Страница 15 из 27
Из представителей соцлагеря в Лос-Анджелес приехала только Румыния. Когда ее спортсмены вышли на стадион на церемонии открытия Игр, трибуны встали и устроили овацию.
Точно такую же овацию изо дня в день во время турнира тяжелоатлетов устраивали вице-президенту Международной федерации тяжелой атлетики Николаю Пархоменко. Во время Игр он был обязан находиться в зале в составе жюри. Перед началом соревнований генеральный секретарь федерации венгр Тамаш Аян тихо поинтересовался у Пархоменко, нужно ли вообще его представлять официально, – боялся эксцессов. Пархоменко ответил утвердительно. Когда Аян произнес в микрофон: «Николай Пархоменко, Советский Союз», зал взорвался аплодисментами.
«Что мы потеряли?» Этот вопрос сразу же после заседания НОК, где все присутствовавшие единогласно проголосовали за неучастие (а какой еще у них был выход?), председатель украинского спорткомитета Михаил Бока задал главному тренеру сборной по легкой атлетике Игорю Тер-Ованесяну. «Как минимум три года», – последовал мгновенный ответ.
Президент Международной федерации гимнастики Юрий Титов несколько лет спустя по этому поводу заметил:
– Потеряли мы от того решения действительно, много. Гимнастика – вид спорта, скажем так, малообъективный, но до Игр в Лос-Анджелесе диктовали там правила игры все-таки мы. А после того как решение о неучастии СССР в Играх-84 было принято, я почувствовал, как отношение судей стало меняться. На всех соревнованиях нас стали прижимать, каждая спорная ситуация немедленно трактовалась не в нашу пользу. С другой стороны, по-сумасшедшему прогрессировала Америка. Первый гимнастический бум в этой стране был после мюнхенской Олимпиады. Точнее, после показательных выступлений в США, в которых участвовала Ольга Корбут. Второй, гораздо более сильный, – после Лос-Анджелеса, где в многоборье победила Мэри-Лу Реттон. Именно тогда ее тренер Бела Кароли получил в Америке «зеленую улицу» и солидную спонсорскую помощь, а гимнастика (особенно женская) стала быстро развиваться. Мы же отбросили самих себя на несколько лет назад…
Оценить в годах ущерб, который бойкот-84 нанес нам в экономике и политике, оказалось еще сложнее. Ни одна уважающая себя страна не хотела иметь дело с правительством, собственными руками лишившим свой народ Олимпийских игр. Не случайно бойкот американцами Игр в Москве в 80-м стоил Джимми Картеру президентского кресла.
В 1999-м мне ужасно хотелось пообщаться с кем-либо из тех, кто принимал решение 5 мая 1984 года. Это оказалось сложно. После распада СССР Гейдар Алиев стал президентом Азербайджана, Эдуард Шеварднадзе – Грузии, Петр Лучинский – Молдавии. С Горбачевым я почти что договорилась встретиться: бывший президент СССР собирался в Париж – на презентацию своей очередной книги, и его пресс-секретарь по телефону пообещал, что сделает все возможное, чтобы встреча состоялась хотя бы в аэропорту.
Поздно вечером раздался звонок: «Я доложил о вашей просьбе Михаилу Сергеевичу. Он сказал, что мало что помнит и не считает нужным разговаривать на эту тему. Вот если бы у вас был политический вопрос…»
1992 год. Барселона
Глава 1. Вспомнить все
Впечатление о городе нередко складывается по какой-нибудь одной картинке. Увидишь мельком – и врезалось в память на всю жизнь. Такой барселонской картинкой для меня стал вид, который открывался из громадного окна гостиницы «Плаза», где я остановилась в 2003-м, когда приехала в Барселону на чемпионат мира по водным видам спорта.
