Страница 4 из 18
Нет, конечно, думала Элинор, трогая машину с места, ведь как только дворец станет виден, падет все заклятье и местность за олеандрами обретет свою истинную форму: города, дорожные знаки и коровы растают, останутся зеленые сказочные холмы. И оттуда прискачет принц в зеленом наряде, расшитом серебром, с сотней лучников на резвых конях, под плещущим стягом, в блеске драгоценных камней…
Она рассмеялась и с прощальной улыбкой обернулась к волшебным олеандрам. Другой раз, сказала она им, другой раз я вернусь и разрушу ваше заклятье.
Когда спидометр показал, что пройдена сто одна миля, Элинор остановилась перекусить. Она отыскала деревенский ресторанчик под названием «Старая мельница» и вскоре – о диво! – уже сидела на балконе над стремительной речкой, глядя на мокрые камни и дурманящий блеск текучей воды. Перед ней стояла хрустальная миска с творогом, а рядом лежали завернутые в салфетку кукурузные початки. Поскольку в это время и в этих краях чары возникают и рассеиваются быстро, Элинор хотелось растянуть ланч – ведь она знала, что Хилл-хаус никуда не денется. Кроме нее в ресторанчике была только семья: отец с матерью и двое детей, мальчик и девочка. Они тихо говорили между собой; раз девочка повернулась и с нескрываемым любопытством взглянула на Элинор, потом, через минуту, улыбнулась. Солнечные зайчики от воды бегали по потолку, по столикам, по девочкиным кудряшкам, и мать девочки сказала:
– Она хочет чашку со звездами.
Элинор удивленно подняла глаза.
Девочка отодвинулась от стола, упрямо не желая пить молоко. Отец хмурился, брат хихикал, а мать сказала тихо: «Она хочет чашку со звездами».
Да, подумала Элинор, да, и я тоже, чашку со звездами, полную чашку звезд.
– У нее есть чашка, – объясняла мать, виновато улыбаясь официантке, у которой в голове не укладывалось, как это можно не пить свежайшее деревенское молоко. – Там на дне звезды, и дома она пьет молоко только из этой чашки. Понимаете, звезды просвечивают, и она их видит, когда пьет. – Официантка кивнула, не убежденная, а мать обратилась к девочке: – Вечером будешь пить молоко из чашки со звездами, а сейчас выпей немножко из стакана, ну пожалуйста. Будь умницей.
Не пей, внушала Элинор девочке, требуй чашку со звездами; как только тебя обманом уговорят стать как все, не будет тебе больше ни чашки, ни звезд. Девочка снова взглянула на нее, улыбнулась с полным пониманием (на щеках появились маленькие ямочки) и упрямо мотнула головой. Молодец, подумала Элинор, молодец, ты умная и отважная.
– Ты ее балуешь, – сказал отец. – Нельзя потакать детским капризам.
– Только один раз. – Мать поставила стакан и ласково тронула девочку за руку. – Съешь мороженое.
Когда семья уходила, девочка помахала Элинор, и Элинор помахала в ответ, затем в блаженном одиночестве допила кофе, глядя на резвящийся внизу ручей. Мне не так уж много осталось ехать, подумала она, меньше половины пути. Я почти на месте. И тут же в голове заплясал, искрясь, как вода, обрывок мелодии, а с ним – слово-другое. «Полно медлить, – подумала Элинор. – Полно медлить, счастье хрупко»[2].
Она чуть не осталась навсегда в пригороде Эштона, потому что увидела домик в глубине сада. Я могла бы жить здесь одна, подумала Элинор, сбрасывая скорость, чтобы разглядеть вьющуюся дорожку к синей двери, совершенство которой дополняла белая кошка на крыльце. Никто бы меня здесь, за розами, не нашел, а для надежности я бы еще насадила вдоль дороги олеандры. Холодными вечерами я буду топить камин и печь там яблоки. Я заведу много белых кошек и сошью на окна белые занавески. Иногда я буду неспешно прогуливаться в лавочку, покупать там чай, корицу и нитки. Люди станут приходить ко мне за предсказаниями судьбы; я буду варить любовное зелье для несчастливых девушек и держать в клетке щегла… Однако домик остался далеко позади, надо было искать следующую дорогу, так тщательно указанную доктором Монтегю.
