Страница 76 из 89
— Что же делать?
— Я съезжу к Бирону и попрошу его выбрать себе секунданта.
— А кто же будет моим?
— Ладно уж, подурачусь хоть раз в жизни. Может, мне удастся помирить вас.
— Напрасный труд! Я с этим негодя…
Замахав руками, Ханыков отправился к Бирону и через час возвратился с известием, что генерал с его предложением согласился. Затем он уложил Валериана в постель и велел ему хорошенько выспаться перед боем.
VIII
В Екатерингофе, который тогда походил более на лес, нежели на сад, близ дворца, построенного Петром Великим в память взятии им и Меншиковым 7 мая 1703 года двух шведских кораблей, Валериан явился в пять часов утра с своим другом, задолго до рассвета. Вскоре прибыли и Бирон со своим адъютантом. Удаляясь с потаённым фонарём в лес и выбрав между деревьями небольшую площадку, враги молча взяли сабли и стали друг против друга. Небо покрыто было тучами, и непроницаемый мрак разливался по всему лесу. Ханыков и адъютант Бирона взяли по зажжённому факелу и стали один с правой, другой с левой стороны дуэлянтов. Красное сияние отразилось на блестящих саблях.
— Начинай, храбрый мальчик! — сказал Бирон, желая смутить Валериана. — Ты увидишь, можно ли безнаказанно оскорбить Карла Бирона! Не далее, как сегодня вечером, тебя отнесут к могиле при свете этих самых факелов. В них я вижу худое для тебя предзнаменование.
— Ещё не известно, к кому оно относится, — возразил спокойно Валериан. — Вам следует начать, генерал! Я вас вызвал.
— Но прежде должно условиться, — заметил Ханыков, — насмерть ли драться или до первой раны?
— До тех пор, пока голова его не соскочит с плеч и не спрячется в эту густую траву! — отвечал Бирон.
— Говоря о моей голове, вы забыли о своей! — сказал Валериан. — Впрочем, я согласен драться насмерть.
— Я бы советовал: до первой раны, — продолжал Ханыков. — Генерал! Мой друг так молод…
— Прошу секунданта не мешаться не в своё дело. Условия от нас зависят.
— Начинайте же! — сказал Валериан. — Мы не разговаривать сюда пришли.
Бирон, взмахнув саблей, повернул её несколько раз над своей головой так быстро, что раздался свист, и отблеск сабли образовал круг, едва заметный по бледному и красноватому сиянию. Пристально глядя на ногу Валериана, как будто намереваясь нанести удар по ней, Бирон вдруг сделал выпад и, без сомнения, разрубил бы противнику голову, если бы Валериан, отстранясь, не отвёл удара. Сабля со звоном соскользнула по клинку и ушла до половины в землю.
Бирон, невольно пошатнувшись всем телом вперёд, едва устоял на ногах.
— Выньте скорее вашу саблю. Я не хочу пользоваться вашим положением.
Бирон с усилием выдернул из земли своё оружие, и снова напал на Валериана. Быстро наносимы были удары и ещё быстрее отражаемы. Гул эха глухо повторял вой дребезжащей стали. Как красные молнии, сверкающие сквозь сгущённый воздух, вились сабли, отражавшие блеск факелов, яркие искры вспыхивали над головой и у ног противника почти в один и тот же миг.
«Ай да Валериан! — думал Ханыков. — Не забыл моего совета, хладнокровно дерётся!… Тьфу, как тот озлился!… Ай, ай, чуть-чуть сабля не задела друга по голове!… Ну, скверно! И он горячиться начинает!»
Вдруг сабля Бирона вылетела у него из руки от искусного удара Валериана, который в тот же миг занёс свою саблю над головой смутившегося противника.
— Вы должны теперь, генерал, признать себя побеждённым. Дарю вам жизнь, но с тем условием, чтобы вы дали слово отступиться от моей невесты и не мешать моему счастью.
— Руби! — вскричал Бирон в бешенстве, сложив гордо руки на груди и свирепо смотря на Валериана. — Карл Бирон никогда не страшился смерти!
— Согласны ли вы на моё предложение?!
— Нет!… Руби! Брат мой отомстит смерть мою. Тебя обвенчают на колесе с твоей невестой!
Сказав это, Бирон засмеялся. Этот неистовый смех заставил невольно содрогнуться его адъютанта.
