Я вернусь

Вместо ответа Ольга пожала плечами, а парень сбил дубинкой картину одного перспективного шестидесятника, которую Ольга купила по случаю и планировала подержать у себя лет десять-двадцать, пока в цене не подрастет. А подрастет совершенно точно.

Картина рухнула, стекло разлетелось вдребезги. Второй парень вступил в увлекательную игру, и они принялись крушить все, что попадалось им под руку. Ольга закрыла глаза, чтобы не видеть. Вещицы, которые она хранила дома, были на редкость изящны и неизменно ее радовали. При других обстоятельствах она бы очень разозлилась, но сейчас поделки ее мало волновали. Главное, чтобы парни не вошли в спальню и не увидели Арсения.

Когда в студии не осталось ни одной целой вещи, парни наконец-то удалились, снова передав привет и напомнив, что на выплаты есть неделя, и это последнее дружеское напоминание.

Некоторое время Ольга стояла недвижимо посреди хаоса, в который за несколько минут превратилась ее идеальная жизнь. Затем, ступая прямо по осколкам того, что еще несколько минут назад было произведениями искусства, она направилась в спальню.

Арсений сидел на кровати, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Ольга села рядом с ним и положила руку на колено. Он повернул голову – в глазах слезы. Арсений привлек к себе Ольгу, вдохнул аромат ее волос и прошептал:

– Я не могу тебя об этом просить.

– Осторожно, Ана, тут скользко! – Джордж заботливо приобнял Богдану за талию и удержал на ногах, когда та чуть не растянулась на скользком полу боулинга.

Одетая в слишком плотно облегающее фигуру бархатное платье с декольте, которое открывало больше, чем закрывало, на высоких каблуках и с красной помадой на пухлых губах – в боулинг Богдана явилась во всеоружии. Никогда раньше она здесь не бывала и понятия не имела, что скользкое покрытие не даст ей возможности красиво продефилировать перед иностранным миллионером. Едва не упав, она даже подумала, что, возможно, стоило одеться по-другому, но восхищенный взгляд Джорджа, устремленный в район ее природных щедрот, и его неспособность сосредоточиться даже на самых простых фразах доказали ей, что все-таки это был правильный выбор.

Поняв, что в боулинг Богдана играть не умеет и не собирается менять каблуки на специальные кеды (ну что я как дура буду в платье и кроссовках?), Джордж пригласил ее в бар и, заказав по коктейлю, достал из рюкзака альбом с фотографиями. Богдана подсела поближе, чтобы все внимательно рассмотреть, а Джордж едва не лишился чувств, оказавшись рядом с богатством, лежащим так близко – стоит руку протянуть.

– Смотри, это мой дом, – слегка дрожащим пальцем ткнул он в первую фотографию.

– Твой дом? – Богдана потрясла головой, рассматривая строение, более всего походившее на средневековый замок. Подняла глаза на переводчицу, женщину средних лет. Та, пожав плечами, уточнила:

– Да, мой дом. А еще у меня есть квартира в клинике.

– В клинике? – Богдана еще не успела сделать глоток коктейля, а голова уже шла кругом. – У него есть своя клиника?

– Три, – кивнул Джордж, выслушав вопрос переводчицы.

Оглянувшись по сторонам (на всякий случай!) и удостоверившись, что в боулинге нет ни одного знакомого лица, Богдана положила руку на руку Джорджа и придвинулась поближе.

– Он что, врач?

– Ветеринар, – робко улыбнулся в ответ Джордж и почему-то покраснел.

Богдана сразу потухла, руку она убрала и положила на свое колено, а потенциальный жених быстро перевернул страницу альбома и ткнул пальцем в фотографию лошади и какого-то мужчины:

– Я тренирую лошадей, которых снимают в фильмах в Голливуде. Вот я на съемках, вон там за мной, видишь? Харрисон Форд!

Рука вернулась на место, а Богдана снова прижалась к мощному боку Джорджа. Тот был похож на скальный монолит – среднего роста, кряжистый, мощный, широкий. Может быть, это и есть та самая мужская спина, которая позволит ей быть «за мужем» и забыть о торговле на рынке, как о страшном сне?

