Иллюзии, навеянные мечтой

— Эй… Х-хочешь помочь?

Ярко-жёлтые кошачьи глаза, казалось, смотрели на него пронзительно и чересчур осознанно, если не надменно, что невольно вызвало у Уолкера ассоциацию с тем безликим недо-демоном; не хватало разве что раздражающе-издевательской ухмылки.

— Да что ты за тварь т-такая…

— Аллен?! Почему ты здесь?!

Знакомый голос несказанно обрадовал находящегося на грани отчаяния юношу. Мана, расправившись с узлами, наконец, освободил сына, после чего, не церемонясь, закинул его себе на спину, подхватив под коленями, при этом в шутливой форме подметил, что с момента их первой встречи Уолкер-младший всё-таки слегка прибавил в весе. Тот, будучи ослабленным, не стал противиться действиям отца — мол, он не ребёнок, чтоб его на себе таскали — и, положив руки поверх широких плеч, не смог сдержать улыбку.

Снаружи творилось то ещё безумие. Пожар успел охватить почти всю территорию цирка: дымовая завеса лишала нормального обзора, а невыносимый жар обжигал кожу и глаза; крики и плач не затихали ни на секунду; люди, не в силах справиться с огнём, либо разбегались в страхе, либо, пытаясь спасти своё нажитое добро или же запертых в клетках животных, зачастую погибали под обломками обрушающихся построек.

Мана, ни на кого не обращая внимания, уверенно двигался вперёд, а Аллен, неосознанно цепляясь пальцами в отцовский пиджак, старался не допускать даже мысли о том, что, возможно, мог кого-то спасти.

Здесь каждый сам за себя — разве это не железное оправдание?

Я не записывался в альтруисты, — твердил он. — Все они ничего для меня не значат!..

Давящую боль, возникшую в груди, юноша списал на физическое недомогание.

— Не беспокойся, Аллен, — не останавливаясь, вдруг сказал Мана. — Все эти люди уже давно мертвы, так что спасать их незачем.

Донельзя ошарашенный этой новостью «пассажир», сглотнув, спросил:

— Что значит «давно мертвы»?

Мана, промолчав, спустил паренька на землю, так как они отошли на относительно безопасное расстояние; неподалёку располагалась конюшня, пока не тронутая огнём. Аллен, борясь с головокружением, непонимающе уставился на отца, лицо которого излучало самое что ни на есть спокойствие, как будто они не шкуры свои сейчас спасали, а беспечно прогуливались.

— Сегодня днём, — настороженно начал он, — когда я ушёл в город, ты был прикован к постели из-за лихорадки, но теперь выглядишь довольно бодрым.

— Ты прав, — добродушно улыбнулся Уолкер-старший и, видя недоверие в глазах сына, добавил: — Я тебе не враг, Аллен. Не нужно меня бояться.

— С чего ты…

— Можешь назвать это отцовским чутьём, — мягко перебил он. — Я провёл с тобой достаточно времени, чтобы знать наверняка, о чём ты думаешь.

При иных обстоятельствах юноша непременно залился бы предательской краской, однако в данный момент относился ко всему с очевидным неверием.

— Всё, что сейчас здесь происходит — следствие борьбы твоего разума, — продолжил Мана. — Искажённая память восстанавливается под действием силы воли, даже несмотря на то, что сам ты об этом пока не подозреваешь.

Аллен, будучи сытым всем этим по горло, закатил глаза и устало провёл ладонью по лицу, спросив:

— Пап, ну о чём ты? Хочешь сказать, что все те люди, которые погибают там, на самом деле не существуют? То есть всё это нереально?

Собеседник утвердительно кивнул, и юноша, вперившись задумчивым взглядом в землю, медленно помотал головой, думая, насколько всё это бредово звучит.

— Ты не знаешь, чему верить, — сказал Уолкер-старший, подойдя к сыну и положив ладонь ему на плечо. — Это неудивительно, ведь твои воспоминания по-прежнему подавляют.

— А Линали… Что с ней? — не поднимая глаз, спросил он.

— Она в той же ситуации, что и ты.

Без сомнения, если кто и может быть причастен к этому сумасшествию, то только желтоглазый, — заключил Аллен. — Именно он ввязал во всё это меня и Линали, а, возможно, даже Дейзи…

Учитывая всё то, что он видел, с чем сталкивался, возникал вопрос: какова же реальность? Насколько мрачна та, настоящая действительность? Ведь будь Уолкер обычным мальчишкой, разве стал бы объектом внимания чего-то сверхъестественного?

