Страница 27 из 39
Молодой Цезарь возвратился в Рим в августе. В последующие годы говорили, что сияние окружало солнце в день его прибытия, иными словами, предзнаменование будущего величия. Брат Антония Луций занимал в тот год должность плебейского трибуна и разрешил молодому человеку говорить на народной сходке. Цицерона впечатлило сообщение о содержании его речи, однако он по-прежнему не придавал большого значения его персоне. Молодой Цезарь добивался формального признания и получения наследства в полном объеме. Вероятно, пока он не предпринимал прямых нападок на заговорщиков, сосредоточившись вместо этого на защите репутации и почестей отца. По крайней мере, однажды, вероятно, на играх, посвященных богине плодородия Церере, он попытался, в соответствии с постановлением сената, принятым при жизни Юлия Цезаря, выставить на обозрение курульное кресло диктатора и его лавровый венок. Венок был тем самым, который предлагали Цезарю на Луперкалиях и который он отверг; но Антоний этого не позволил.
Он оказался столь же бессилен, когда речь шла о других связанных с Цезарем запросах, особенно в том, что касалось имущества диктатора, и ему отдали совсем мало в монете или вообще ничего. Консул постоянно давал понять, что воспринимает нового Цезаря как помеху. Другие считали его просто беззащитным. Вероятно, имела также место путаница между личным имуществом Юлия Цезаря и тем государственным имуществом, которое находилось под его контролем. Имело место несколько судебных процессов, во время которых оспаривались права собственности на личное имущество, иногда на основании незаконного его захвата во время гражданской войны, и в целом решения выносились не в пользу наследователя.[178]
Молодой человек занимал деньги. Много дали ему Матий и другой банкир, Рабирий Постум, часто ведший дела с Юлием Цезарем. Возможно, также оказали поддержку Оппий и Бальб, чтобы иметь звонкую монету, была продана или заложена часть его собственного имущества, а также имущество диктатора. Филипп и Атия также оказывали помощь, в то время как племянники диктатора, которым досталась четверть его состояния, более или менее добровольно передали ее главному наследнику. Неясно, как быстро удалось собрать деньги, когда прибыла военная казна Юлия Цезаря, приготовленная для парфянского похода. С нею привезли и подати за год с провинции Азия, однако молодой Цезарь утверждал, что передал все государственные средства в казну, а себе оставил лишь личное имущество диктатора.[179]
В следующие месяцы молодой человек много времени потратил на подготовку игр, посвященных победе Юлия Цезаря при Фарсале и его божественному предку Венере Прародительнице. Это была еще одна почесть, декретированная сенатом при жизни диктатора. На сей раз никто не пытался помешать наследнику провести игры. Цезарь решил сочетать это с погребальными играми, устроив гладиаторские бои, звериные травли, пиршества, театральные представления. Многое из этого должно было произойти на Форуме, временные помосты установили на некоторых общественных зданиях. Торжества провели на широкую ногу 20–28 июля. Еще больше заемных денег было использовано для того, чтобы начать выплаты каждому римскому гражданину согласно завещанию Юлия Цезаря.[180]
Во время игр в небе появилась комета. Такие «лохматые» звезды считались зловещими предзнаменованиями близких несчастий. Цезарь или один из его сторонников придумал более благоприятное толкование, объявив, что этот яркий свет – сам Юлий Цезарь, вознесшийся на небо, чтобы присоединиться к богам, и звезду прикрепили к голове статуи диктатора, стоявшей в храме Венеры в самом центре Форума. История прижилась, особенно среди тех, кто чтил его память. Основой этого во многих отношениях являлись полубожественные почести, декретированные покойному сенатом еще при его жизни, и установление ему алтаря, позднее снесенного по приказу консулов. На сей раз не было официальных попыток воспрепятствовать почестям.[181]
