Страница 26 из 60
Во второй половине дня всем составом группы провели первую репетицию, познакомили участников с порядком накопления и действиями в начале штурма, с особенностями траншеи, проволочного заграждения и с местом каждого человека на исходном рубеже.
Вторую репетицию провели уже вечером, в условиях полной темноты. Она подсказала нам необходимость иметь в каждой группе ракеты с определенным набором цветов, которые могли бы служить средством опознавания.
Между второй репетицией и началом накопления группы оставалось немногим более четырех часов. Я приказал всем участникам штурма отдыхать. Но едва ли кто из них вздремнул хоть минутку. Каждый был занят последними приготовлениями к решительной схватке. Многие писали домой письма. Я с комбатами еще долго путешествовал по траншеям батальона, проверял готовность подразделений поддержать группу огнем станковых пулеметов и противотанковых орудий.
А время тянулось так медленно, что порой казалось, будто оно остановилось совсем. Наконец перевалило за полночь.
— Смотрите, товарищ майор, и природа способствует нам сегодня, — сказал Кулаев, указав в сторону Мамаева кургана, откуда легкий ветерок гнал густой туман.
Мы вышли к исходному рубежу. Здесь, на крутом склоне, соблюдая строжайшую тишину и светомаскировку, расположились гвардейцы. Они тихо переговаривались.
— Так ты, говоришь, третий раз идешь этот дом брать? — донеслось до нас со стороны обособленно сидевших двух бойцов.
Мы прислушались.
— Представь себе, третий, — отозвался второй.
— А ты?
— Я вообще первый раз иду в бой… Тебе страшно?
— Те два раза было страшно, а теперь нет.
— Почему же теперь не страшно? Привык, что ли?
— Нет, к смерти не привыкают. Просто верю в успех. Уж больно здорово подготовились этот раз. Похоже на то, как Суворов готовил солдат к взятию Измаила. Я уверен, что наши огнеметы, как клопов, изжарят немецких пулеметчиков, и мы без задержки войдем в дом. А там все будет зависеть от нас самих. Понял?
— Понял.
— Спасибо тебе, солдат, за добрую философию, — сказал я, подходя к поднявшимся с земли бойцам.
— Бронебойщик рядовой Роман Иванович Павлов, — четко представился гвардеец.
— Молодец! — похвалил я его и обратился к парторгу полка Николаю Васильевичу Фомину:
— Может, скажешь напутственное слово?
— Обязательно.
И он начал:
— Дорогие товарищи гвардейцы! Сегодня командование полка ставит перед нами одну из самых сложных задач — штурм Г-образного дома. И надеется, что задача будет выполнена по-гвардейски. Какое значение имеет захват этого дома, объяснять вам нечего. Каждый из вас был обстрелян из него не один раз. Друзья! Все мы слыхали об успехах Донского и Юго-Западного фронтов, которые замкнули кольцо окружения врага и блестяще громят его. Так
Это не мои слова. Их написал Федор Николаевич Глинка — участник Отечественной войны 1812 года. И привел я их здесь, чтобы напомнить в этот решающий час, что отстоять свободу своей Родины во все времена было нелегко. Но наши предки, не щадя своей жизни, отстаивали ее. Россия никогда не была под пятой у чужеземцев. Отстоим и мы свою социалистическую Родину от фашистских поработителей. В этом не может быть никакого сомнения. Смерть фашистским захватчикам!
После этого я спросил:
— Есть такие, кто по болезни или по другим причинам не могут идти в бой?
— Нет! — ответили все в один голос.
— Вопросы будут?
— Будут, — сразу отозвалось несколько человек. — Просим принять заявление о приеме нас в партию.
Фомин собрал десятка полтора заявлений. Они были написаны предельно лаконично и почти по шаблону: «Прошу принять меня в партию большевиков. Обязуюсь бить врага до полной победы. А в случае погибну, считайте меня коммунистом».
