Страница 2 из 18
Разумеется, в год рождения Стэна город начал кардинально меняться, когда хлынула первая волна беженцев с Базовой Америки после взрыва Йеллоустона. К восьмилетию Стэна переполненный, незаконный и хаотичный лагерь взяли под контроль правительство с корпорациями и превратили в отменную стройплощадку. К одиннадцатому дню рождения Стэна над южным горизонтом появилась новая «звезда» – не настоящая звезда, а орбитальная станция строящегося космического лифта, который спускался к местной версии Флориды. Его возводили наспех нанятые бобовые джеки, в число которых к тому времени входили и родители Стэна.
Но какие бы потрясения ни расцвечивали юную жизнь Стэна, ничего странного не было в любви, переполнявшей его мать Марту с того момента, как она впервые взяла малыша на руки. И со своей стороны мать не видела ничего необычного в явной любознательности и не по возрасту умном взгляде, с которыми Стэн изучал изменяющийся мир с момента своего появления на свет.
Джошуа Валиенте всегда воспринимал рассказы Билла Чамберса о джокерах скептически. Но впоследствии он осознал, что если бы уделил им больше внимания и чуть глубже поразмыслил над болтовней Билла, у него раньше появились бы подсказки к тому, что все это значит. Например, еще в 2040 году – том самом, когда родился Стэн Берг, – во время путешествия на дирижабле в Верхние Меггеры гораздо дальше Нью-Спрингфилда Билл рассказывал о джокере, который он назвал Биток.
Джошуа и сам мельком видел этот джокер. На самом деле его открыли они с Лобсангом в своем первом походе в глубины Долгой Земли. Этот мир угнездился среди относительно спокойных миров, которые называли Кукурузным поясом. Тогда Джошуа впервые узнал, что значит это слово.
– Джокеры, – сказал тогда Лобсанг. – Миры, которые выбиваются из закономерности. Вообще-то закономерность есть, но эти исключения нарушают общие тенденции: джокеры в колоде, как называют их ученые Долгой Земли…
Джошуа уже видел много таких миров, хотя и не подобрал для них термина. Этот джокер походил на бильярдный шар: абсолютно гладкая бесцветная земля под безоблачным синим небом.
Но хотя Джошуа лично видел это место, у него хватало ума не принимать байки Билла за чистую монету. С Биллом Чамберсом они были ровесниками и вместе выросли в Приюте в Мэдисоне, штат Висконсин. Билл был другом, соперником, источником проблем – и всегда неисправимым лгуном.
– Я знаю одного парня, который слышал от другого парня… – сказал Билл.
– О господи.
– Короче, тот на спор заночевал на Битке. Всего на ночь. Один. Как ты. Голый. Это тоже было частью спора.
– Не сомневаюсь.
– Утром он проснулся с адским похмельем. Пить в одиночку – дурное дело. Этот парень, кстати, был прирожденным путником. И вот он с похмелюги собрал свои манатки и перешел – и в процессе вроде как споткнулся.
– Споткнулся?
– Ему показалось, что он перешел как-то не так.
– Что? Как? Что ты вообще имеешь в виду?
– Ну мы в норме переходим на запад или на восток, правильно? Есть обходные пути, есть слабые места, если их найти, но, в общем, и все…
Переход: до Дня перехода весь мир вращался вокруг человечества. Внезапно, если дать себе труд сделать переходник, незамысловатый электрический прибор, – а некоторые, вроде Джошуа, в этом даже не нуждались, – стало возможным шагнуть из старой реальности, из одного мира в другой, почти такой же, но заросший непроходимыми лесами и кишащий дикими животными, ибо только на изначальной Земле человечество эволюционировало и имело возможность обустроить свой мир. Целые планеты всего в нескольких шагах. Можно сделать еще переход и еще, в любую сторону, на запад или восток. Если у Долгой Земли, как стали называть эту цепь миров, и был конец, то его еще не обнаружили. После Дня перехода все изменилось для человечества, для самой Долгой Земли и в особенности для Джошуа Валиенте.
Но даже у Долгой Земли есть свои законы. По крайней мере, Джошуа всегда так думал.
– …Короче говоря, он почувствовал, что перешел как-то иначе. Перпендикулярно. Типа на север.
– И?
