Страница 17 из 18
– В любом другом доме мы добрались бы до столовой куда быстрее, – сказала Теодора.
– Вы правда оставили двери открытыми? – спросила Элинор.
– Потому мы и поняли, что вы идете, – ответил Люк. – Двери вдруг захлопнулись у нас на глазах.
– Сегодня мы приколотим их гвоздями, чтобы не закрывались, – объявила Теодора. – Я буду ходить взад-вперед по дому, пока не научусь находить еду десять раз из десяти. Я всю ночь спала со светом, – поведала она доктору, – но ничего не произошло.
– Было очень тихо, – кивнул доктор.
– Вы караулили всю ночь? – спросила Элинор.
– Почти до трех, пока «Памела» меня не усыпила. Около двух начался дождь, а до тех пор я не слышал ни звука. Кто-то из девушек один раз вскрикнул во сне…
– Наверное, я, – сказала Теодора без смущения. – Мне приснилась злая младшая сестра у ворот Хилл-хауса…
– Мне тоже. – Элинор посмотрела на доктора, и у нее вырвалось: – Это так стыдно. Я имею в виду, бояться.
– Мы все боимся одинаково, – ответила Теодора.
– Если прятать страх, будет еще хуже, – назидательно произнес доктор.
– Советую до отвала наесться селедкой, – предложил Люк. – Тогда вообще никаких мыслей не останется.
Элинор чувствовала, что разговор, как и вчера, тщательно уводят от темы страха. Возможно, ей позволят иногда высказывать общую боязнь, чтобы другие, успокаивая ее, успокаивались сами и могли больше об этом не говорить. Возможно, ее страхов, которым она так подвержена изначально, хватает на всех. Они как дети, сердито подумала Элинор, каждый подбивает другого идти первым, все готовы обозвать обидными словами того, кто плетется в хвосте. Она отодвинула тарелку и вздохнула.
– Сегодня я не лягу, – говорила Теодора доктору, – пока не обследую здесь все углы. Невозможно полночи гадать, что надо мной и что подо мной. И еще надо открыть часть окон и подпереть двери, чтобы больше не ходить ощупью.
– Повесить таблички, – откликнулся Люк. – Стрелки с надписью: «ВЫХОД».
– Или «ТУПИК», – сказала Элинор.
– Или «ОСТОРОЖНО, МЕБЕЛЬ», – поддержала ее Теодора. Она повернулась к Люку. – Мы обязательно их сделаем.
– Прежде мы все исследуем дом, – сказала Элинор; возможно, чересчур быстро, потому что Теодора взглянула на нее удивленно. – Не хочу, чтобы меня бросили на чердаке или в каком-нибудь таком месте.
– Никто не собирается тебя бросать, – ответила Теодора.
– Тогда я предлагаю, – сказал Люк, – первым делом допить то, что осталось в кофейнике. Затем отправимся нервно бродить по комнатам, силясь отыскать в них какую-нибудь разумную систему и оставляя по пути все двери открытыми. Вот уж не думал, – он скорбно покачал головой, – что мне предстоит унаследовать дом, в котором без табличек можно заблудиться.
– Надо придумать названия для комнат, – сказала Теодора. – Предположим, я назначу Люку тайное свидание в малой парадной гостиной. И как он будет меня искать?
– Придется тебе свистеть, пока я не найду, – ответил Люк.
Теодора поежилась.
– Я буду свистеть и звать, а ты – ходить от двери к двери, все время открывая неправильные. Я буду метаться, не зная, где выход…
– Голодная, – мстительно подсказала Элинор.
Теодора вновь на нее поглядела.
– Голодная, – согласилась она. – Это просто какой-то ярмарочный павильон ужасов. Комнаты за комнатами без конца, двери захлопываются перед твоим носом… Могу поспорить, где-нибудь есть зеркала, которые сбивают с пути, и воздушные шланги, чтобы у тебя взлетели юбки, и что-нибудь такое, что выскакивает из темного коридора и хохочет в лицо…
Она внезапно умолкла и так быстро схватила чашку, что пролила кофе.
