Уния

— Татарин? — окрикнул меня человек по-гречески.

— Московит, — ответил я ему на алеманском наречии.

— Не похож, — сказал человек на русском, но с очевидным акцентом, взял свой кувшин с вином и пересел за мой стол. — Здрав будешь, боярин!

«Верно, лях, — подумал я. — Повадки вороватые».

Одет был незнакомец неряшливо, дуплет добротного сукна в нескольких местах был потёрт, а кое-где и порван. Половины зубов у него не было, а те, что сохранились, были гнилые. Но пулены были чудо как хороши — фиолетового цвета, с длинными узкими носками, пристегнутыми удобства ради изящными цепочками к браслетам на коленях.

— Не часто тут ваших встретишь, — сказал лях и покосился на книгу. — Я из Кракова. В Болонью добираюсь.

— Школяр, — засмеялся я. На вид незнакомец был мой ровесник, двадцати пяти лет.

— Медку бы сейчас, — сказал лях. — Надоело кислятину пить. Может, принесёшь медку, православный?

— Нету меда. Был, да весь вышел. Выпили по дороге.

Мед у нас, конечно, в запасе ещё был, но не буду я на побегушках у каждого прощелыги бегать.

— Жалко, — разочарованно сказал лях. — На Собор всей толпой едете?

— Верно. — Я решил не обижаться на толпу. — Великое дело — Вселенскую церковь восстановить.

— Великое, — подтвердил лях. — Раньше дурачьё разной веры было, теперь же снова одним миром будет мазано.

«Пойду-ка я спать, — подумал я. — Не даст мне этот засранец почитать».

— С греческим императором понятно, — не унимался лях. — Его неверные так жмут, хоть в море топись. Да и от Империи остался лоскут земли вокруг Константинополя. А вот вам-то что, в ваших лесах да болотах? До вас турки не доберутся, так — наскачут порезвиться, девок красивых заарканить. Это не беда, новых девок нарожаете.

— Есть дело! — важно сказал я. — Если все так будут рассуждать, турок к тебе в Краков придёт и фитиль в заднице тебе зажжет.

— Я убегу, — сказал лях. — За далёкие моря.

— Все не убегут, — сказал я. — Не все зайцы. Поэтому и едем на Собор.

— А с филиокве что будете делать? — спросил лях. — Если вопрос ребром станет?

— На разделение Святой Троицы не согласимся, — сказал я. — Во всяком случае, я не соглашусь. И все те, кого я знаю, тоже не согласятся.

— Далось вам это прибавление: «Святой дух исходит и от Сына тоже». Не кажется ль тебе, что слишком много значения придаётся словам. В подобных обстоятельствах император Константин написал пресвитеру Ариану, еретику, отрицавшему Святую Троицу: «Прекратите заниматься гимнастикой для умов. Народу требуется ясное мнение о Божественной воле».

— Слово Божье есть плоть и кровь наша, — сказал я. — Поменяем Символ веры, станем другими. Может, лучше, может, хуже, не знаю. Но точно — иными. Нам этого не надо.

— Не выйдет никакого толка из этого Собора, — уверенно сказал лях. — Даже если Унию провозгласят. Разные мы и пути-дорожки у нас разные. Много лет должно пройти, чтобы понять — не турок у нас враг, а человеческая глупость.

Лето от сотворения мира 6946, праздник Иоанна Предтечи Крестителя Господня

Сегодня один из самых радостных дней в моей жизни. Сегодня я лицезрел воочию Папу Римского Евгения IV и греческого царя Иоанна VIII Палеолога.

Про Папу разное говорят, но то, что он человек решительный, твёрдого нрава, аскет, видно сразу. Папа совсем недавно вернулся из Флоренции в Рим, откуда его изгнали недовольные бискупы, взбунтовавшие простой люд. Кровушки, говорят, в Риме немало пролилось, когда князь Савойский город штурмом брал.

Папу везли на паланкине, император ромеев верхом, рядом. Палеологу сорок пять лет, но он крепок и статен. Если бы его первая жена княжна Анна Московская, дочь моей благодетельницы Софьи Витовтовны, не умерла бездетной, быть бы наследнику царьградского престола с долей русской крови. Папа и император всё время переговариваются, но о чём, я не слышал, далеко стоял.

