Страница 62 из 89
— Прибавь ему, Ванюха, прибавь ему, мошеннику! — кричала Мавра Савишна.
Крестьяне, вытолкав Лыскова за ворота, возвратились в горницу и спросили помещицу, что им ещё делать прикажет.
— Пусть они покуда останутся у меня в доме, — сказал отец Павел, — да не велишь ли им, Мавра Савишна, помочь моей работнице, она пошла в огород гряды полоть?
— Слышите, ребята? Ступайте гряды полоть, да смотрите: не пускайте козла в огород. Неравно Лысков сюда воротится, так опять его б шею!
— Слушаем, матушка! — сказали крестьяне и вышли из горницы.
— Ну, племянник, — сказала Мавра Савишна, — потешили мы себя — вытолкали мошенника. Только что-то будет с нами? Ведь разбойник на всех нас нажалуется царевне Софье Алексеевне!
— Так что ж? Пусть его жалуется. Твоя челобитная прежде придёт к царю Петру Алексеевичу.
— Разве он, наш батюшка, за нас заступится, а не то бедовое дело: всё пропадём как мошки!
— И, полно, тётушка! Правому нечего бояться. Я теперь же поеду в село Преображенское и ударю челом царю.
— Да, да, поезжан скорее, пока нас всех ещё не перехватали да не сковали.
V
Ко скипетру рождённы руки
На труд несродный простирал:
Звучат доднесь по свету звуки.
Как он секирой ударял.
Лучи величества скрывая,
Простым он воином служил.
Кто из русских не знает села Преображенского, этой колыбели величия Петра? Кто не читал или не слыхал про забавы царственного отрока с его потешными на обширных полях, которые это село окружали?
Ещё при царе Алексие Михайловиче в Преображенском был устроен Потешный двор, родоначальник русских театров. Там, как повествуют Разрядные Записки, в 1676 году была комедия; тешили Великого Государя иноземцы, как Алаферна Царица Царю голову отсекла, и на органах играли немцы, да люди дворовые боярина Артемона Сергеевича Матвеева. Того ж году была другая комедия там же, как Артаксеркс велел повесить Амана, и в органы играли, и на фиолах, и в струменты, и танцевали.
Родитель Петра Великого, царь Алексий Михайлович, особенно любил село Преображенское и часто там отдыхал от забот государственных, предаваясь любимой забаве своей, соколиной охоте. Оно служило приятным убежищем царице Наталье Кирилловне и царю Петру Алексеевичу во время правления Софии. Там юный государь завёл, сначала в небольшом числе, потешных из юношей равных с ним лет. Это небольшое войско, служившее к увеселению монарха и. получившее от того своё название, мало-помалу умножилось, и часть этого войска была переведена в село Семёновское. С того времени потешные разделились на Преображенских и Семёновских, и впоследствии из них учреждены были в 1695 году полки Преображенский и Семёновский.
Сначала потешные составляли одну только роту. Капитаном её был женевец Лефор, любимец Петра Великого. Вступив в русскую службу в 1677 году, он отличил себя храбростью в походе против татар и турок. Впоследствии юный царь узнал и полюбил его, начал учиться у него голландскому языку и вступил к нему в роту солдатом. Наравне с сослуживцами своими юный царь спал в палатке, бил зорю, стоял по очереди на часах, возил на тележке землю для устроения крепостцы, словом сказать, подавал собою пример своим подданным воинской подчинённости, и наконец монарх России с великою радостию получил чин сержанта. На слова патриарха, старавшегося, по совету бояр, отвлечь юного государя от несоразмерных с его силами и возрастом трудов, он отвечал: «Труды не ослабляют здоровья моего, а напротив, его укрепляют. Много времени проходит у меня и в пустых забавах, но от них, владыко святой, никто меня не отвлекает».
В 1684 году, в день Преполовения, двенадцатилетний царь, находясь в Москве и осматривая Пушечный двор, приказал стрелять в цель из пушек и метать бомбы. Окружавшие его бояре убеждали монарха не подходить близко к пушкам. Вместо ответа он взял фитиль, смело приложил к затравке — и пушка грянула.
