Страница 28 из 29
До фотоматериала он так и не добрался в тот день – встречи, звонки, беготня. Лишь на следующий сел разгребать – но сел с самого утра, героически поставив будильник на девять. Солнце грело левую руку и чашку с кофе, палец правой крутил колесо мышки. И замер вдруг. Так, стоп. Это что такое? Этого Иван точно не снимал.
Дата фотографии безошибочно ответила на вопрос, откуда взялись кадры какого-то витража и двух мужиков среди других его фото. И Тобольцев вскипел. Так, что кофе в кружке мог показаться холодным.
ОНА. ТРОГАЛА. ЕГО. ФОТОАППАРАТ.
Тобольцева как только не называли. Психопатом. Параноиком. Придурком. Ему было все равно. Он категорически, до трясучки просто не выносил, когда трогали его вещи! Нет, не все, разумеется. А только камеры, объективы, карты памяти и все, что связано с его любимым делом. Поэтому… поэтому сейчас Иван серьезным усилием воли заставил себя отложить телефон, за который схватился.
Нет, не надо ей звонить. Не сейчас. Сейчас он в состоянии только орать – причем максимально нечленораздельно. Тобольцев резко встал на ноги – негативные эмоции не давали сидеть на месте. Выскочил на балкон. Если бы он курил – сейчас было бы проще. Но курить Иван бросил. В двадцать пять. В пятнадцать начал – как и все в этом возрасте, исключительно с целью казаться взрослее и круче. А в двадцать пять бросил – потому что дыхалки стало не хватать на тот образ жизни, который он привык вести. И если выбирать между затяжкой сигаретой и марш-броском вверх по горе с фотокамерой наперевес в погоне за ценным кадром – выбор для Тобольцева был очевиден. Хотя сейчас за какой-нибудь экземпляр из числа тех, что оставил ему на память о себе сосед с первого этажа Александр Борисович, Иван бы много отдал. Пока прочистишь, продуешь, набьешь, раскуришь – глядишь, и успокоишь нервишки. Иван неожиданно хмыкнул. На балконе дома напротив загорала топлесс молоденькая девушка. Заметила его и помахала рукой. Он помахал ей в ответ и еще полюбовался немного. И злость как-то поутихла. А на ее дне ворочалось мрачное удовлетворение тем фактом, что теперь у Тобольцева более чем весомый повод позвонить царице. Тебе ведь нужны эти фото, о Дульсинея? Дорого придется заплатить за то, что воспользовалась без особого разрешения камерой Ивана Тобольцева.
В общем, Иван Дульсинее позвонит. Только остынет. Окончательно и совсем остынет эмоциями. Чтобы не орать. А то он и без таких вопиющих фактов в ее присутствии ведет себя, будто ему пятнадцать. И эта ее вечно невозмутимо приподнятая бровь. Ироничная полуулыбка. И настоящая боль в глазах. Когда Дуня поняла, что он соврал. И когда ударилась спиной. Похоже, оба раза Иван попал в больное. Жаль. Совестно. Ну да ладно. Он же извинился. А она сказала, что приняла его извинения. Счет сравнялся. Пора открывать новый. Никогда не вставайте между фотографом и его камерой.
– Десять… девять… восемь… семь… – из комнаты обратным отсчетом подал голос телефон. И, дойдя до единицы, взорвался утробным стартовым ревом. Иван вернулся в комнату. На экране телефона, лежащего на столе, красовалось ухмыляющееся лицо Ростислава Ракитянского. Он же Рося-Космонавт, он же Ракета.
– Здорово, Ракета.
– Привет, Вантуз.
– Слава, тебе не надоел еще этот нездоровый инфантилизм? – поморщился Тобольцев своему детскому прозвищу.
– Можно подумать, инфантилизм бывает здоровый! – бодро отозвался Ростислав. – Ванечка, ты почему меня игнорируешь? Разлюбил? Тихого потискал, а меня?
– Слава, я вчера обедал с Лебедевым, так что не напоминай мне про «потискал», – рассмеялся Иван.
– Посмотрите на него! – возмутился Ракитянский. – Вот со своими заднеприводными друзьями он первым делом бежит встречаться. А я… а меня… – Рося картинно вздохнул. – В общем, в шесть у Тина.
– Ого, Тиныча отпустили порезвиться с друзьями?
– Тиныча выперли из дома, – хохотнул Рося. – Варвара Глебовна периодически практикует такое. Ибо он ее даже в двухэтажном коттедже задалбывать умудряется. Так что на сегодняшний вечер нам Тихого выдали на поругание. Велено только тушку в целости вернуть до двенадцати. А то превратят в тыкву. И не тушку, а нас.