Публичные представления и празднества в честь предков были организованы как следует и стали эффективным средством обретения популярности, хотя в данном случае масштабы игр и претензии на божественность далеко превосходили почести кому-либо в прошлом. Занятие должности плебейского трибуна представляло собой другой хорошо проверенный способ завоевания популярности, и в начале июля, накануне выборов на вакантное место трибуна взамен убитого Цинны, ходили нешуточные разговоры, что Цезарь выдвинет себя кандидатом. Учитывая, что Юлий Цезарь сделал его патрицием еще до того, как объявить наследником, это было незаконно. Конкретные детали случившегося реконструировать невозможно – некоторые историки предпочитают видеть в нем закончившуюся неудачей попытку провести в трибуны своего человека, нежели добиваться этой должности самому, – однако данный эпизод предполагает серьезный просчет в отличие от случая с искусным толкованием появления кометы. Хотя излишне говорить о восемнадцатилетнем возрасте нашего героя, стоит все же помнить, как молод и неопытен он был. Невероятная уверенность в своих силах, владевшая им при вступлении в политическую жизнь, легко переросла в безрассудство. В душе он не сомневался, что в действительности комета предвещает его собственный грядущий взлет. Публичная распродажа имущества и денежные займы не только позволили молодому Цезарю снискать благодарность за устройство игр, но и принесли славу покойному диктатору.[182]
Отношения с Антонием оставались натянутыми, а могущество консула все росло – в конце лета он набрал большой отряд телохранителей из ветеранов-поселенцев. Многие из них относились к числу бывших центурионов, от которых ожидали в бою решительных действий, а потому они обычно являлись грозными воинами. Опытные командиры должны были оказаться полезными для Антония, если бы тот решился сформировать новые легионы, поскольку эти люди умели организовывать, тренировать рекрутов и командовать ими. Еще более важным являлось их политическое значение. Некоторые центурионы имели всаднический ранг. Однако большинство принадлежало к центуриям высшего класса в comitia centuriata, так что их голоса были очень весомы и важны не меньше, чем сила в бою. Вероятно, в надежде добиться расположения этих людей, а также в целях манипулирования судами, Антоний провел закон, согласно которому некоторые или даже все представители этого класса могли избираться в состав судейских комиссий, образуя теперь третье жюри помимо сенаторского и всаднического.[183]
В отличие от консула Цезарь не имел должности или каких-либо официальных полномочий. Пока явные сторонники могли субсидировать его, но он не обладал непосредственной политической властью. Матий говорил Цицерону, что лишь помогает мальчику из почтения к Юлию Цезарю. Имя и деньги были его единственными серьезными активами, и с самого начала он использовал и то, и другое, чтобы завоевать благосклонность бывших солдат и офицеров диктатора. Молодой Цезарь сразу начал предлагать по 500 денариев – больше, чем плата обычному солдату за два года, – тем, кто готов был служить ему, и обещал намного больше в будущем. Не приходится сомневаться, что награды центурионам или военным трибунам были значительно выше. Возможно, он также говорил о мести заговорщикам, хотя пока не осмеливался делать это публично. Люди начали брать его деньги и оказывать ему поддержку, однако в то время их было гораздо меньше, нежели у Антония. Все эти ветераны по-прежнему сохраняли глубокую преданность памяти Юлия Цезаря, за кем бы они ни следовали, и некоторые из бывших центурионов и военных трибунов просили вести себя более дружественно по отношению к наследнику диктатора. Молодой Цезарь стоял за пределами загородок (saepta), поощряя центурии принять закон, передававший контроль над Цизальпинской Галлией Антонию вместо Децима Брута. Тем не менее позднее отношения вновь оказались испорчены, поскольку Антоний заявил, что один ветеран из его охраны был подкуплен, чтобы убить его. Всего лишь немногих римских политиков (наиболее известен из них Помпей) охватил панический страх перед покушением. Хотя, возможно, он не имел под собой никаких оснований. Если смотреть на дело с практической точки зрения, то трудно понять, что именно молодой Цезарь выигрывал от устранения консула. Если он действительно создал заговор с целью убийства, то это только лишний раз свидетельствовало о том, насколько наивно еще он мыслил в этом возрасте.[184]
178
App. BC. III. 21–22, Suetonius, Augustus 10. 1–2, 95, Dio Cass. XLV. 3. 4–7. 2, Nic. Dam. Vita Aug. 28, см. также: R. Syme (1960), p. 114–117, 116, fn. 3 с цитатой из Т. Райса Холмса (T. Rice Holmes, The Architect of the Roman Empire. Vol. 1 (1928), p. 191), с доводами в пользу того, что ludi Ceriales праздновались в конце мая, а не в апреле, как обычно делалось.