«Потом сворачиваете влево на шоссе номер пять к западу», – говорилось в письме, и вот, словно доктор Монтегю дистанционно управлял ее машиной, так и произошло: теперь она ехала по шоссе номер пять к западу, и от места назначения ее отделяли считаные мили. Вопреки совету Элинор решила сделать короткую остановку в Хиллсдейле. Я только выпью чашечку кофе, подумала она, чтобы еще чуточку растянуть путешествие. Доктор Монтегю ведь не написал про кофе, только про то, что нельзя спрашивать дорогу к Хилл-хаусу; может быть, если я не стану упоминать Хилл-хаус, ничего страшного не произойдет. И вообще, это моя последняя возможность.
Хиллсдейл начался раньше, чем она поняла, что уже в него въехала: мешанина грязных домов и кривых улочек. Городок был такой маленький, что, вырулив на центральную улицу, Элинор сразу увидела ее конец с бензоколонкой и церковью. В Хиллсдейле обнаружилась только одна малоприятного вида кафешка вроде вокзального буфета, однако Элинор твердо решила выпить здесь кофе, поэтому остановила машину у разбитого тротуара и вышла. После недолгого раздумья она молча кивнула Хиллсдейлу и, памятуя про чемодан на полу и коробку на заднем сиденье, заперла машину. Я не задержусь тут надолго, сказала она себе, оглядывая улицу, темную и безобразную даже в солнечном свете.
В тени под стеной беспокойно спала собака, из дверей дома напротив Элинор пристально разглядывала какая-то женщина, а к ограде прислонились двое подростков – в их молчании ощущалось нечто нарочитое. Элинор боялась чужих собак, язвительных теток и хулиганов; покрепче сжав бумажник и ключи от машины, она торопливо шагнула в кафешку. За стойкой торчала усталая девица без подбородка, в дальнем конце завтракал мужчина. При виде серой стойки и блюда с пончиками под грязной стеклянной миской у Элинор мелькнула мысль: как же надо проголодаться, чтобы прийти сюда есть.
– Кофе, пожалуйста, – обратилась она к девице за стойкой. Девица нехотя повернулась к полке и загремела чашками. Я выпью здесь кофе, потому что я так решила, строго сказала себе Элинор, но следующий раз буду слушаться доктора Монтегю.
Девицу за стойкой и мужчину в углу связывала некая понятная лишь им двоим шутка; ставя Элинор чашку, девица глянула на него с легкой полуулыбкой; он пожал плечами, и она хохотнула. Элинор подняла голову, но девица изучала свои ногти, а мужчина вытирал хлебом тарелку. Может быть, кофе отравлен – во всяком случае, его вид наводил на такую мысль. Элинор твердо вознамерилась исследовать Хиллсдейл до самых глубин, поэтому попросила еще и пончик. Девица стряхнула пончик на блюдце и поставила на столик. За это время они с мужчиной еще дважды обменялись взглядами, и девица снова хохотнула.
– Уютный у вас городок, – сказала Элинор. – Как называется?
Девица вытаращила глаза – видимо, никто еще не награждал Хиллсдейл лестным эпитетом «уютный», – покосилась на мужчину, словно ожидая подтверждения, и ответила:
– Хиллсдейл.
– Давно вы здесь живете? – спросила Элинор. Я не буду упоминать Хилл-хаус, заверила она далекого доктора Монтегю, я просто хочу потратить впустую еще чуточку времени.
– Да, – ответила девица.
– Приятно, наверное, жить в таком тихом месте. Я приехала из большого города.
– Вот как?
– Вам тут нравится?
– Да ничего, – сказала девица и снова поглядела на мужчину. Он внимательно слушал. – Скучно только.
– А много у вас тут людей?
– Да не особо. Хотите еще кофе? – Вопрос адресовался мужчине, который постукивал чашкой по блюдечку. Элинор судорожно отпила буроватую жидкость и удивилась, что тому захотелось повторить.
– Часто к вам приезжают? – спросила она, когда девица принесла мужчине кофе и вернулась к полкам. – Я хотела сказать, туристы?
– А чего им приезжать? – С минуту девица смотрела на Элинор пустым – немыслимо пустым – взглядом, затем угрюмо покосилась на мужчину и добавила: – У нас даже киношки нет.
– Холмы очень красивые. Горожане часто приезжают в такие вот поселки и строят дома в холмах. Подальше от людей.
2
Шекспир У. Песенка шута из «Двенадцатой ночи», перевод М. Лозинского; дальше цитируется в переводах М. Лозинского и Э. Линецкой.