– Могут? – настроение решительно выправилось, и Тобольцев поймал себя на том, что широко улыбается.
– Варвара Глебовна все могут-с. Ну, придешь?
– Спрашиваешь! Конечно, приду.
Ростислав Игоревич, инициировав дружеские посиделки, сам наглым образом на них опаздывал. Впрочем, Тину с Ваней и без третьего было о чем переговорить. О поездке Иван не стал рассказывать – чтобы не повторяться, когда приедет Слава. Вместо этого речь пошла о реконструкции ресторана.
– Тебе как идея вообще? – допытывался Тихон, убирая пиджак в шкаф и закатывая рукава рубашки. – Одобряешь?
– Тин, ты же знаешь, я в этом ни хрена не понимаю, – поморщился Иван. – Тебе виднее. Это ты у нас бизнесмен, у тебя чуйка, хватка и нюх. Дизайнера вон какого хорошего нашел.
Только что осознанное намерение каким-то образом поспособствовать возможному сотрудничеству Дуни и Тина было весьма неожиданным. Но Дульсинее было важно получить работу по реконструкции ресторана Тихого – это явно читалось на встрече втроем пару дней назад. И теперь почему-то стало важным и для Ивана тоже.
– Угу, – зевнул Тин. – Толковая вроде. Ты ее откуда знаешь?
– Да так… – правду говорить не хотелось. – На выставке одной познакомились.
– Ага, – кивнул Тин. Поверил или сделал вид, что поверил. – Слушай, Ваня… – побарабанил пальцами по столу. – Мне тут предложили репортаж в одно уважаемое издание тиснуть. Про меня такого распрекрасного и «ТинЪ».
– Это здорово! – искренне обрадовался Тобольцев.
– Любой каприз за ваши деньги, – фыркнул Тихон. – Это такая завуалированная реклама, считай. Но там издание красивое, глянцевое, хорошая полиграфия, картинки разные…
– Тебе фотографии нужны? – быстро сообразил Иван.
– Угу. Они свои услуги предложили, конечно. Но я как-то тебе больше доверяю, Ванечка. Да и к тому же, – ухмыльнулся Тин, – они заломили совсем не демократичный ценник. А ты же в курсе, я жадный.
– Ты-то? Жуткий скряга, – усмехнулся Ваня. – А мне платить не надо, я тебе за тарелку супа все сделаю.
– Тобольцев, перестань! – Тин перестал улыбаться. – Я твои услуги оплачу! Просто ты же понимаешь, что когда без посредников – выгоднее всем: и покупателю, и поставщику. Так что…
– Тихий, перестань! – передразнил его Иван. – Денег с тебя не возьму, и ты это прекрасно знаешь. Даже не спорь со мной! И не сомневайся, все сделаю в лучшем виде.
– Да я не сомневаюсь, – немного смущенно хмыкнул Тин. – Я тебе так скажу, Иван Иванович. Вот поэтому у тебя до сих пор ни кола ни двора! Я вообще изумляюсь, Ваня, куда ты все деньги, которые зарабатываешь, деваешь? Может, у тебя есть тайная страсть?
– Угу, – привычно отшутился Тобольцев. – Коллекционирую редкие бонсаи. И раритетные издания Сервантеса.
Когда друзья узнали, сколько стоят услуги фотографа Ивана Тобольцева, имеющего в столичной фототусе прозвище Тобол, их изумлению не было предела. И они на диво слаженным дуэтом задали этот же самый вопрос: «Ваня, куда ты деваешь деньги?!»
Да если бы Иван знал.
Они все время куда-то девались. Нет, Ивану на жизнь хватало. Хватало на камеры, объективы и прочие прибамбасы. Одно время хотел свою студию и даже начал копить деньги на это дело, но перегорел. Не сейчас. Позже. И поэтому деньги у него постоянно утекали куда-то сквозь пальцы. Он легко давал в долг, и ему не всегда эти долги отдавали. Без вопросов оплачивал все, о чем просили из Коломны, – ремонт, сигнализация, новая бытовая техника. Роскошный мраморный обелиск на могилу деда. Два года назад матери в Израиле сделали полный рот новых красивых зубов. После всей этой эпопеи Ида Ивановна даже всплакнула, а Иван все никак не мог понять – как можно из-за фарфоровых зубов плакать. Хотя в эти зубы ухнули деньги с двух проектов. Да и не жалко. На мать не жалко. И на какие-то дорогущие лекарства и тестеры для бабули – у нее пять лет назад диагностировали диабет.