179
О военной казне Юлия Цезаря: Nic. Dam. Vita Aug. 18.
180
App. BC. III. 23–4, 28, Suetonius, Augustus 10. 1, Dio Cass. XLV. 6. 4, Cicero, ad Att. XV. 2. 3; Syme (1960), p. 131; J. Ramsay, ‘Did Mark Antony Contemplate an Alliance with His Political Enemies in July 44 B.C.E.?’, Classical Philology 96. 3 (2001), p. 253–268, особ. 253, fn. 3 о продолжительности празднеств и их датировке в этот период. В статье представлен полезный анализ хронологии событий летних месяцев 44 г. до н. э.
181
Suetonius, Julius Caesar 88, Plin. NH. II. 93–94; J. Osgood, Caesar’s Legacy. Civil War and the Emergence of the Roman Empire (2006), p. 40–41, детальный анализ см. J. Ramsay & A. Licht, The Comet of 44 BC and Caesar’s Funeral Games (1997), p. 135–153.
182
О выборах в плебейские трибуны см. App. BC. III. 31 – наиболее подробный рассказ, где говорится, что молодой Цезарь поддерживал кандидата (Фламиния. – Прим. пер.), однако толпа «потребовала» объявить его трибуном, однако этому воспрепятствовал Антоний, также см. Plut. Ant. 16, Dio Cass. XLV. 6. 2, Suetonius, Augustus 10. 2; Syme (1960), p. 120; Z. Yavetz, Plebs and Princeps (1969), p. 73–75; комета как символ будущего величия, Plin. NH. II. 93.
183
По вопросу о реформе судов см. J. Ramsay, ‘Mark Antony’s Judiciary Reform and its revival under the Triumvirs’, JRS 95 (2005), p. 20–37, хотя стоит обратить внимание на с. 31, где говорится о сумме в 40 000 или 50 000 сестерциев, необходимой для занесения в списки prima classis в comitia centuriata, как «ничтожно малой» по сравнению со всадническим цензом, превышавшим названный в восемь раз. Это было примерно вдвое больше того щедрого дара, который вскоре обещал Цезарь своим воинам. Это было, напомним, минимальной суммой, и не приходится сомневаться, что собственность частных лиц охватывала все состояния до всаднического ценза.
184
Cicero, ad Fam. XI. 28. 6–7 – о письме Матия Цицерону с объяснением того, почему он оказывает финансовую поддержку молодому Цезарю, поскольку его обязывает к этому дружба с Юлием Цезарем. App. BC. III. 28–30 – о примирении Антония и Цезаря и голосовании по поводу Цизальпинской Галлии; 32–40 – об их отношениях и предполагаемом заговоре, также см. Cicero, ad Att. XVI. 8. 1–2, ad Fam. XII. 3, Dio Cass. XLV. 7–3–9.5, 12. 1–6, Plut. Ant. 16. О статусе добровольцев на стороне Цезаря и воинов, которые присоединились к нему, см. J. Linderski, ‘Aphrodisias and the Res Gestae: The Genera Militiae and the Status of Octavian’, JRS 74 (1984), p. 74–80, где доказывается, что клятва, данная людьми Цезаря, являлась частью процедуры чрезвычайного набора, будучи не обычной воинской присягой, sacramentum, а coniuratio, там же см. о ее последствиях для данного статуса.