Страница 36 из 39
Позднее уверяли, будто молодой Цезарь, помня о поддержке его со стороны старого оратора, просил о его помиловании. Вероятно, он это делал и, вероятно, даже был искренен, а не просто торговался, однако, что бы там ни произошло, позволил взять верх над собой. Антоний приказал привезти в Рим правую руку Цицерона и его отрубленную голову и затем прибить их к рострам, отомстив таким образом руке, которой писались «филиппики», и тем устам, которыми они произносились. Прежде этого ужасный трофей выставили для обозрения на пиршественном столе, в то время как он и его жена Фульвия трапезничали. Люди утверждали, что Антоний схватил отрубленную голову и смеялся в жестоком восторге. Кроме того, Фульвия взяла трофей в руки, осыпала старика бранью, вытащила шпильки из своих волос и стала колоть ими его язык. Оба имели основания для ненависти к покойному, и Фульвия, видимо, даже больше, поскольку ее первым супругом был Клодий – злейший враг Цицерона; оратор даже защищал его убийцу Милона на суде, хотя и безуспешно. Позднее она наблюдала, как оратор убеждал сенат начать борьбу с Антонием, законным консулом, и объявить его врагом римского народа. Живя в Риме, Фульвия обнаружила, что и сама она, и ее имущество стали объектом нападок, которым придали юридический характер, когда разные честолюбцы почувствовали, что это богатое семейство весьма уязвимо.[233]
В наших источниках иногда изображается, как все триумвиры ликовали во время резни, и здесь очень непросто отделить истину от позднейшей пропаганды, особенно если учесть склонность авторов римских инвектив к грубым и образным выражениям. Большинство таких историй написано в конце правления Цезаря, и наследники изображали его как человека мягкого, неохотно участвовавшего во всем этом, тогда как двое других выглядят просто зверями. Однако сохранились и другие версии. Светоний утверждает, что первоначальное нежелание Цезаря быстро сменилось готовностью к жестокому преследованию жертв. Лепид и Антоний были уже зрелыми людьми, в возрасте, когда уже играют видную роль в политике, и даже сенаторы, которые завидовали им и ненавидели их господство, возмущались таковым меньше, нежели кровавой властью неоперившегося юнца. В большинстве своем римляне понимали, что Цезарь, которому было только двадцать лет, просто еще не может иметь столько врагов.[234]
В действительности проскрипциям подверглись не только закоренелые недруги триумвиров. Возглавляя примерно сорок легионов, солдаты которых привыкли к щедрым наградам, Антоний, Лепид и Цезарь отчаянно нуждались в звонкой монете, чтобы платить им, не говоря уже об покрытии иных расходов на государственные нужды. Многие оказались включены в проскрипции просто потому, что обладали богатством, а потому триумвиры не видели смысла оставлять их в живых. Имущество убитых подвергалось конфискации, дома и земельные владения распродавались с аукциона, чтобы повысить доходы нового режима. В таких случаях не имело особого значения, погибли проскрипты или бежали из Италии, поскольку в любом случае собственность у них отбиралась. Цезаря и Антония обвиняли в том, что они убивали людей только для того, чтобы завладеть роскошной коллекцией ваз из коринфской бронзы. Антоний приказал умертвить Верреса, провинциального наместника, чьи грабежи поражали даже по римским меркам и которому пришлось уйти в изгнание из-за обвинений, предъявленных ему Цицероном в 70 г. до н. э. Он по-прежнему обладал значительным богатством, особенно же хороша была его коллекция предметов искусства, и из-за них-то старого преступника и убили. Триумвиры – каждый по отдельности и все вместе – остро нуждались в деньгах. Рассказывали, что Фульвия и Антоний принимали подношения за то, чтобы убить или помиловать тех или иных людей во время проскрипций, и что она вносила в них людей просто из желания завладеть их имуществом. Про Антония говорили, будто он оставил в живых человека, когда жена последнего согласилась спать с ним.[235]
В проскрипции попало много людей, хотя большинство избежало гибели и со временем возвратилось в Италию и Рим. Эта чистка дала жизнь многим драматическим историям о спасении обреченных, героической защите или, напротив, подлом предательстве со стороны их семьи, друзей и рабов, и в последующие годы подобными рассказами было заполнено множество книг. Уверяли, будто одного мальчика убили по дороге в школу, а другого внесли в проскрипции, когда он собирался проходить церемонию посвящения во взрослые, но в целом детям ничто не угрожало, если они не имели прав на значительное состояние. Угрозы наказания для тех, кто укрывал проскрибированных, соблюдались не очень строго. Одна женщина попросила, чтобы ее убили, когда было обнаружено потайное место, где прятался ее муж. Воины отказались делать это, как и магистрат – возможно, один из триумвиров или его видных подчиненных, когда она принародно объявила, что виновна в укрывательстве проскрипта. В конце концов, как говорят, овдовевшая женщина уморила себя голодом.[236]
