Страница 5 из 39
В других источниках содержатся лишь обрывки нужного нам материала. Кое-что есть в биографиях Брута, Цицерона и Марка Антония, принадлежащих перу Плутарха, а также в других трудах этого автора, писавшего примерно в то же время, что Светоний и Аппиан. Тацит был современником и римским сенатором, но он не писал о времени Августа в своих исторических трудах, и сведения о нем встречаются у него лишь фрагментарно. Некоторые интересные подробности сообщают Сенеки, старший и младший, которые творили несколько раньше, в I в. н. э. Писатель Макробий, живший намного позже, в начале V в. н. э., но основывавшийся на источниках куда более раннего времени, составил подборку анекдотов, в которых упоминался Август. Имея дело с подобными сочинениями, мы не можем знать, на какие источники опирались их авторы, что делает невозможной их верификацию. Однако, возможно, самое важное то, что существует так много анекдотов об Августе, откуда мы узнаем, что люди думали о нем и каким он, в свою очередь, хотел выглядеть в их глазах.[10]
Надписи, вырезанные на камнях или на монетах в виде лозунгов, являют собой заранее продуманные послания той эпохи, так же как изображения и скульптуры. Многие из них обладают немалым преимуществом в силу того, что они относятся непосредственно к этому времени, особенно если ясна их датировка, и могут таким образом как отражать приоритеты текущего момента, так и быть нацелены на дальнюю перспективу.
При раскопках зданий и других построек также могут обнаружиться смены приоритетов, однако здесь требуется бо́льшая осторожность, поскольку находки, обнаруженные при раскопках, нуждаются в особенно тщательном осмыслении и редко достаточно полны или настолько понятны, чтобы их интерпретация не вызывала сомнений. Контекст подразумевает немалое количество таких материальных свидетельств, однако объяснить их, как правило, отнюдь не так легко, как нам хотелось бы, и в прежнее время раскопки проводились с меньшей осторожностью и тщательностью, нежели это стало делаться позднее. Легче избежать субъективизма, когда мы имеем дело с произведениями искусства и памятниками архитектуры, и добиться того, чтобы не видеть слишком много или слишком мало во второстепенных деталях. Долго ли римляне раздумывали над изображениями и надписями на монетах, которыми они пользовались? Однако постоянно продолжается работа по увеличению числа материальных свидетельств об эпохе Августа (чего не скажешь о литературных источниках), и это способствует намного лучшему пониманию его мира.
Понять Августа непросто, и необходима осторожность при работе с каждым видом источников. Очень важно также учитывать пределы их возможностей. Есть вещи, которых мы просто не можем знать и, вероятно, не узнаем никогда. Гораздо больше существует того, в отношении чего мы можем лишь строить догадки, и опять-таки мы должны помнить о той основе, на которой наши догадки строятся. Нам не следует настаивать на истинности своих утверждений там, где возможно все. Абсолютная истина зыбка, возможно, недостижима вообще, однако это не означает, что мы не должны пытаться приблизиться к ней по мере наших сил. Мы можем сказать об Августе многое, и мы можем привлекать всевозможные свидетельства, коль скоро стремимся понять человека и его мир.
Часть первая
Гай Октавий (Фурин)
63–44 гг. до н. э
Во младенчестве он был прозван Фурийцем в память о происхождении предков, а может быть, о победе, вскоре после его рождения одержанной его отцом Октавием над беглыми рабами в Фурийском округе. (…) Впрочем, и Марк Антоний часто называет его в письмах Фурийцем, стараясь этим оскорбить; но Август в ответ на это только удивляется, что его попрекают его же детским именем.
I «Отец отечества»
В день его рождения, когда в сенате шли речи о заговоре Катилины, Октавий из-за родов жены явился с опозданием; и тогда, как всем известно, Публий Нигидий, узнав о причине задержки и спросив о часе рождения, объявил, что родился повелитель всего земного круга.
В 63 г. до н. э. Рим был одним из самых крупных городов известного тогда мира. Его население насчитывало как минимум три четверти миллиона человек и выросло до более чем миллиона к концу столетия. Большинство его обитателей проживало в убогих перенаселенных сдававшихся внаем домах, или инсулах (insulae, досл. «острова»), легко горевших и отличавшихся антисанитарными условиями. В местах, где находилось так много народу, ежедневно множество людей рождалось и умирало. Поэтому ничего особенно примечательного не было в том, что у женщины по имени Атия начались родовые схватки и перед рассветом 23 сентября она родила своему супругу сына.