– Смотри, Ана, – имя Богдана ему категорически не давалось, – это я на Карибах, а вот на Гавайях, а вот я катаюсь на лыжах в Колорадо, у нас там самые лучшие лыжные курорты. А ты умеешь кататься на лыжах? – поинтересовался он.

– Ой, нет, – махнула рукой Богдана, заливисто рассмеявшись (как-то коллега на рынке сказал ей, что у нее мелодичный смех), – где я и где лыжи? Но я очень люблю путешествовать. Скажите ему, что мы с мужем, ну то есть с бывшим мужем, ездили в медовый месяц в Сочи, мне очень понравилось.

– Сочи? – повторил Джордж незнакомое слово и, позабыв о приличиях, снова уперся взглядом в манящее, бледно-розовое декольте, сулящее давно позабытое наслаждение. – Это где?

– Это такой курорт в России.

– Я не знаю Сочи, Ана, – пожал плечами Джордж, не отводя взгляда, – но мне кажется, что такая женщина, как ты, достойна большего!

К этой теме они больше не возвращались. Валера отказался с ней разговаривать, и ни о какой подготовке к отъезду речь не шла. Сама Нина, естественно, без сына никуда ехать не собиралась. Вся эта безумная канитель затевалась исключительно с целью спасти Валеру, ведь ей самой и дома было хорошо. В ставшей уже привычной чистенькой, маленькой квартире, рядом со Светкой и коллегами-учителями. Она даже учеников любила, что было в учительской среде большой редкостью, и они платили ей тем же. Ее жизнь была устроена, предсказуема, и она не хотела ничего менять. Это в двадцать можно все бросить и беспечно уехать, а в почти пятьдесят таких поступков уже не совершают.

Через переводчицу Нина передала Дугласу, что очень ценит его предложение, но, к сожалению, принять не может. Причины объяснять не стала – к чему? Попросила менеджеров убрать ее анкету из всех «каталогов». Ей даже показалось, что менеджер сделает это с удовольствием – Нина была бесперспективной, денег не заработаешь.

Апрель выдался влажным и теплым, в сапогах хлюпали набухшие от влаги стельки. Боря Торсунов, ее самый денежный ученик, внезапно передумал поступать на журналистику и решил податься на юридический. Вежливая красивая мать Бори, с трудом двигая внезапно опухшими губами, протянула Нине конвертик и объяснила, что в ее услугах они больше не нуждаются. В ответ Нина сделала жуткую глупость – кивнув на губы, спросила, не проявление ли это аллергии, и в этот момент до нее дошло, что, наверное, женщина сделала себе укол красоты. Какая же она все-таки дура, вначале ляпнет, а потом думает! Впрочем, Борина мама ей никогда не нравилась. Относилась к учительнице, как к домработнице, совершенно спокойно могла перенести время занятия, потому что они с Борей шли по магазинам или решили на три дня махнуть куда-нибудь в Париж. У Нины все планы летели кувырком, но неудовольствие она не могла себе позволить, ведь частные уроки были большим подспорьем их скудному бюджету. И потеря Торсунова здорово расстроила ее. Новых учеников в конце учебного года не предвидится, что же они будут делать? У нее на руках взрослый мужчина, которого нужно кормить как минимум три раза в день и желательно мясом и витаминами. Вот только учительская зарплата на такие траты никак не рассчитана.

Валера уже две недели не выходил из дома, с того самого дня, когда они поссорились. Днями лежал в своей комнате, повернувшись к стене и не отвечая на ее вопросы. Она уговорила Светку добыть для него справку о воспалении легких. Преступление, но что поделать? Иначе сына могли выгнать из школы, не дожидаясь конца учебного года, несмотря на мать-учительницу.

Он отказывался говорить, что произошло, и ей оставалось только гадать. Но в глубине души Нина даже была рада, что все так обернулось. Если сын сидит дома, значит, он не употребляет наркотики. А это, в свою очередь, значит, что все зашло не так далеко и он не стал зависимым. Ради этого стоило смириться с пропуском школы. В крайнем случае, попросит директора оставить Валеру на второй год, а там, глядишь, и за ум возьмется.