Страница 4 из 11
Очевидно в этот момент Брук закрыла окно, потому что больше мне не удалось ничего вспомнить, но и этого мне показалось достаточным, чтобы связать ссору с посылкой, полученной Вилфордом. Догадка пробила меня судорогой нетерпения и паники. Я поспешно достал телефон из кармана и набрал номер Вилфа. Он не ответил.
Я машинально щелкнул выключателем, зажег свет, больше не мучаясь приступом одиночества. Теперь, чтобы я ни делал, мои мысли, так или иначе, крутились вокруг этой истории и их компания отвлекала меня от переживаний о моей осиротелой жизни.
Я занял себя работой, которая не мешала размышлениям – мыл посуду, делая это машинально. Струя воды, ласково облизывающая мои руки, утихомирила поток мыслей, а затем и вовсе разбрызгала их как попало.
Внезапно передо мной возникло еще одно воспоминание. Оно вынырнуло из глубоких глубин, спонтанно, и я впервые почувствовал, именно почувствовал , как, наконец, испытывают то, о чем до этого просто знали понаслышке или думали, что знают. Так вот, я ощутил природу всех воспоминаний.
Эти посланники времени давно презрели своего отправителя и могут доносить порученные им письма, не взирая на хронологический почерк времени и датировку, выцарапанного на памяти, послания. Будучи однажды стерты более свежими записями, они неожиданно проявляются хорошо знакомым орнаментом, в котором замысловато соединяются линии старости с детством или вычурная завитушка объединяет в общий ритм узора, сегодняшний день с тем, который пролетел незаметно много лет назад, а теперь возродился запахом, звуком, картинкой, словом.
Я вспомнил себя маленьким мальчиком, лежащим в темной комнате. Моя бабушка гасит свет и нарочито строгим голосом приказывает больше не болтать с моим двоюродным братом и Вилфом, также приехавшими у нее погостить. Каждый из нас собирается нарушить приказ и мы с нетерпением ждем, когда она, наконец, закроет дверь. Я перед сном подрался с ребятами за место на большом, новом диване и, выиграв поединок, теперь испытываю двойное удовольствие от победы и соприкосновения моего тела с мягкой, бархатистой тканью обивки.
Но в этом месте абсолютного блаженства, какое бывает только в детстве, воспоминание сделало крутой вираж и я увидел себя, ухаживающим за смертельно больной бабушкой, лежащей на том самом диване в предсмертной агонии, в корчах от боли, а затем, обмякшую, застывшую, мертвую.
Я ни разу не вспоминал ночь своего детского "триумфа", пока просиживал у постели больной, я позабыл, как мы тянули жребий или дрались за возможность провести на мягком красавце целую ночь, каким желанным и нарядным был диван, который превратился в стонущего, скрипучего старика, едва ли выдерживающего свою не менее старую ношу.
Зачем же сейчас "гонцы" доставили мне эту весточку?
"Интересно, – подумал я, – если бы я только знал об участи этого дивана, разве стремился бы занять на нем место? Так может и сейчас не стоит вмешиваться в эту темную историю?"
Но этому сомнению суждена была участь назойливой мухи и, отмахнувшись от него, я перезвонил Вилфорду. На этот раз он взял трубку.
– Я еду к тебе, – скороговоркой выпалил Вилфорд, не дав мне произнести ни слова и отключил телефон.
Ожидание раскачало мои нервы словно маятник, с каждой минутой, увеличивая амплитуду и равно пропорционально замедляя ход времени. После звонка прошло десять минут, но мне казалось, что Вилф намеренно медлит, интригует, что он уже мог бы быть здесь. Я метался по дому, как, обезумевшее животное, из меня выскакивали бранные слова, которыми я выстреливал в пространство темного окна, ожидая увидеть там отблеск фар.
Наконец, я заставил себя остановиться у окна и принял решение не отходить от него пока не увижу машину Вилфа.
Сад, подсвеченный фонарями, пустая дорога и ряд сутулых елей вдоль нее, были невыносимо спокойны, неподвижны. Скованные прозрачностью воздуха, они, недвижимые, только и могли, что смотреть на меня с чувством превосходства, демонстрируя завидное самообладание.
