Страница 15 из 33
– С кем это вы там перемигиваетесь? – спросила Вузи ломаным от смеха голосом.
– Это Лэн, – сказал я. Все-таки смотреть на нее было одно удовольствие, люблю смотреть, когда люди смеются, особенно такие, как Вузи, красивые и почти дети.
– Где Лэн? – удивилась она.
Лэна в дверях не было.
– Лэна нет, – сказала тетя Вайна, которая одобрительно нюхала свою рюмочку с бренди и ничего не заметила. – Мальчик сегодня пошел к Зирокам на день рождения. Если бы вы знали, Иван…
– А почему он говорит – Лэн? – спросила Вузи, снова оглядываясь на дверь.
– Лэн был здесь, – объяснил я. – Я помахал ему рукой, а он убежал. Вы знаете, он мне показался немножко диковатым.
– Ах, он у нас очень нервный ребенок, – сказала тетя Вайна. – Он родился в тяжелое время, а в этих нынешних школах совершенно не умеют подойти к нервным детям. Сегодня я отпустила его в гости.
– Мы сейчас тоже пойдем, – сказала Вузи. – Вы меня проводите. Я только подмалююсь, а то из-за вас у меня все размазалось. А вы пока наденьте что-нибудь приличное.
Тетя Вайна была не прочь остаться, рассказать мне еще что-нибудь и, может быть, даже показать фотоальбом Лэна, но Вузи утащила ее с собой, и я слышал, как она спрашивает мать за дверью: «Как его зовут? Все не могу запомнить… Веселый дядька, правда?» – «Вузи!..» – укоризненно внушала тетя Вайна.
Я выложил на постель весь свой гардероб и попытался сообразить, как Вузи представляет себе прилично одетого человека. До сих пор мне казалось, что я одет вполне прилично. Вузины каблучки уже выбивали в кабинете нетерпеливую чечетку. Ничего не придумав, я позвал ее.
– Это все, что у вас есть? – спросила она, сморщив нос.
– Неужели не годится?
– Да ладно, сойдет… Снимайте пиджак и надевайте вот эту гавайку… или лучше вот эту. Ну и одеваются у вас в Тунгусии… Давайте побыстрее. Нет-нет, рубашку тоже снимайте.
– Что, на голое тело?
– Знаете, вы все-таки тунгус. Вы куда собираетесь? На полюс? На Марс? Что это у вас под лопаткой?
– Пчелка укусила, – сказал я, торопливо натягивая гавайку. – Пошли.
На улице было уже темно. Люминесцентные лампы мертво светили сквозь черную листву.
– Куда мы направляемся? – спросил я.
– В центр, конечно… Не хватайте меня под руку, жарко… Драться вы хоть умеете?
– Умею.
– Это хорошо, я люблю смотреть.
– Смотреть я тоже люблю…
Народу на улицах было гораздо больше, чем днем. Под деревьями, среди кустов, в воротах группами по нескольку человек торчали какие-то неприкаянные люди. Они остервенело курили трещащие синтетические сигареты, гоготали, небрежно и часто отплевывались и громко разговаривали грубыми голосами. Над каждой группой висел гомон радиоприемников. Под одним фонарем стучало банджо, и двое подростков, корчась и изгибаясь, отчаянно вскрикивая, плясали модный фляг, танец большой красоты, когда умеешь его танцевать. Подростки умели. Вокруг стояла компания, тоже отчаянно вскрикивала и ритмично била в ладоши.
– Может быть, станцуем? – предложил я Вузи.
– Нет уж… – прошипела она, схватила меня за руку и пошла быстрее.
– А почему нет? Вы не умеете фляг?
– Я лучше с крокодилами буду плясать, чем с этими…
– Напрасно, – сказал я. – Ребята как ребята.
– Да, каждый в отдельности, – сказала Вузи с нервным смешком. – И днем.