Нет ни одного рассказа о том, как чью-то жену убили за укрывательство мужа – в отличие от отцов или сыновей. Сохранилась малоприятная история о том, как женщина добилась того, чтобы ее супруга проскрибировали, она держала его дома взаперти до тех пор, пока не пришли солдаты, а затем вышла замуж за любовника всего через несколько часов после гибели мужа. Также сохранилась надпись, установленная уцелевшим проскриптом в память о любимой супруге. Ее муж рассказывает, как жена прятала его, помогала ему бежать, а затем в конце концов сумела уговорить Цезаря даровать ему прощение. Добиться этого оказалось нелегко, Лепид приказал слугам избить женщину, когда она пыталась убедить его принять меры и вернуть супруга из изгнания.[237]
До нашего времени дошел рассказ о том, как Цезарь даровал отсрочку. На сей раз жене удалось спрятать мужа[238] в большом сундуке, и она велела занести его в театр, где триумвир председательствовал на играх. Обман раскрылся, а ее смелость и преданность супругу произвели на толпу такое впечатление, что Цезарь смирился с ее настроением и даровал проскрипту прощение.[239] Даже вожди армии не могли полностью игнорировать общественное мнение. Проскрипции позволяли рабам добывать себе свободу через предательство своих хозяев, однако в нескольких случаях, ставших достоянием гласности, когда они слишком уж злорадствовали или продолжали нападки на семью бывших хозяев, триумвиры предавали их казни или возвращали в рабство, чтобы дать понять обществу: социальный порядок серьезной опасности не подвергается (Dio Cass. XLVII. 7. 4–5).
Ответственность за жестокость при организации проскрипций лежит и на Цезаре, и на Антонии, и на Лепиде. С чисто прагматической точки зрения эти убийства оказались в высшей степени эффективны в том смысле, что они посеяли страх. Однако их финансовые результаты оказались разочаровывающими, поскольку во время аукционов мало кто с охотой покупал конфискованное имущество. Слишком многие потенциальные приобретатели боялись продемонстрировать, что они достаточно богаты, чтобы покупать изъятое у проскриптов, а другие помнили, сколь частым нападкам подвергались те, кто нажился на сулланских проскрипциях. Отчаянно нуждаясь в деньгах, триумвиры ввели новые поборы, обложив податью богачей в зависимости от размеров их состояния – мера совершенно не в римском духе. Объявление о том, что оценке должно подвергнуться имущество 1400 наиболее богатых женщин, а потому они должны будут платить указанный налог, не имело прецедента. Во время тяжелейшей войны с Ганнибалом в III в. до н. э. женщины-аристократки добровольно отдавали свои украшения и другие ценности на нужды республики, однако их никогда не облагали податями. Большая группа женщин во главе с Гортензией, дочерью человека, которого Цицерон обошел в ораторском искусстве, явилась сначала к родственницам триумвиров, а затем и на Форум, чтобы встретиться с Цезарем, Антонием и Лепидом.
233
Dio Cass. XLVII. 8. 3–4, Plut. Cicero 48–49, Ant. 20, App. BC. IV. 19, также см. Cornelius Nepos, Atticus 9. 3–7; A. Goldsworthy, Antony and Cleopatra (2010), p. 245–246.
234
Suetonius, Augustus 27. 1–2, где делается акцент на преследовании им жертв, иначе см. Velleius Paterculus II. 66–67, где ответственность возлагается на Антония и Лепида. Также см. K. Scott, ‘The Political Propaganda of 44–30 BC’, Memoirs of the American Academy in Rome 11 (1933), p. 7–49, особ. p. 19–21, Powell (2008), p. 63–68 об отношении источников к молодому Цезарю и его изображении в них; Goldsworthy (2010), p. 246–247.
235
О коринфских вазах см. Suetonius, Augustus 70. 2, о том, как Антоний проскрибировал Верреса из-за его коллекции предметов искусства, см. Plin. NH. XXXIV. 2. 6, Scott (1933), p. 20–21; об Антонии и Фульвии см. App. BC. IV. 40, Dio Cass. XLVII. 7. 4–5, 8. 5.
236
App. BC. IV. 30 о жертвах среди детей, IV. 23–24 – история о вдовах; о роли женщин в этих событиях см. Osgood (2006), p. 74–82.
237
App. ВС. IV. 23, также см. Osgood (2006), p. 64–65, 79; история с избиением женщины слугами Лепида сохранилась в надгробной надписи, поставленной женщине ее мужем и обычно известной под названием Laudatio Turiae, см. Osgood (2006), p. 67–74 (рассмотрение вопроса со ссылками на литературу).
238
Это был некто Тит Виний. – Прим. пер.
239
Вольноотпущеннику Филопемену, в доме которого укрывался Виний, молодой Цезарь даровал за это всадническое достоинство. – Прим. пер.