Наконец, по серой, застывшей полосе дороги скользнули два луча-разведчика, а за ними, важно скалясь бампером, показался автомобиль, но я не узнал в нем машины Вилфорда и хотел было уже отойти от окна (мне надоело торчать там, напрягая зрение и слух), как увидел, что авто притормаживает возле моего дома. Я решил дождаться, кто же выйдет из машины. Водительская дверь открылась и оттуда показалась изящная женская ножка, а затем и вся Флер.
"О! – подумал я, – Зачем он ее притащил за собой?", – но Флер закрыла машину и направилась к моей входной двери совершенно одна.
– Вилфорд уже здесь? – не поздоровавшись, буквально ворвавшись в прихожую, спросила Флер.
– Нет еще. А ты…
– Он не знает о том, что я буду у тебя. Признаться, я очень старалась опередить его. Слушай, времени у нас не много до его приезда. Я должна сказать тебе… Брук просила меня держать это в секрете, но я… Видишь ли…Эта история с мертвым младенцем… Вилф сказал мне… Брук тоже шантажировали. Последнее время она очень сильно нервничала из-за этой истории, даже собиралась бросить работу, но когда поняла, что это не решит проблему и спрятаться не удастся…
В дверь позвонили.
Я так напряженно вслушивался в каждое слово, сказанное Флер, боясь растерять кусочки рванного рассказа, что не услышал, как подъехала машина Вилфорда. Такой долгожданный Вилф, теперь сильно огорчил меня, явившись так рано и так не вовремя.
– Привет! – усталым, хриплым голосом поздоровался Вилфорд.
Он заметил Флер, успевшую прошмыгнуть в гостиную, выглядывающую теперь из-за угла и, кажется, даже не удивился. Вилфорд спокойно снял пальто и, глядя на меня сказал:
– Хорошо, что все в сборе. Мне удалось кое-что узнать.
Флер опустила голову и прошла к креслу, стоявшему в самом дальнем углу комнаты. Она забралась в него поглубже, поджала под себя ноги и принялась тщательно расправлять то пряди своих огненно рыжих волос, то подол платья, так, чтобы якобы укрыть свои колени, но как мне показалось, чтобы найти причину не встречаться взглядом с Вилфордом.
Вилф, не обращая на нее внимания, рухнул с размаху на диван и тут же обмяк, растекся по нему, приняв вальяжную позу.
Я сел на пол, так, чтобы видеть обоих и поторопил Вилфорда с рассказом.
– Итак, что ты узнал? – спросил я и покосился на камин. Мне вдруг показалось, что там мелькнула тень – тень Брук.
– Лет пять назад, ко мне привезли молодого человека, – начал Вилф. – Он был в ужасном состоянии. Несколько раз пытался покончить с собой. После очередной такой попытки родители и привезли его в клинику. Они описывали его поведение и, если бы я пристально не наблюдал за парнем в этот момент, можно было бы утверждать, что он проявляет все признаки шизофрении. Но он сильно отличался от привычных мне шизиков – был чересчур спокоен, участвовал в разговоре, смотрел прямо мне в глаза, в общем, вел себя, как почти нормальный. Я говорю почти, потому, что до сих пор помню, какое впечатление произвел на меня взгляд его бледных, серых глаз. Они смотрели безучастно, будто их на время переставили, из кого-то другого, и теперь они вынуждены были пристраиваться к новому лицу, отражать чужие мысли, играть роль, но, при этом, не было ощущения, что парень не осознает это. Не знаю, как бы это вам объяснить, – Вилфорд впервые, со времени своего визита, надолго задержался взглядом на Флер, но та поспешила отвернуться от него и взглянула на меня. Я почувствовал ее взгляд, но не ответил, продолжая смотреть на Вилфа, посылая ему сигнал продолжать.
– Так вот, – повел Вилф рассказ дальше, – было ощущение, что он придуривается, но страх, боль и сбивчивые показания обоих родителей были неподдельными. Я поместил Вэнса Линдсона у себя в отделении и, в скором времени, он стал моим основным пациентом. Остальных пациентов я практически забросил, потому что он…, Вэнс, завладел мной.