Страница 1 из 18

Метро 2035: Крыша мира

Владислав Выставной

Метро 2035. Крыша мира

Глава первая

Змей

Затылок обожгло холодом, вдоль позвоночника побежала ледяная струйка. Змей поморщился, провел ладонью по шее, глянул: по линиям ладони расползались черные разводы. Из трещины в своде туннеля обильно капало, образуя под ногами растекающиеся кляксы.

Черная вода. Теперь, значит, и на средних уровнях. И никто не знает, что делать. Карфаген уже полнится слухами, еще немного – и начнется паника. А значит, толпы, давка, случайные жертвы, перебои с продуктами, стрельба – и теперь уже не случайные жертвы.

Впрочем, это не его проблема.

Темная лужа, как зеркало, отражала подтянутую фигуру в потертой кожанке, брезентовых брюках и берцах, замершую в бледном свете одинокого плафона. Лица, исчерченного тату в виде молний, видно не было, но отражение нравилось Змею: встреча с этим человеком не сулит ничего хорошего тому, кто оказался у него на пути. Не хватало только ствола в руке.

Сейчас это лишнее. В отличие от откровенных отморозков, с которыми зачастую приходится иметь дело, у посредника оружия быть не может. Во всяком случае, того, что выглядит как оружие. Он должен спокойно проходить через все посты и рамки детекторов, не вызывая подозрения блюстителей.

Впрочем, теперь слиться с толпой унылых серых крыс не так просто. Дело даже не в татуировке на лице, дерзко указывающей на принадлежность к неприкасаемым. Посредников блюстители предпочитают не трогать – считается, они выполняют свою полезную роль, вроде «санитаров леса» в хрупкой подземной экосистеме. Без таких авторитетов банды беспредельщиков давно утопили бы Карфаген в крови. Тут главное не перейти черту, в открытую противопоставив себя властям.

Он черту преступил. Не важно, кто виноват, и никому не интересно, что его просто подставили. Директория уверена в исходящей от него угрозе и даже объявила награду за его голову. Возвращаться в Центральный сектор было безумием, но выбора не осталось. Авторитет посредника держится на абсолютном презрении к властям и полном отсутствии страха. Дрогнувший или заюливший посредник обречен на утрату доверия, струсивший – на расправу. Его сила – в презрении к смерти, и марку надо держать.

А еще банально нужны бабки. Посредничество в разборках – единственное, что он умеет, зато умеет отлично. Он бы спокойно продолжал отсиживаться в отдаленном Западном секторе, если бы посредник Центрального не пропал с концами. Что там случилось – заблудился ли в лабиринтах старых штолен, придавило обвалом или непосильной дозой кисляка – лишь горным духам известно. Скорее всего, грохнули какие-нибудь упыри из беженцев, не знакомых с понятиями коренных неприкасаемых. Может, даже сожрали вместе с дерьмом, как это принято в их диких местах.

Все это предстояло выяснить. Дело даже не в том, что в Западном секторе напряглись по поводу такого беспредела и отрядили своего представителя разнюхать, что к чему. А в том, что там, в его угрюмой конуре, под присмотром надежных людей осталась сестренка. Маленькая Ксю, ради которой он до сих пор не бросил свое гнусное дело, добывая кровавые фрамы.

Иногда он ловил себя на мысли, что лишь прикрывается сестрой, оправдывая привычный образ жизни. На самом деле ему просто нравится ходить по краю, и без этого он просто не может, как наркоман без очередной дозы. Может, в этом тоже часть правды, что не исключает теплых чувств к единственному родному человеку, за которого он готов порвать любого.

Перемахнув через груду камней от давнего обвала, оказался перед рельсами узкоколейки, по которой когда-то бегали шахтерские вагонетки. У ребят с Запада была мысль пустить здесь тайную транспортную линию, но пока приходилось топать ножками. Заброшенный туннель помогал шастать из Западного сектора в Центральный, не попадаясь на глаза блюстителям. Этот путь раскопали диггеры Заводской группировки, малость подлатали, укрепили, расчистили и теперь использовали для контрабанды и прочих противозаконных надобностей. Благодаря этому забытому пути Змею и удалось тогда оторваться от «хвоста» и на время исчезнуть. Он бы предпочел более комфортный Восточный или куда более чистый Дальний сектор, но не знал туда безопасной дороги. Отправляться же в вонючие лабиринты Южного или, чего доброго, Грязного сектора даже в голову не приходило – если даже ко всему привычные грязееды поползли оттуда, как тараканы из всех щелей, значит, нормальному человеку ловить там нечего. Говорят, жить в Южном стало совсем невозможно из-за прибывающей черной воды, тесноты и голода, вот они и ударились в бега. И теперь в Центральном – кризис перенаселения, толпы голодных беженцев и, ясное дело, передел сфер влияния.