Атия оказалась счастливее многих матерей, поскольку принадлежала к аристократии, а ее муж Гай Октавий являлся сенатором и мог обеспечить отменный по тем временам уход, владея комфортабельным домом на восточном склоне Палатинского холма. Когда настало время разрешиться от бремени, рядом были женщины из ее семьи, рабыни, вольноотпущенницы из домашней прислуги, а также опытная повивальная бабка. Обычай не допускал присутствия мужчин в помещении, где происходили роды, и мужчина-врач допускался лишь в случае серьезных осложнений, хотя, в сущности, он мало что мог сделать при таких обстоятельствах. Атия знала, что ее ждет, ибо несколько лет назад уже подарила своему супругу дочь.
Ни опыт, ни комфорт не гарантировали Атии безопасности. Деторождение было делом опасным и для матери, и для ребенка, и многие дети, родившиеся в тот день, появились на свет мертвыми или умерли через несколько дней. Скончались и многие из матерей. Девять лет спустя двоюродная сестра Атии, Юлия, умрет после родов, разделив через несколько дней судьбу своего ребенка – и это несмотря на то, что ее муж был одним из самых богатых и могущественных людей в Риме. Детородные годы были, вероятно, наиболее опасными в жизни женщины.
С Атией все обошлось благополучно. Она удачно разрешилась от бремени, и ребенок родился здоровым. Когда повивальная бабка положила мальчика на пол, чтобы осмотреть его, признаков уродства или других проблем не обнаружилось. Затем новорожденного передали отцу. Римская традиция давала отцу, paterfamilias, право жизни и смерти над всеми домочадцами, хотя в крайней форме оно применялось в это время редко. Тем не менее во власти Гая Октавия было принимать или не принимать нового ребенка в семью. Он сделал это с готовностью, показав мальчика родственникам и друзьям, собравшимся в ожидании, или тем, кто явился с визитом, как только узнал о рождении младенца. Гай Октавий уже имел двух дочерей (старшая из них – от первого брака). Дочери были полезны для честолюбивого политика, поскольку брачные союзы, осуществлявшиеся с их помощью, помогали приобрести и политических союзников. Однако только сын мог сделать карьеру в публичной сфере, следуя по стопам отца, или даже суметь превзойти его и увеличить славу родового имени.
На домашних алтарях зажгли огонь, были принесены жертвы богам семьи и домашнего очага – ларам (lares) и пенатам (penates), а также иным божествам, особо почитавшимся семьей. Когда гости возвратились в свои дома, они совершили тот же самый ритуал. Одним из визитеров был, несомненно, тридцатисемилетний дядя Атии, Гай Юлий Цезарь, честолюбивый сенатор, который уже успел приобрести известность. Недавно он одержал победу в ходе отчаянной борьбы на выборах на наиболее высокий и престижный жреческий пост великого понтифика (pontifex maximus). Эта должность носила прежде всего политический характер, и Юлий Цезарь не демонстрировал глубоких религиозных чувств. Тем не менее, подобно многим римлянам, он придавал большое значение традиционным обрядам. Ритуал окружал римских аристократов в течение всей их жизни, и благополучное рождение ребенка было удачей для сенаторской фамилии и ее связей.[12]
10
Дискуссии по поводу важнейших источников по данной тематике см.: F. Millar, A Study of Cassius Dio (1964), A. Wallace-Hadrill, Suetonius (2nd edn, 1995), C. Pelling, Plutarch and History (2002), C. Smith & A. Powell (eds), The Lost Memoirs of Augustus and the Development of Roman Autobiography (2009), R. Syme, Tacitus (2 vols,1958) и R. Mellor, Tacitus (1993).
11
Здесь и далее Светоний цитируется в переводе М. Л. Гаспарова. – Прим. пер.
12
О дате рождения Августа см. Suetonius, Augustus 5. 1; об этой сложной картине и о рождении детей в целом см. B. Rawson, Children and Childhood in Roman Italy (2003), passim, esp. p. 99–113, S. Dixon, The Roman Mother (1988), p. 106–108, 237–240. См. также сборник статей: B. Rawson (ed.), Marriage, Divorce and Children in Ancient Rome (1991); о Юлии Цезаре и его избрании великим понтификом см. A. Goldsworthy, Caesar: The Life of a Colossus (2006), p. 124–126, и Suetonius, Iul. 59 – об отсутствии у него религиозного чувства; о вопросах астрологического характера в связи с датой рождения Августа и использовании им знака Козерога в дальнейшем см. T. Barton, ‘Augustus and Capricorn: Astrological Polyvalency and Imperial Rhetoric’, JRS 85 (1995), p. 33–51.