У этого окна я иногда стояла часами. С него начиналось утро, им заканчивался вечер. Вроде бы ничего особенного: площадь, которую изгибами обтекают два полукруглых пыльных здания. Неработающий фонтан. Редкие прохожие…
Иногда я закрывала глаза, и картинка оживала. Зажигались разноцветными огнями фонтаны, как бы стекающие водопадом с самого верха горы Монтжуик к ее подножию, по сторонам от них бурлили и бушевали такие же разноцветные реки людей с крохотными светляками фонариков в руках, а на фасадах зданий, в одном из которых располагался главный пресс-центр Олимпийских игр-1992, проступали двадцатипятиметровой высоты портреты двух выдающихся атлетов современности – Сергея Бубки и Майкла Джордана…
Каждый вечер, уткнувшись лбом в стекло, я думала об одном и том же: неужели одиннадцать лет прошло? Неужели это целых одиннадцать лет назад я сидела на этой самой площади на ступеньках пресс-центра и ждала, пока решится вопрос с моей аккредитацией. А потом терпеливо наблюдала, как улыбчивая девушка-волонтер с извинениями переправляет на карточке буквы URS на непривычное пока еще RUS…
Мое благородство в 1992-м чуть было не вышло мне боком. Я прекрасно понимала, что окажусь в олимпийской бригаде «Спорт-Экспресса», несмотря на то что вакансий было крайне мало. И на одном из редакционных собраний сдуру ляпнула: «Мужики, пусть вместо меня в Барселону поедет Сергей Родиченко. У него – легкая атлетика, а я всяко на Игры пробьюсь…»
В этом, как мне казалось, не было никакого авантюризма. Накануне мне позвонили из Олимпийского комитета – поинтересоваться, не хочу ли я поехать на Игры в составе делегации спортсменов-ветеранов. Я согласилась немедленно, с восторгом предвкушая, как обрадуются в газете возможности отправить в Барселону на одного журналиста больше.
Та поездка вообще стала возможной для «СЭ» лишь потому, что на редакцию тогда свалилось нежданное счастье в виде спонсора. Его – какого-то футбольного итальянского агента – прямо со стадиона привел в редакцию один из журналистов. Ошалев от наших прожектерских проектов и внешнего вида редакции, где в электрочайнике кипела неочищенная картошка, а рядом на газетке высился штабель купленной у метро вареной кукурузы, гость, помявшись, достал из бумажника четыре стодолларовых купюры: «Я могу подписаться на вашу газету на три года вперед?»
– Так ведь подписки еще нет, – ошеломленно пробормотал главный редактор.
– Но ведь когда-нибудь появится? – ободряюще улыбнулся итальянец.
Предполагалось, что на эти деньги бригада «СЭ» будет три недели жить в Барселоне. Я же полетела в Испанию отдельно – «пьяным» чартером. Такова была болельщицкая традиция: начинать наливать прямо в аэропорту и далее – по пути следования.
Первой неприятной неожиданностью стало то, что под проживание делегации был снят задрипанный отель в ста тридцати километрах от города. Пока толпа вновь прибывших разбиралась с ключами, комнатами и багажом, внизу неожиданно нарисовалась трехкратная олимпийская чемпионка Тамара Пресс. Вид знаменитой толкательницы ядра и метательницы диска был грозен: массивная, с широченными плечами фигура, обтянутая черным шелковым кимоно с устрашающим белым иероглифом во всю спину, мокрые волосы, стянутые в пучок. Глаза, устремленные на портье, метали молнии:
– В моем номере нет телевизора, парень, – прогрохотала она по-русски.
Портье – щуплый мальчонка, уловивший в наборе звуков знакомое слово «телевизор», стал объяснять, что телевизоров нет в принципе. Есть неподалеку – в деревенском баре, расположенном в ста метрах от отеля.
Я перевела.
– Ты не понял, парень… Я приехала сюда смотреть Олимпийские игры, – вновь раздался рокочущий рык Пресс. – В моем номере нет телевизора!!!
Спустя пятнадцать минут взмыленный и насмерть перепуганный мальчуган уже волок откуда-то телевизор, из которого, как кишки, свисали и волочились по полу провода. Я же с горя, успев понять, что Олимпиада становится для меня все более и более недостижимой целью, отправилась на пляж в компании супруги одного из высокопоставленных чиновников официальной делегации.
– У Сережи сегодня день рождения, – навзрыд плакала она. – Мы так ждали этот праздник, а я в этом испанском Мухосранске…
С горя же мы купили по дороге бумажный пакет местного вина и, по очереди отхлебывая и шмыгая носами каждый о своем, улеглись загорать. Топлесс. Назло всем!