— С самого начала нас с Линали не покидало чувство, что мы давным-давно знакомы. И кажется, теперь ясно, почему, — едко усмехнулся юноша, а после, выдержав паузу, добавил: — Не представляю, смогу ли справиться со всем этим…

Тут Аллен заметил нечто странное: гигантская прозрачная стена, словно искажая пространство, надвигалась прямо на них. Он даже предположить не успел, что бы это могло быть, как та прошла сквозь него и мгновенно исчезла.

— Что за?..

Юноша обернулся. Ни криков, ни разрухи, ни следов огня — всё вернулось к исходному состоянию; весь цирковой состав посапывал в своих жилищах, как ни в чём не бывало. Впрочем, ничего удивительного.

Ощутив дуновение прохладного свежего ветерка, Уолкер-младший, глубоко вздохнул. Осталось выяснить ещё кое-что. Он вспомнил свой недавний кошмар, в котором седовласый мальчик, умирая от рук желтоглазого, указал на надгробие с именем человека, некогда ставшего для него родным: тем, кто привнёс в его серую ничтожную жизнь немало тепла, проявив заботу и доброту; тем, кто избавил от одиночества.

— Когда ты находился в бреду, то говорил о смерти. Своей смерти, Мана.

На лице мужчины появилась слабая виноватая улыбка, при виде которой внутри у Аллена всё сжалось.

Хотелось заткнуть уши, дабы не знать. Остаться в неведении.

— К несчастью, судьба разделила нас с тобой намного раньше, чем хотелось бы.

В этой фразе прозвучали нотки как сожаления, так и смирения. Мана хоть и попытался завуалировать ответ, но сама суть его, вгрызаясь в сознание, ни на йоту не позволила ослабить ту душевную боль, что испытал юноша. Поджав губы и прикрыв глаза, он судорожно выдохнул, сухо констатировав:

— Ты, как и все эти люди, существуешь лишь в моих воспоминаниях.

Мана молча кивнул. Аллен, не желая принимать сие за правду, некоторое время пребывал в мысленных метаниях, ища аргументы, которые позволили бы опровергнуть, уверенно заявить, что это очередная ложь, намеревающаяся сбить с толку, ослабить.

Однако тот самый внутренний голос, что заперт в глубинах подсознания, в этот раз утверждал обратное.

— Я не знаю, что думать, — надломлено произнёс он. — Что мне делать, пап? У меня опускаются руки…

Оказавшись в тёплых отцовских объятиях, юноша уткнулся лицом в чужую грудь и затрясся в беззвучном плаче.

— То же, что и всегда, сынок, — улыбнувшись, ответил Мана. — Не останавливайся. Продолжай идти.

***

Какое отвратительное чувство…

Всё, что ранее казалось Линали неправильным, теперь стало откровенно фальшивым.

Фальшивый мир, семья, память.

Воспоминания вернулись, хотя и не все: некоторые — пожалуй, большая их часть — походили на сны, потому как выглядели слишком размыто; остальные же, похоже, наиболее значимые, то и дело прокручивались в голове, создавая ту ещё неразбериху да путаницу. Но этого оказалось предостаточно, чтобы понять, во что её с Алленом втянули.

Какая-то нелепая игра, организованная заклятыми врагами.

Пока девушка, сидя на краю своей постели, пыталась сложить все пазлы воедино, один из инициаторов этой самой игры, устроившись подле неё на коленях, эластичным бинтом аккуратно перевязывал ей ранее повреждённый голеностоп.

Заботливый недо-родственничек, — брезгливо морщилась она в моменты, когда он не видел её лица.

Линали пристально наблюдала за ним, чувствуя, как её переполняют злоба, ненависть и презрение. Но за всем этим скрывался и откровенный страх; она сжимала ладони в кулаки, подавляя дрожь, и старалась дышать ровнее.

— Связки остались целыми, так что тебе повезло. Правда, некоторое время не стоит перенапрягать ногу.

Каждое его прикосновение — мороз по коже. Жгучий и противный.

— Хорошо.

Надёжно закрепив повязку узлом, Тики отрезал ножницами всё лишнее и взглянул на девушку.