Страница 16 из 17
– Ладно, Дмитрий Андреевич, давайте сегодня без меня конференцию проведете! – Гладышева быстро вскочила со стула и машинально одернула халат. – Нам еще нужно гипсовую комнату убрать и у сестры-хозяйки в кабинете порядок навести!
Елена Андреевна, вы что, на полном серьезе считаете, что у больного генерала возникнет непреодолимое желание проверить гипсовую комнату и посчитать чистое белье в кабинете у сестры-хозяйки? Право слово – это смешно!
– Пускай и смешно, зато я выполню приказ Волобуева! Я пошла доделывать начатую работу, а вам пришлю дежурную смену и врачам скажу, чтоб уже заходили. На часах без пяти девять!
– Дмитрий Андреевич, что там у вас происходит?! – с металлическим оттенком голос начальника госпиталя в моем мобильном телефоне прервал утреннюю конференцию. – Вы готовы принять генерала Сизоносова?
– Так точно! Готовы! – с уже нескрываемым раздражением громко гаркнул я в трубку.
– А мне там люди докладывают, что вы саботируете наведение порядка в отделении!
– Марат Иванович, вот тот, кто вам докладывает, по моему глубокому убеждению, как раз больше всех и саботирует! У нас на хирургическом отделении и так постоянно бетонный порядок! А вот привлечение военнослужащих срочной службы к авральным работам, да еще и по совместительству больных нашего отделения, может повлечь за собой неприятные последствия! Вдруг кто из бойцов возьмет, да и домой позвонит, да мамке наябедничает, что его тут пол и стены заставляют драить из-за приезда Сизоносова! А те, в свою очередь в комитет солдатских матерей настучат. Как тогда быть?
– Хорошо, я сам поговорю с Генриеттой Самуиловной, – смягчился Волобуев, – но и вы не подкачайте!
– Не подкачаем! – в очередной раз заверил я и повесил трубку.
– Да-а-а, у нас все так, – зевая, протянул травматолог Князев. – Как какой-нибудь шишкарь пожалует, то сразу же начинается излишняя беготня. Вон даже запретили всем моим больным на физиопроцедуры идти. Так как надо в другое здание переходить по улице, а идти нужно через весь двор. Всех больных завернули назад.
– Безобразие, – я покачал головой. – Приезд одного важного чина парализует работу целого большого учреждения.
– Военные, – еще интенсивнее зевнул травматолог, прикрывая рот широкой ладонью. – Что с них взять? Привыкайте уже.
– Боюсь, что вряд ли когда к такому привыкну.
Завершив конференцию, я решил проверить, чего там наворотили в отделении солдатики под руководством главной сестры. Хирургические операции с моим участием все равно отодвинулись на неопределенный срок. Нужно было чем-то заполнить образовавшийся рабочий вакуум.
Только вышел из кабинета в коридор, как по глазам резанул специфический запах стирального порошка и еще чего-то дезинфицирующего. Группа драильщиков стен, закончив работу в коридоре, перешла в ванную комнату, а мерзкий, удушающий запах так и остался висеть в воздухе наворачивающим на глаза слезы маревом.
Как я и ожидал – всюду царил идеальнейший порядок. Кровати в палатах заправлены с натягом покрывал до состояния готового к стрельбе лука, все лишнее, неуставное с и из тумбочек выкинуто безжалостной рукой Выжигиной в огромный пластиковый пакет, который щуплый матросик уже с трудом волок по блестевшему безукоризненной чистотой полу к черному входу. Дежурная медсестра торопливо протирала конторку на посту влажной тряпкой, главная сестра впихивала в ящик стола последний рабочий журнал, покоившийся сверху.
– Так! Здесь все закончили, теперь живей дуйте в процедурку! – надтреснутым голосом приказала главная сестра госпиталя выбежавшей из гипсовой комнаты раскрасневшейся старшей сестре отделения с приличным мешком мусора в руках. – Там у вас лекарства неровно сложены.
– Вы что? Считаете, что генерал и в процедурку сунется? – обозначил я свое присутствие. – И начнет проверять, ровно или нет коробки с лекарствами выстроены в шкафу.
– Кто его знает! – скрипнув зубами, недовольно пробурчала Выжигина и демонстративно отвернулась от меня. – Нужно еще в перевязочную глянуть!