Развивающийся с каждым днём гений юного царя тревожил властолюбивую Софию. В 1688 году, двадцать пятого января, Пётр Алексеевич, вместе с царём Иоанном и с царевною, присутствовал в первый раз в Государственной Думе и с тех пор был удаляем от совещаний: царевна увидела, что, допустив влияние Петра на дела государства, она лишит сама себя власти. Несмотря на это, рождённый для престола гений не останавливался на пути своём, и София с беспокойством предугадывала, что юный царь скоро твёрдою рукой возьмёт у неё скипетр, ему по праву принадлежащий.
Солнце поднялось уже до половины из-за отдалённого бора, когда Бурмистров приближался к Преображенскому с челобитною своей тётки. При въезде в село он услышал оклик часового «кто идёт?» и остановил свою лошадь.
— Здесь ли его царское величество? — спросил Бурмистров.
— Его царское величество в Москве, — отвечал часовой.
— Как? мне сказали, что царь Пётр Алексеевич здесь, в Преображенском.
— Говорят тебе, что царя здесь нет. Посторонись, посторонись! Прапорщик идёт: надобно честь отдать.
Бурмистров увидел приближавшихся к нему двух офицеров. Один из них был лет семнадцати, высокого роста, с открытым, прелестным лицом, на котором играла кровь юношества. Если об это была девица, то все бы влюблялись в неё[59]. Другой был человек также высокого роста, лет тридцати пяти, с привлекательною физиономиею и благородною поступью. Оба разговаривали по-голландски.
Бурмистров, соскочив с лошади и сняв шапку, приблизился к молодому офицеру, стал перед ним на колени и подал ему челобитную.
Офицер, взяв бумагу, спросил:
— Кто ты таков?
— Я бывший пятисотенный Сухаревского стрелецкого полка, Василий Бурмистров.
— Бурмистров?… Про тебя мне, как помнится, говорила что-то матушка. Не ты ли удержал твой полк от бунта?
— Я исполнил свой долг, государь!
— Встань! Обними меня! Тебе неприлично стоять передо мной на коленях: я прапорщик, а ты пятисотенный.
Бурмистров, встав, почтительно приблизился к царю, который обнял его и поцеловал в лоб.
— Вот, любезный Франц, — сказал монарх, обратясь к полковнику Лефору и потрепав Бурмистрова по плечу, — верный слуга мой, даром что стрелец. А где теперь полк твой?
— Не знаю, государь, Я вышел давно уже в отставку.
— А зачем?
Бурмистров рассказал все, что с ним было. Царь несколько раз не мог удерживать своего негодования, топал ногою и нахмуривал брови, внимательно слушая Василия.
— Отчего Милославский так притеснял тебя? Что-нибудь да произошло между вами?
Бурмистров, зная, что Пётр столько же любил правду и откровенность, сколько ненавидел ложь и скрытность, объяснил государю, чем навлёк он на себя гонения.
— Так вот дело в чём!… А где теперь твоя невеста?
— Неподалёку от Москвы, в селе Погорелове. Тамошний священник приютил её вместе с её матерью и моею тёткою, которая лишена противозаконно своего небольшого поместья. Её челобитная и головы наши в твоих руках, государь! Заступись за нас! Без твоей защиты мы все погибнем!
Бурмистров снова стал на колени перед Петром.
— Встань, встань, говорю я тебе!
Прочитав челобитную, Пётр воскликнул:
— Так этот Лысков отнял имение у твоей тётки да ещё и невесту у тебя отнять хочет! Не бывать этому!
— Он поехал в Москву на меня жаловаться.
— Кому жаловаться?
Бурмистров смутился, не смея произнести имя царевны Софии.
— Что ж ты не отвечаешь? Кому хотел он жаловаться? Сестре моей, что ли?
— Он угрожал, что надо мной исполнится приговор по старому докладу покойного боярина Милославского.
— То есть что сестра моя велит этот приговор исполнить? Говори прямо, смелее! Я люблю правду!
— Он надеется на помощь главного стрелецкого начальника, окольничего Шакловитого.
59
Слова Кемпфера, который во время аудиенции видел Петра Великого, когда сему государю было 16 лет от роду.