Страница 35 из 42
– Зря ты разгуливаешь по Мадриду, – с многозначительно мрачной заботой сказал Малатеста. – Слышал я, что шкура твоя не стоит ни гроша.
– От кого же ты это слышал?
– Не помню. Люди говорят.
– Подумай лучше о себе.
Малатеста снова покивал, как бы признавая своевременность и ценность совета. Затем покосился на женщину, которая испуганно поглядывала то на одного, то на другого.
– Немного беспокоит меня, любезный мой капитан, что если ты не разнес мне череп в тот миг, когда я переступил порог, значит надеешься что-то выведать.
Алатристе промолчал. Некоторые вещи подразумеваются сами собой.
– Понимаю, понимаю твое любопытство, – добавил, немного подумав, итальянец. – И быть может, смогу удовлетворить его без ущерба для себя.
– Почему выбрали именно меня? – осведомился капитан.
Малатеста чуть развел руками, словно говоря: «А почему бы и нет?» – затем вопросительно взглянул на кувшин с вином, прося позволения промочить горло. На это капитан ответил столь же безмолвным отказом.
– По нескольким причинам, – продолжал Малатеста, смиряясь с тем, что придется сносить жажду. – У тебя давние счеты со многими – не только со мной. И потом, твоя интрижка с этой актриской… – Тут он лукаво улыбнулся. – Можно ли было упустить возможность представить дело как ревность и месть отвергнутого любовника? Особенно если у него шпага так легко вылетает из ножен… Очень жаль, что нам подставили двойника.
– Ты знал, кто перед тобой?
Итальянец горестно прищелкнул языком, сокрушаясь, как истинный мастер своего дела, что допустил столь досадный недосмотр.
– Думал, что знал. А оказалось, что ничего подобного.
– Надо сказать, ты высоко занесся…
Малатеста воззрился на капитана с насмешливым недоумением:
– Высоко или низко, король или ферзь – мне на это глубоко наплевать. Король для меня хорош в карточной колоде, а Бог – чтобы поминать его вкупе с душой и матерью. Очень славно, что прожитые годы заставляют тебя думать о главном. Все очень просто. Всему своя цена. Разве ты рассуждаешь иначе? Ах, ну да… Я и позабыл, что ты солдат. Таким, как ты, необходимо талдычить что-нибудь про короля, святую веру, отчизну и прочая. Без этих слов вы с места не сдвинетесь. Диковато звучит, а? В наше-то время, с вашей-то историей…
Говоря все это, Малатеста не спускал глаз с капитана, будто ожидая от него ответа, но, так и не дождавшись, прибавил:
– Так или иначе, твои верноподданнические настроения не помешали тебе соперничать с его католическим величеством… Puttana Eva!
Он замолчал и тотчас высвистал свою обычную руладу. Словно бы не замечая, что к виску его по-прежнему приставлен пистолет, он с рассеянным видом обвел взглядом свое обиталище. Рассеянность эта, впрочем, была деланой: Алатристе видел, что итальянец все заметил и ничего не упустил.
«Стоит мне хоть на миг ослабить бдительность, – подумал он, – как эта тварь тотчас кинется на меня».
– Кто тебе платит?
Хохот, скрипучий и сиплый, заполнил комнату.
– Не тронь святого, капитан. Людям нашего с тобой ремесла такие вопросы не задают.
– Луис де Алькесар принимает в этом участие?
Малатеста бесстрастно хранил молчание. Потом, взглянув на книги, которые перелистывал Алатристе, спросил:
– Вижу, заинтересовался кругом моего чтения?
– Скорее удивился. Знал, что ты сволочь, но что такая просвещенная – для меня открытие.
– Одно другому не помеха.
Малатеста поглядел на женщину, замершую на стуле. Небрежно прикоснулся к шраму на правом веке:
– Книги способствуют пониманию. Разве не так? В них можно найти оправдание тому, что предаешь, что врешь… Даже тому, что убиваешь.
Не переставая говорить, он оперся рукой о стол. Алатристе предусмотрительно сделал шаг назад и стволом пистолета показал, чтобы итальянец сделал то же самое.
– Слишком много говоришь. И все не о том, что мне нужно.
– Как быть? У нас в Палермо свои правила.
Он покорно отстранился от стола и скосил глаз на поблескивающий в свете огарка ствол.
– Как поживает мальчуган?