– Дмитрий Андреевич, шли бы вы отсюда, – зашептала мне на ухо старшая сестра, косясь в сторону Генриетты Самуиловны, уже направившей свои тяжелые шаги в сторону перевязочной. – Что вы все на рожон лезете? Вы что, не знаете, что она тут в госпитале серый кардинал. Оно вам надо с ней ссориться? Она же все Волобуеву доложит. А он ее, как маму родную, слушает.
– Елена Андреевна, позвольте, я сам решу, как и с кем, мне себя вести, – как можно приветливей ответил я старшей сестре. – Пока я еще заведующий этим отделением.
В этот самый момент из перевязочной комнаты с малиновым лицом, по которому градом текли крупные слезы, словно ошпаренная выбежала Татьяна Михайловна Самойлова, наша перевязочная медсестра. Милейшая, надо сказать, женщина, больше тридцати лет отдавшая работе в операционной и перевязочной и не имевшая за все время не то что нареканий, а даже устного замечания. Редкая умница и отличный работник, очень всегда доброжелательная и с неподдельным состраданием относящаяся к больным… На службу каждый день приходила на час раньше, чтоб тщательно подготовить рабочее место, и уходила домой только тогда, когда все больные перевязаны и вокруг все сияло чистотой и порядком. Увидев нас в коридоре, она остановилась и нерешительно посмотрела на меня и старшую.
– Татьяна Михайловна, что случилось? – я первым сделал ей шаг навстречу.
– Все в порядке, Дмитрий Андреевич, – вяло улыбнулась она, стараясь промокнуть носовым платком выступившие слезы.
– Татьяна Михайловна, вас главная обидела? – предположила Елена Андреевна.
– Сейчас я ей задам! – рванул я вперед, пытаясь как можно быстрей достичь перевязочной, где бесчинствовала мадам Выжигина.
– Ой, доктор! Не надо! – взмолилась Татьяна Михайловна. – Еще хуже будет! Я вас очень прошу – не ругайтесь с ней!
– Да, доктор, – подхватила ее старшая сестра, – вам она ничего не сделает, а после на нас отыграется!
– Хорошо! – я остановился в трех шагах от перевязочной и повернул назад. – Только я все равно ЭТОГО так не оставлю. Пускай только генерал уедет.
Как оказалось впоследствии, Выжигина не на шутку взъелась на Татьяну Михайловну из-за крема для рук. Да, из-за обычного крема. У нее после работы с дезсредсвами стала шелушиться кожа рук. Принесла из дома крем и положила его на стол рядом с различными журналами и тетрадями. Оказалось, что сей поступок, оказался тягчайшим воинским преступлением, лишь по чистой случайности не обнаружен высоким посетителем. Кто там и когда придумал, что держать на рабочем месте средства по уходу за кожей, подпорченной, кстати, на том самом месте агрессивными средами, не знаю. Но довести хорошего человека до слез довели.
Мои доводы, что нельзя так обращаться с людьми, были биты козырной фразой, которую я потом часто слышал из уст представителей министерства обороны: «Мы тут никого не держим! Не нравится – увольняйтесь!» И это при том, что очереди из желающих идти работать в госпиталь уж точно не наблюдалось. Сносить все эти военные приколы за весьма скромную зарплату отваживались не многие.
Итак, порядок в отделении восстановлен и, прямо скажу, выше всяких похвал, как, впрочем, и во всем остальном госпитале. Персонал, особенно младший и средний, поголовно в слезах и с повышенным артериальным давлением. Начальство нервно переминается с ноги на ногу у ворот КПП. Остальные врачи с любопытством прилипли к окнам, выходящим в сторону КПП. Все ждут. И вот без пяти десять ворота КПП широко распахнулись, и через них важно и деловито проплыл «Мерседес» представительского класса с номерами Западного военного округа. Из него степенно вылез однозвездный генерал в новеньком мундире и фуражке с высокой тульей.
Волобуев, старательно впечатывая в не высохшие до конца лужи на асфальте начищенные до зеркального блеска форменные ботинки, строевым шагом, с подобострастным видом приблизился к генералу и, торжественно отдав честь, что-то громко забубнил. Генерал несколько удивился, оглянулся по сторонам и, тоже приложив правую ладонь к голове, с растерянным видом стал слушать доклад. После начальника госпиталя к пациенту с красными лампасами подрулил заместитель начальника госпиталя майор Горошина и, лихо, козырнув под надвинутую на самый лоб фуражку, открыл рот. Тут, похоже, генерал не выдержал, махнул рукой и, стараясь не наступить в лужу, молча прошел мимо оторопевших офицеров. Горошина так и остался стоять с приоткрытым ртом и с ладонью у виска.