— Низкая душа! — воскликнул Валериан. — Я этого ожидал от тебя. К чему же ты принял мой вызов? Лучше было бы прежде сказать мне, что честь твоя и жизнь отданы на верное сохранение в подлые руки палача. Но это не спасёт тебя. Умри!
Валериан, взмахнув саблей, разрубил бы череп Бирону, если бы Ханыков не удержал руки его.
В это время на некотором расстоянии, между деревьями, показалось несколько фонарей, и вскоре секретарь герцога, Гейер, с четырьмя вооружёнными прислужниками стал между противниками.
— Свяжите их! — сказал он, указывая на Валериана и Ханыкова. — Хорошо, что мы ещё вовремя отыскали вас.
— Не троньте их! — закричал Бирон.
— Я исполняю повеление его высочества герцога, — продолжал Гейер…
— Кто смел сказать ему об этом поединке без моего позволения?
— Его высочество знает не только все, что каждый делает, но даже и то, что каждый думает. Вяжите их!
— Остановитесь! Я беру на себя вою ответственность в этом деле, и сегодня же объяснюсь с братом. Вы можете идти, куда хотите. Карл Бирон знает законы чести!
— Это благородно, генерал! — сказал Ханыков. — Вы, верно, оправдаете моего друга перед его высочеством. Жизнь ваша была в опасности, но он не захотел воспользоваться случаем, доставившим ему победу. Без сомнения, вы, как честный и благородный человек, не откажетесь засвидетельствовать, что вы обязаны ему жизнью.
— Нимало! Ты удержал его руку: я ему ничем не обязан! Мы по-прежнему враги, враги непримиримые.
— Без сомнения, палач скоро избавит вас от врага, не правда ли? — спросил Валериан презрительно.
— Дерзкий мальчишка! Поединок наш ещё не кончен! Я докажу тебе, что моя сабля отрубит твою голову скорее, чем топор палача. Гейер! Не смей и волоска их тронуть, пока я не объяснюсь с братом.
Гейер, пожав плечами, поклонился и последовал с прислужниками за Бироном и его адъютантом, а Валериан и Ханыков пошли в другую сторону.
— Ну что, Валериан? Не правду ли я тебе вчера сказал, что поединок ни к чему доброму не приведёт? Теперь судьба Ольги ещё безнадёжнее, чем прежде, а мы оба должны ожидать неминуемой гибели. Герцогу уже всё известно, на ходатайство врага полагаться можно столько же, сколько на весенний лёд, когда он кажется твёрдым, но стоит только ступить на него, чтобы провалиться. Я, впрочем, о себе не думаю! Умереть надобно же когда-нибудь! Мне тебя жаль, Валериан. Без сомнения, герцог…
— Не долго будет он… — воскликнул Валериан и вдруг прервал речь, вспомнив честное слово, данное им Лельскому.
— Что ты сказать хотел?
— Так, ничего!… Мысли мои очень расстроены… Да, мой друг, положение наше ужасно!
— Ты что-то таишь от меня, Валериан, — продолжал Ханыков, глядя пристально в глаза другу. — Давно ли я лишился твоей доверенности?
Валериан почувствовал справедливость этого упрёка, сердце его рвалось открыться другу, но честное слово, слишком скоро и необдуманно им данное, его связывало.
— Ты молчишь? — продолжал Ханыков. — Не боишься ли, что я донесу на тебя?
— Ах, Боже мой! Не обижай меня, друг, если б ты мог видеть, что происходит здесь, сказал Валериан, указав на сердце, — ты бы ужаснулся и пожалел меня.
— Я опять повторяю мой всегдашний совет: старайся по возможности сохранять хладнокровие и слушаться голоса рассудка. Когда душа в сильном волнении, ни на что решаться и ничего предпринимать не должно. Я бы тебе мог дать совет основательнее, если б ты, как всегда до сих пор бывало, не скрывал твоих мыслей и чувствований от друга, но ты уже не хочешь быть со мною откровенен!
— Я ничего от тебя не скрываю!
— И ты правду говоришь? — сказал Ханыков голосом, выразившим дружескую укоризну. — Ты не обманываешь своего друга? Почему же ты не смотришь прямо мне в глаза? Я вижу, что у тебя кроется в душе тайный замысел. Дай Бог, чтоб не пришло время, когда ты раскаешься в своей неоткровенности. Ты, наверное, боишься моих советов и убеждений? Не стану тебе их навязывать, хотя дружба моя к тебе всегда брала их отсюда! — Он положил руку на сердце.