Две королевы

Лорд Джеймс и его союзники понимали, что Эдинбургское соглашение вскоре станет главным камнем преткновения в их взаимоотношениях с Марией. Последняя статья, об исполнении договора, требовала от нее ратифицировать и соблюдать все условия, и если этого не произойдет, то Англия имеет право в любой момент вторгнуться в Шотландию – и эта угроза была очень серьезной причиной для тревог. Чтобы устранить эту проблему, Мейтланд предложил новое соглашение с Елизаветой и Сесилом, согласно которому Мария откажется от немедленных претензий на английский престол и признает Елизавету Английскую законной королевой до конца ее дней. Это была более или менее откровенная сделка: в обмен на отказ от немедленных претензий на трон Марию признают «вторым человеком в королевстве». Она станет вероятной наследницей английского престола и унаследует трон в том случае, если Елизавета умрет, не оставив детей.

Мейтланд пытался добиться компромисса, несмотря на то что Трокмортон по-прежнему добивался от Марии ратификации договора в его первоначальной форме. Он утверждал, что результат будет таким же, как если бы она ратифицировала договор и признала бы Елизавету законной королевой Англии. Его идея состояла в том, что после соглашения с Сесилом Мария поедет домой, в Шотландию, через Англию. Она переправится морем из Кале в Дувр, где ее встретит шотландская делегация, откуда отправится дальше в Лондон, где сможет лично встретиться с Елизаветой и договориться об окончательных условиях. По мнению Мейтланда, такой разговор между королевами «принес бы нам спокойствие при их жизни».

После посещения родственников в Нанси Мария вернулась в Жуанвиль и Реймс, а затем в Париж, куда прибыла 10 июня 1561 г. Ее встретили с почестями и поселили в Лувре. И уже 18 июня к ней с визитом отправляется Трокмортон, чтобы снова попытать счастья. Но Мария отложила «окончательный ответ» до тех пор, пока не получит совета от своих лордов, что возможно только после прибытия в Шотландию. Она заверила посла, что это случится очень скоро и уже решено не тянуть с отъездом. К Елизавете же будет отправлен д’Уазель с сообщением и просьбой об охранной грамоте на тот случай, если шторм или болезнь заставят корабль Марии искать убежище в Англии. Других обязательств она на себя брать не желала.

Трокмортон оказался в затруднительном положении. Инструкции требовали от него убедить Марию ратифицировать договор – это было условием его возвращения в Лондон. Поэтому он решился на рискованный шаг, пойдя на открытый разговор с королевой. Отговорка Марии, что она должна получить одобрение лордов, прежде чем ратифицировать договор, сказал он, просто смешна. Ведь те самые лорды и составляли договор. На что Мария, увидев смену вектора в диалоге, тут же возразила, заметив, что в этом мире все меняется: «Когда я окажусь среди них, тогда и выясню, придерживаются ли они своего прежнего мнения».

Такой ответ не устраивал Трокмортона. Ситуация ухудшилась, когда в Лондон прибыл д’Уазель с просьбой об охранной грамоте. Подобные документы безо всяких препятствий выдавались дипломатам, но Елизавета наотрез отказалась гарантировать Марии и ее спутникам безопасный проезд по территории страны, пока шотландская королева не ратифицирует договор. На прямой вопрос, когда это произойдет, д’Уазель отвечать отказался, и это вызвало скандал.

После столкновения с д’Уазелем Елизавета последовала совету Сесила и 14 июля высказала свое мнение Трокмортону: если Мария откажется от претензий на престол, прежде чем покинет Францию, а также ратифицирует договор, как того требовала статья об исполнении, ее могут признать наследницей Елизаветы. Только в этом случае она может направляться в Шотландию через Дувр, а также возможно будет организовать беседу двух королев, которая, как сухо напомнили д’Уазелю, должна быть «дружеской встречей» для подтверждения «мира».

В это время Сесил переписывался с Мейтландом, но их видение ситуации было слишком разным. Если Мейтланд пытался «увлечь» Марию в сторону компромисса с Англией и настаивал, что она может стать наследницей Елизаветы без ратификации договора, то Сесил требовал от нее не только отказа от претензий, но и ратификации.