Выход из тайного туннеля прятался в глубине технического бокса, в котором гудели приводы системы вентиляции. Придумано неплохо: темно, шумно. Кто откуда вышел, кто куда исчез – не понять при всем желании. Тихо преодолев темное пространство бокса, Змей поглядел в щели железной двери, ведущей наружу, в открытое пространство сектора.

Вроде никого.

Толкнув дверь на хорошо смазанных петлях, вышел в тесный грязноватый переулок, стараясь не вступить в какое-то разбросанное по поверхности дерьмо. В ноздри ударило густой смесью запахов помойки, мочи и дохлятины. Он плохо помнил, как выглядят улицы настоящего города, но обитатели подземелий неосознанно старались придать местам своего обитания видимость того, что навсегда осталось на поверхности. Если не поднимать глаз, можно было решить, что он сейчас в самой обыкновенной вечерней подворотне какого-то затрапезного городка. Стоило поднять голову – взгляд упирался в серый бетон метрах в пятнадцати над головой, о который опирались фальшивые крыши над неровными стенами, имитирующими многоэтажку.

Накинул на голову капюшон надетой под куртку мастерки и неторопливо вышел из переулка. Воздух наполнился гулом – говорят, так гудел рой пчел над ульями, пока все они не передохли вместе с остальной живностью верхнего мира. Он шел кривой улочкой под гирляндами веревок, на которых сушилось плохо отстиранное тряпье. Гул нарастал, постепенно дробясь на голоса, ритмы музыки, шум станков и другие, совершенно неопределяемые звуки. Еще немного – и он вышел из лабиринта улочек на открытое пространство – на сколько может оно быть открытым под давящим бетонным сводом.

Двенадцатый уровень Центрального сектора – самое сердце Карфагена. Здесь можно встретить кого угодно: от мрачных работяг с самого дна этого гигантского муравейника до искателей приключений на собственные задницы с элитных уровней. Но больше всего здесь обычных обывателей «среднего класса» – пестрой мешанины мастеров, торговцев, умников, за гроши продающих уникальные навыки, – вроде бывших инженеров, учителей и врачей. А также всякого рода шарлатанов, пытающихся выжить за счет удачного расположения мест своего обитания. Какому-нибудь забитому бедолаге из Дальнего сектора, что круглые сутки горбатится на гидропонной ферме, может показаться, что здесь не жизнь, а сахар для зажиточных бездельников. Но это лишь пыль в глаза в попытке подороже продать себя в условиях бешеной конкуренции. Выжить здесь труднее, чем вкалывая на пещерных плантациях – там хотя бы жратва под рукой. Здесь же бывший академик может часами доказывать, что его кровь для переливания ценнее, чем аналогичная жидкость из жил дегенерата, да еще и останется в дураках. За дозу хорошего «кисляка» здесь могут с легкостью расплатиться собственной жизнью, сама же жизнь может стать мусором, за утилизацию которого потребуют немалые деньги. Порой кажется, что весь уровень набит сумасшедшими, и, возможно, безумие – единственный путь выживания в этом предбаннике преисподней.

Здесь прятались от безысходности и страха. От тоски и ужаса, заполнявших обитаемые уровни. Каждый из этих людей знал: он навсегда закупорен, как джинн, в каменную бутылку. Только в отличие от джинна, тысячу лет ждущего избавления, никому из обитателей Карфагена не дождаться, что кто-то сверху выдернет пробку, выпустив всех наружу. Просто потому, что там, наверху, ничего нет. А здесь – пусть душный, затхлый и липкий суррогат жизни, но это все-таки жизнь. И даже здесь человек найдет привычное занятие – жить, пусть ненамного, но лучше ближнего. Даже если для этого придется сделать жизнь другого невыносимой.