Мы в Ферраре, это город в двухстах верстах от Флоренции. Захолустный городишко, прямо скажем, и народец в нём живет злобный, жадный. Как все делегации на Собор съехались, цены на овощи, хлеб и мясо в три раза задрали. Будто упыри, а не христиане, хоть и инославной веры. Так наш казначей чернец Антип сквозь зубы лается, но за провизию гроши отсчитывает.

Весь мир в этот затхлый городишка съехался. Латинян человек пятьсот, и наших, православных, примерно триста. Двадцать два митрополита во главе с патриархом Вселенским Иосифом: раклийский Антоний, эфесский Марк, русский Исидор, манамвасийский Досифей, трапезундский Дорофей, кизитский Митрофан, никейский Виссарион, никомедийский Марк, лекедомонский Мефодий, тырновский Игнатий, амасийский Иосиф, валашский Демиан, ставропольский Исайя, родосский Нафанаил, митиленский Дорофей, драмасинский Дорофей, меленикский Матфей, тристиасийский Калист, ганский Геннадий, ахелонский Геннадий, иверский Иоанн, сардакийский Дионисий, который во время Собора отошёл к Господу.

Из них самый знаменитый, конечно, Марк эфесский, ему патриарх и греческий царь поручили диспуты вести с латинскими философами.

Первый диспут назначили на Успенье. А за два дня до того меня позвал Исидор.

— Ты ведь быстро пишешь, толмач?

— Скорописи обучен, — сказал я.

— Одень рясу, — приказал Исидор. — За чернеца сойдёшь. Сейчас важный разговор состоится с кардиналами Цезарини и Торквемада, братом великого инквизитора испанского. Записывать будешь, а мы подписи поставим. И тебе будет, что потом князю рассказать. — Исидор насмешливо посмотрел на меня.

Попыхтел я, конечно, изрядно. Встречались впятером: уже помянутые латиняне, Исидор, Марк эфесский и Виссарион никейский. Говорили то по-гречески, то на латыни, больше на латыни, поскольку испанец Торквемада греческого почти не знал.

— Этой европейской традиции почти тысяча лет, — напыщенно сказал Торквемада. — Каждый царствующий монарх перед Папой коленопреклоняется и целует туфлю. Даже Карл Великий не погнушался.

— Нехорошо начинать Собор о воссоединении со старой распри, — сказал Виссарион никейский. — Патриарх Вселенский равновелик Папе. Если же патриарх поцелует туфлю Папе, это не уния, а подчинение.

— Акт целования туфли есть целование ноги апостола Петра, — сказал Торквемада. — Вы не согласны с этим?

— С этим мы согласны, — примирительно сказал Виссарион. — Но всякий желающий увидеть подоплеку, усмотрит в таком поведении патриарха фактическое раскаяние в ереси. В наших землях достаточно противников Унии. Этот факт позволит не признать воссоединение церквей, если таковое состоится.

— Пусть Папа преемник апостола Петра, — добавил Марк эфесский. — Мы же преемники других апостолов. Разве прочие апостолы лобызали ногу Петра? Кто слышал об этом?

— Есть простое евангельское решение, — сказал Исидор. — Патриах и Папа поцелуют друг друга в щеку и пожмут руки, как истинные пастыри, встретившиеся после долгого пути в животворной долине.

— Для того, чтобы не блуждать в церемониальных дебрях, решение неплохое, — сказал кардинал Цезарини. — Но папский трон в зале диспутов должен быть выше. Это соответствует законам гостеприимства — вы к нам приехали.

— На ладонь, — сказал Марк. — Пусть эта ладонь символизирует ту искреннюю поддержку, которую Запад готов оказать народам Восточной Империи в их борьбе с неверными.

— И другим православным народам, — добавил Виссарион.

— И другим, — сказал Исидор.

После встречи Исидор был мрачен.

— Что думаешь?

— Думал, что они относятся к нам лучше, — сказал я.

— К нам, это к кому? — переспросил Исидор.

— К православным, — сказал я.

— Пустое говоришь, толмач, — сказал Исидор. — Латиняне двести лет назад Константинополь разграбили вместо того, чтобы идти крестовым походом в Святую землю. А совсем недавно те же латиняне венецианцы у Палеолога Фессалоники за бесценок купили. Императору деваться некуда, в его казну и мышь не забегает. Латиняне как были варварами тысячу лет назад, такими и остаются. И Папы у них такие же, сплошь сребролюбцы да воры.