В сущности, Сесил блокировал шотландский план, отвергая любую сделку без ратификации. Более того, такое поведение Сесила выдало его тайную мысль, когда, согласившись, что Мария будет признана наследницей Елизаветы, он вдруг прибавил: «Господь пошлет нашей госпоже мужа, а посредством него и сына, и мы можем надеяться, что у наших потомков родится наследник мужского пола».

Эти слова явно указывали, что даже если бы удалось достигнуть согласия, Сесил намерен сделать все, что в его силах, чтобы убедить Елизавету выйти замуж и родить детей, тем самым навсегда исключив Марию из числа претендентов на английский престол. «Этот вопрос, – заключил он, – слишком велик для слабых людей и слишком глубок для простых; Ее королевское Величество знает о нем. И на этом я закончу».

20 июля в Сен-Жермене Мария завершила прощальное турне по Франции. В ее честь был организован трехдневный праздник, на котором Ронсар по-прежнему восхвалял «красу и славу наших дней, укрощающую королей и народы».

Она уехала из Сен-Жермена 25 июля и в сопровождении дядей и многочисленной свиты направилась на север к портовым городам на побережье Ла-Манша. Чтобы сбить со следа английских шпионов, о месте и времени прибытия распространялась ложная информация. Тактика оказалась настолько успешной, что когда в последний момент Елизавета смягчилась и все-таки подписала охранную грамоту, документ не смогли доставить Марии. Никто не знал, где находится ее кортеж, и королеве Шотландии пришлось путешествовать без него.

10 августа Мария добралась до Кале, немного отдохнула и через четыре дня, утром 14 августа, поднялась на борт своего корабля. Это путешествие стало одним из последних предприятий, организованных для нее дядями. Во время плавания Марию сопровождали лишь маркиз д’Эльбёф и два его старших брата. С ними также был старший сын коннетабля Анри, который вернулся во Францию примерно через месяц после прибытия Марии в Эдинбург, и она любезно отправила его отцу письмо благодарности. В составе дипломатического эскорта был ловкий дипломат и интеллектуал Мишель де Кастельно, сеньор де Мовиссье, который впоследствии сыграет ключевую роль как один из французских послов в Шотландии и Англии. В своих мемуарах он вспоминал Марию как «подлинную француженку… не просто самую красивую, но и самую элегантную из представительниц своего пола и в речах, и в хороших манерах».

На борт также поднялись верные компаньонки – четыре Марии, которых Мария так безжалостно высмеивала по пути во Францию тринадцать лет назад. На второй галере разместилась остальная свита королевы, а флотилия из десятка судов, зафрахтованных в Голландии, везла багаж. Такое количество кораблей потребовалось, чтобы кроме гобеленов, мебели и нескольких сотен сундуков с платьями, золотой и серебряной посудой, картинами и другими произведениями искусства, привезти на остров огромное количество постельного белья, еды, утвари и целую сотню лошадей и мулов.

Королева отплыла из гавани около полудня; за церемонией наблюдал один из слуг Трокмортона, которому в конце концов удалось выследить ее путь. Как и в прошлый раз, капитаном галеры был Николя де Виллеганьон. Только в отличие от отплытия из Шотландии, которое сопровождалось задержками и сломанным рулем, теперь при попытке покинуть порт произошел несчастный случай. В узком выходе из гавани королевская галера в результате неудачного маневра столкнулась с другим судном, которое быстро затонуло. Мария бросилась к Виллеганьону, умоляя спасти тонущих моряков и предлагая щедрое вознаграждение тому, кто это сделает. Но разбитый корабль слишком быстро пошел ко дну со всем своим экипажем.

«Это знак!» – повторяла Мария, пока снова не был подан сигнал поднять парус и возобновить плавание. Она наотрез отказалась спускаться в каюту, и четыре Марии приготовили ей постель на палубе полуюта, где она провела свою первую ночь в море.