– Твоими молитвами. Скоро он будет здесь.
Итальянец улыбнулся ему как сообщнику, хотя его улыбка больше напоминала вымученную гримасу.
– Значит, тебе все же удалось оставить его в стороне… Поздравляю. Толковый паренек И ловкий. Жаль, что ты направил его не по той дорожке… Кончит, как ты да я. Мне, впрочем, сдается, что я-то к месту назначения уже приплыл…
В этих словах не было ни жалобы, ни протеста. Вывод напрашивался словно бы сам собой. Малатеста вновь окинул женщину взглядом – на этот раз более долгим – и повернулся к Алатристе.
– Жаль, – с безмятежным спокойствием сказал он. – Очень жаль. Я бы очень хотел обстоятельно потолковать обо всем этом в другом месте, со шпагой в руке. Плохо верится, что ты предоставишь мне такую возможность.
Глаза его смотрели пытливо и одновременно насмешливо.
– А потому плохо верится, что ты мне этой возможности не дашь. Так ведь?
Ни на миг не теряя хладнокровия, он продолжал улыбаться, меж тем как глаза его неотрывно следили за капитаном.
– Тебе никогда не приходило в голову, – вдруг сказал он, – что мы с тобой очень похожи?
«Ну да, – подумал капитан, – разница лишь в том, что я еще поживу». И, побуждаемый этой мыслью, он крепче стиснул рукоять пистолета, точнее, направил дуло и приготовился спустить курок. И в движениях этих Малатеста прочел свой приговор не хуже, чем по бумаге: лицо его окаменело и улыбка застыла на губах.
– Что ж, увидимся в аду, – сказал он.
В этот самый миг женщина – руки ее были скручены за спиной, глаза вылезли из орбит, а крик, отчаянный и свирепый, был заглушен кляпом – вскочила со стула и головой вперед кинулась на Алатристе. Тот успел отпрянуть – ровно настолько, чтобы избежать удара, – и невольно выпустил итальянца из-под прицела. Но для Гвальтерио Малатесты даже самое краткое мгновение решало очень многое, ибо способно было нарушить хрупкое равновесие между жизнью и смертью. И покуда капитан, сторонясь упавшей у его ног женщины, снова наводил пистолет, Малатеста смахнул со стола свечу, ввергнув комнату во тьму, и бросился на пол, силясь дотянуться до своего оружия. Выстрел, грянувший у него над головой, разбил оконное стекло, а вспышка высветила блеск уже обнаженного клинка.
«Матерь Божья, – пронеслось в голове Алатристе, – он уйдет. Или, чего доброго, меня пристукнет».
На полу ворочалась и скулила женщина. Алатристе перепрыгнул через нее, бросил разряженный пистолет, одновременно обнажая шпагу. И как раз вовремя, чтобы несколько раз ткнуть острием еще не успевшего вскочить Малатесту – в темноте, а значит наугад. Три выпада подряд попали в пустоту, а затем откуда-то сзади и не издалека последовал ответный удар, который распорол колет и въелся бы в мясо, если бы капитан не крутанулся на месте. Стул, с грохотом откинутый в сторону, помог капитану найти противника и устремиться к нему с вытянутой шпагой – и вот наконец-то она со звоном скрестилась с клинком итальянца.
«Конец тебе», – подумал Алатристе, левой рукой нашаривая за поясом пистолет.
Но Малатеста, видно, не хотел получать пулю в упор и потому успел перехватить и удержать руку капитана. Они боролись молча и ожесточенно, обхватив друг друга, не тратя сил на брань и угрозы, так что слышалось только тяжелое, хриплое дыхание.
«Если он сумеет подобрать кинжал, я могу считать себя покойником», – подумал Алатристе и, позабыв про пистолет, потянулся было за своим «бискайцем».
Итальянец догадался о его намерении и, отчаянным усилием сбив капитана с ног, навалился сверху. Они покатились по полу под грохот падающей мебели и звон разбитой посуды. Шпаги здесь помочь не могли нисколько. Алатристе сумел наконец высвободить левую руку, вырвал из ножен кинжал и несколько раз подряд яростно ткнул им куда попало. Первый удар рассек на итальянце колет, второй пришелся в воздух, а потом скрипнула и отворилась от неистового пинка дверь, за которой, мелькнув на мгновение в светлом прямоугольнике проема, силуэт Малатесты скрылся.