К тому времени командир 2-го батальона капитан Мудряк разведал траншеи и места накопления группы. Результаты были обнадеживающие. Мы приступили к действию: отделили часть группы и поднялись с ней на пригорок, залегли у начала траншеи.
Затаив дыхание, несколько минут всматривались в ту сторону, где зловеще вырисовывался силуэт дома, прислушивались к малейшим шорохам. Лежавший рядом Кулаев тронул меня локтем.
— Слышите? — прошептал он.
Я напряг до предела слух, но ничего не услыхал.
— Что вы уловили, Григорий Афанасьевич?
— Да, ничего. Просто думал, что вы слышите, как бьется мое сердце.
— Тьфу, ну вас к дьяволу, капитан. Оно сейчас у всех так бьется.
— Я готов к отправлению, товарищ майор, — доложил Исаев.
— Даю сигнал, — ответил я и пустил в небо зеленую ракету.
Пользуясь наступившей после угасания ракеты темнотой, лейтенант Исаев с разведчиками Иваном Глазковым, Вячеславом Яковлевым, Владимиром Мищенко, Вячеславом Беловым и связистом Алексеем Войтенко отправились к месту накопления.
Восемь минут показались мне вечностью. Наконец в телефонной трубке пропищали три коротких сигнала, возвестивших о том, что разведчики заняли исходное положение.
Со второй группой отправился Сидельников. А дальше все пошло своим чередом: после каждой серии телефонных гудков давалась ракета, Посылалась очередная группа гвардейцев.
Накопление группы было законченно на несколько минут раньше запланированного времени.
— Прошу дать сигнал о начале штурма, — чуть слышно прозвучал в телефонной трубке голос Сидельникова.
Волнуясь, я нажал на спусковой крючок. Взвилась зеленая ракета. В ту же секунду два шара оранжево-красного пламени, вырвавшегося из минометов, озарили стену дома. Одновременно из оврага по южному и восточному крыльям дома ударили наши станковые пулеметы, противотанковые ружья и орудия, им стали отвечать огнеточки противника. Штурм начался.
Первыми в пролом стены бросились коммунист Корцан, комсомольцы автоматчики Дмитрий Малашенко, Иван Лобанов, командир отделения разведки старший сержант Алексей Донченко со своим отделением, а за ними — вся группа.
— Как там у нас? — поинтересовался я.
— Хорошо. Огнеметчики блестяще выполнили задачу. Немцы не успели и шелохнуться. Без единого выстрела мы ворвались в первое помещение. Продвигаемся дальше, — ответил Сидельников.
В это время в помещении раздался взрыв, и яркое пламя на секунду осветило руины.
— Что случилось? — спросил я.
— Взорвался «сюрприз», заложенный немцами в груде кирпичей. Три гвардейца выбыли из строя. Но, удивительно, фрицы все еще не оказывают активного сопротивления.
— Окажите помощь раненым. Продвигайтесь дальше, — приказал я.
Запищал второй телефон.
— Как дела? — спрашивал меня Кулаев, наблюдавший за штурмом из своего блиндажа.
— Отлично!
— А у нас, видите, что делается?
Из моего блиндажа хорошо просматривались восточная стена и все северное крыло дома. Там из черных прогалин стен, словно из множества наждачных точил, вылетали длинные искры. А в конце северного крыла часто мигали огни орудийных выстрелов.
— По-моему, товарищ майор, там пулеметов намного больше, чем мы определили разведкой. А бьют они в цель все-таки по нашему заказу! — с восхищением сказал комбат.
— Спасибо вам, Григорий Афанасьевич! — поблагодарил я его за хорошую выдумку. Речь шла о том, что Кулаев накануне штурма предложил создать у немцев ложное впечатление, будто мы и на этот раз наступаем из оврага. И сам осуществил эту идею. Темной ночью он с двумя солдатами пробрался к проволочному заграждению противника. Собрал куски громыхающей жести и в разных местах прикрепил ее к колючей проволоке. Затем к этому хламу комбат привязал один конец провода, прихваченного с собою, и протянул его в свой блиндаж.