– Все не настолько плохо, – спокойно проговорил доктор. – Вообще-то первый этаж выстроен по плану, который я могу назвать почти концентрическим. В центре – будуар, где мы сидели вечером. Второе «кольцо» составляют несколько комнат – бильярдная, например, и тоскливейший кабинет, целиком отделанный розовым атласом…
– Где мы с Элинор каждое утро будем сидеть за вышиванием…
– Эти комнаты я называю внутренними, потому что у них, как вы помните, нет окон. Их окружает кольцо внешних комнат: гостиная, библиотека, оранжерея…
– Нет, – замотала головой Теодора. – Я все еще в атласном кабинете и чувствую, что заблудилась.
– Терраса опоясывает весь дом. На нее есть выход из гостиной, из оранжереи, из музыкального салона. Есть еще галерея…
– Хватит-хватит, – со смехом взмолилась Теодора. – Ужасный, гадкий дом.
Отворилась дверь в углу гостиной, и вошла миссис Дадли. Придерживая дверь рукой, чтобы не захлопнулась, она без всякого выражения оглядела стол.
– Я убираю в десять, – заявила она.
– Доброе утро, миссис Дадли, – сказал Люк.
Миссис Дадли скосила на него глаза.
– Я убираю в десять. Тарелки должны стоять на полках. Для ланча я их снимаю. Ланч я подаю в час, но перед этим посуда должна стоять на полках.
– Конечно, миссис Дадли. – Доктор встал и положил на стол салфетку. – Все доели?
Под взглядом экономки Теодора нарочито медленно поднесла к губам чашку, допила кофе, вытерла рот салфеткой и откинулась на стуле.
– Очень вкусный завтрак, – светски произнесла она. – Тарелки из фамильных запасов?
– Тарелки с полок, – ответила миссис Дадли.
– А бокалы, серебро, скатерть? Все такое красивое и старинное.
– Скатерть, – сказала миссис Дадли, – из комода в столовой. Серебро – из буфета. Бокалы – с полок.
– Наверное, вам от нас куча хлопот, – заметила Теодора.
После долгого молчания миссис Дадли ответила:
– Я убираю в десять и подаю ланч в час.
Теодора рассмеялась и встала.
– Вперед! – воскликнула она. – Вперед, вперед! Идемте открывать двери!
Для начала они – весьма разумно – приперли тяжелым креслом дверь из столовой в игровую. То, на что налетела Теодора по пути сюда, оказалось инкрустированным шахматным столиком («И как я его вчера проглядел?» – раздраженно пробормотал доктор); в дальнем конце комнаты стояли карточные столы со стульями и высокий шкаф, из которого доктор накануне доставал шахматы. Там же лежали крокетные шары и доска для криббиджа.
– Лучшее место для беспечных забав, – заметил Люк, с порога обозревая сумрачное помещение. Зеленое сукно неприятно отражалось в темной облицовке камина, серия охотничьих гравюр, целиком посвященная различным методам убийства диких животных, отнюдь не оживляла темные панели, а со стены над камином в явном смущении смотрела оленья голова.
– Сюда они приходили развлекаться. – Голос Теодоры слабым эхом отразился от высокого потолка. – Отдыхать от гнетущей атмосферы всего остального дома. – Оленья голова смотрела на нее скорбно. – Девочки, – пояснила Теодора. – А нельзя ли как-нибудь снять это жуткое чучело?
– По-моему, оно в тебя влюбилось, – сказал Люк. – Просто не сводит глаз. Идемте отсюда.
Они придвинули дверь креслом и вышли. Вестибюль тускло поблескивал в свете из открытых дверей.
– Как только найдем комнату с окном, откроем его, – заметил доктор, – а для начала распахнем входную дверь.
– Ты вот все время думаешь о девочках, – сказала Элинор Теодоре, – а я не могу забыть бедную одинокую компаньонку, как она бродила по комнатам, гадая, кто тут еще в доме.
Люк с усилием открыл тяжелую парадную дверь и подкатил каменную вазу, чтобы ее подпереть.
– Свежий воздух, – с удовлетворением произнес он.
В вестибюле повеяло теплым ароматом дождя и мокрой травы; с минуту все четверо стояли у порога, отдыхая от атмосферы Хилл-хауса, потом доктор сказал:
– А вот этого никто из вас не ждет. – Он открыл узенькую невысокую дверь рядом с большой парадной и, улыбаясь, отступил в сторону. – Библиотека. В башне.
– Я не могу туда войти.
Элинор сама удивилась своим словам, но это была правда. Струя холодного воздуха, пахнущего сыростью и землей, заставила ее отступить к стене.
– Моя мама… – начала Элинор, не понимая толком, что собирается сказать.