– И оказался в каком-то совсем другом мире. Там была ночь. Чистое небо, никаких звезд. Ну в привычном виде. Вместо наших звезд…
– Твоя манера рассказывать, Билл, иногда действует на нервы.
– Но тебе интересно, правда?
– Продолжай. Что он там увидел?
– Он увидел все звезды. Разом. Всю Галактику целиком, мать ее, Млечный Путь. Увидел снаружи.
Снаружи Галактики. В тысяче световых лет от Земли – от любой Земли…
– Стоял голый и смотрел, – сказал Билл.
Джошуа решил, что это проблемы стригалей. Они были такими болтунами. Наверное, слишком много времени оставались в одиночестве.
Но, вспоминая об этом в феврале 2052 года, он понял, что даже Лобсанга считал болтуном, хотя и болтуном поистине космического масштаба. Эх, надо было слушать Лобсанга, когда была такая возможность.
Теперь слишком поздно, Лобсанг мертв.
Джошуа был там, когда это случилось, поздней осенью 2045 года.
Вместе с Салли они ждали у двери Приюта в Мэдисон-Запад-5. Сгущались сумерки, на улице загорались фонари.
Салли была в своей обычной походной одежде: безрукавке с множеством карманов, сверху непромокаемый комбинезон, на спине легкий кожаный рюкзак. Как всегда, она выглядела так, будто готова в любой момент сорваться с места. И чем дольше сестры заставляли ждать у этой проклятой двери, тем более вероятным это становилось.
Джошуа попытался ее упредить.
– Будь проще. Поздоровайся. Все здесь хотят увидеть тебя, сказать спасибо за то, что ты сделала для Следующих. Уволокла тех суперумных ребят из Перл-Харбора…
– Джошуа, ты меня знаешь. В наши дни на Ближних Землях не протолкнуться. И места вроде этого… Этот Приют, где тебя держали взаперти ради твоего же блага. Мне плевать, Джошуа, был ли ты счастлив здесь с этими пингвинами или нет.
– Не называй их пингвинами.
– Как только мы здесь управимся, я пойду напьюсь вдрабадан, и поскорее…
– Тогда тебе понадобится что-то покрепче нашего сладкого хереса. – Сестра Иоанна тихо отворила дверь. Она улыбалась. – Входите.
Салли довольно любезно потрясла руку сестры.
Джошуа пошел за ними по коридору в здание, которое было для него жуткой реконструкцией того Приюта, где он вырос, давно разрушенного ядерным взрывом в Базовом Мэдисоне.
Сестра Иоанна склонила к Джошуа голову в накрахмаленном апостольнике.
– Ты как?
– Хорошо. Тут все здорово сбивает с толку.
– Знаю. Запах не тот, правда? Что ж, дай мышам несколько десятилетий, и они сделают все как надо.
– И ты. Ты теперь здесь заправляешь! Для меня ты всегда будешь просто-напросто Сарой.
– Которую тебе пришлось спасать из леса в День Перехода. Когда возвращаешься сюда, кажется, что мы все вдруг повзрослели?
– Ага. Как по мне, настоятельница должна быть внушительной и старой…
– Старой, как я? – Сестра Агнес ждала их в дверях приемной, шикарной комнаты, где сестры всегда встречали посетителей.
Как ни странно, Агнес сейчас выглядела моложе сестры Иоанны. Очутившись в ее объятиях, Джошуа уловил лишь слабый намек на искусственность, излишнюю гладкость щеки, которую поцеловал, и тревожное, почти подсознательное ощущение суперсилы под ее практичным, немного заношенным одеянием. После смерти Агнес Лобсанг вернул ее к жизни: загрузил ее воспоминания в копию-андроида, напевая при этом буддистские молитвы. Джошуа воспринял это так, словно кто-то превратил женщину, заменившую ему мать, в робота-терминатора. Но он давно знал Лобсанга и научился видеть дух внутри машины. Как с Лобсангом, так теперь и с Агнес.
Он просто сказал:
– Привет, Агнес.
– И Салли Линдси.
Салли она обнимать не стала, ограничившись слабым рукопожатием.
– Я так много о вас слышала, мисс Линдси.
– Я тоже.
Агнес пристально, даже с вызовом, осмотрела ее, прежде чем отвернуться.