Они торчали на перекрестках, толпились под фонарями, угловатые, прокуренные, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и бумажек от конфет. Нервные и нарочито меланхоличные. Жаждущие, поминутно озирающиеся, сутуловатые. Они ужасно не хотели походить на остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трем популярным киногероям. Их было не так уж и много, но они бросались в глаза, и мне казалось, что каждый город и весь мир заполнены ими, – может быть, потому, что каждый город и весь мир принадлежали им по праву. И они были полны для меня какой-то темной тайны. Ведь я сам простаивал когда-то вечера с компанией приятелей, пока не нашлись умелые люди, которые увели нас с улицы, и потом много-много раз видел такие же компании во всех городах земного шара, где умелых людей не хватало. Но я так никогда и не смог понять до конца, какая сила отрывает, отвращает, уводит этих ребят от хороших книг, которых так много, от спортивных залов, которых предостаточно в этом городе, от обыкновенных телевизоров, наконец, и гонит на вечерние улицы с сигаретой в зубах и транзистором в ухе – стоять, сплевывать (подальше), гоготать (попротивнее) и ничего не делать. Наверное, в пятнадцать лет из всех благ мира истинно привлекательным кажется только одно: ощущение собственной значимости и способность вызывать всеобщее восхищение или по крайней мере привлекать внимание. Все же остальное представляется невыносимо скучным и занудным, и в том числе, а может быть, и в особенности, те пути достижения желаемого, которые предлагает усталый и раздраженный мир взрослых…
– А вот здесь живет старый Руэн, – сказала Вузи. – У него каждый вечер новая. Устроился так, старый хрыч, что они к нему сами ходят. Во время заварушки ему оторвало ногу… Видите, у него света нет, радиолу слушают. А ведь страшный как смертный грех!
– Хорошо тому живется, у кого одна нога… – рассеянно сказал я.
Она, конечно, захихикала и продолжала:
– А вот тут живет Сус. Он рыбарь. Вот это парень!
– Рыбарь? – сказал я. – И чем же он занимается, этот Сус-рыбарь?
– Рыбарит. Что делают рыбари? Рыбарят! Или вы спрашиваете, где он служит?
– Нет, я спрашиваю, где он рыбарит.
– В метро… – Она вдруг запнулась. – Слушайте, а вы сами не рыбарь?
– Я? А что, заметно?
– Что-то в вас есть, я сразу заметила. Знаем мы этих пчелок, которые кусают в спину.
– Неужели? – сказал я.
Она взяла меня под руку.
– Расскажите что-нибудь, – сказала она, подлащиваясь. – У меня никогда не было знакомых рыбарей. Вы ведь мне что-нибудь расскажете?
– А как же… Рассказать про летчика и корову?
Она подергала меня за локоть.
– Нет, правда…
– Какой жаркий вечер! – сказал я. – Хорошо, что вы сняли с меня пиджак.
– Все равно ведь все знают. И Сус рассказывает, и другие…
– Вот как? – спросил я с интересом. – И что же рассказывает Сус?
Она сразу отпустила мою руку.
– Я сама не слыхала… Девчонки рассказывали.
– И что же рассказывали девчонки?
– Ну… мало ли что… Может быть, они врут все. Может, Сус вовсе тут ни при чем…
– Гм… – сказал я.
– Ты только не подумай про Суса, он хороший парень и очень молчаливый.
– Чего ради я стану думать про Суса? – сказал я, чтобы ее успокоить. – Я его и в глаза не видел.
Она опять взяла меня под руку и с энтузиазмом сказала, что сейчас мы выпьем.
– Сейчас самое время нам с тобой выпить, – сказала она.
Она уже прочно была со мной на «ты». Мы свернули за угол и вышли на магистраль. Здесь было светлее, чем днем. Сияли лампы, светились стены, разноцветными огнями полыхали витрины. Это был, вероятно, один из кругов Амадова рая. Но я представлял себе все это как-то иначе. Я ожидал ревущие оркестры, кривляющиеся пары, полуголых и голых людей. А здесь было довольно спокойно. Народу было много, и, по-моему, все были пьяны, но все были отлично и разнообразно одеты, и все были веселы. И почти все курили. Ветра не было ни малейшего, и волны сизого табачного дыма качались вокруг ламп и фонарей, как в накуренной комнате. Вузи затащила меня в какое-то заведение, высмотрела знакомых и удрала, пообещав найти меня позже. Народ в заведении стоял стеной. Меня прижали к стойке, и я опомниться не успел, как проглотил рюмку горькой. Пожилой коричневый дядя с желтыми белками гудел мне в лицо:
– …Куэн повредил ногу, так? Брош пошел в артики и теперь никуда не годен. Это уже трое, так? А справа у них нет никого, Финни у них справа, а это еще хуже, чем никого. Официант он, вот и все. Так?
– Что вы пьете? – спросил я.
– Я вообще не пью, – с достоинством ответил коричневый, дыша сивухой. – У меня желтуха. Слыхали про такое?