Приносящая удачу

Макар посмотрел на дочь строго, но ничего не сказал. Он считал, что вырастив дочерей до шестнадцати лет, и так сделал для них много. Дальше думать должны были своими головами, благо, он в эти головы постарался вложить как можно больше ума. Замуж не гнал, но и в личную жизнь не лез. Жена его поддерживала.

Насчёт этой ночи Макар был спокоен: гостям он женщин обеспечит, так что Вера ни к одному из них не сунется, а вот потом…

– Надолго вы у нас? – спросил Макар, рассудив, что раз уж говорить, можно и выведать чего толковое.

– Да нет, – ответил Леон. – Дня два – не больше. Думаю, это единственная ночь, которую мы проведём у вас. Возможно, конечно, и следующую, а поутру двинемся дальше.

Ландграф замолк, решив, что вполне ответил на вопрос, а Макару большего знать и не нужно было.

– О чём говорить-то с вами? – прямо спросил хозяин, которому всегда нелегко давалась пустая болтовня.

Леон потупил взгляд, но ответил:

– Не знаю… Ты говорил, сапоги тебе за помощь подарили. Расскажешь?

– А чего бы и не рассказать? – почесал затылок Макар, отставляя пустую тарелку, в которую хозяйка тут же положила что-то ещё. Что именно, Леон не смотрел, весь обратившись в слух: – Зима стояла тёплая в тот год, вот один городской маг…

– Маг? – удивился Олан.

– Ну… – замялся Макар. – Я думаю, что маг… Он пожаловал к нам с той стороны реки. Вроде спешил куда или от кого – кто ж его знает. Но конь его под лёд ушёл… по весне дело было… Благо неподалёку я рыбу удил в проруби. В общем, подсуетился я тогда… – Леон оглядел мужика: сильный, широкоплечий. Такой пожалуй, мог помочь с конём, и при желании вытащить животное из ледяной воды. – В общем, простыл его кабысдох, да ногу сломал, пока мы с этим мужиком его вытаскивали. Я его коня подлечил, а мужик этот за ним воротился потом, полгода почти спустя. В город он ходил, что за болотами нашими. Никогда никто не шастал туда, один раз вот было, так, видишь, как оно с конём приключилось… Да и всё равно бы конь не прошёл там… А мужик на обратном пути его излеченного и забрал. В общем, за то мне сапоги и перепали. Много тогда добра он отвалил за свою животину…

– Сапоги – полезная вещь, – кивнул Леон, словно кроме, как про сапоги, ничего не услышал в этой истории. – Часто носите?

Макар нашёл вопрос странным, но этот человек и без того казался непонятным, так что не очень-то мужик удивился и ответил:

– Да, вещь хорошая. Мне – на рыбалку сходить, дочка вот, в лес надевает, когда в болота идёт – змей нынче, говорят, много.

– Да, много, – деловито кивнул Леон, хотя на самом деле им с Оланом не встретилось ни одной змеи.

Мужчина посмотрел на сидящую напротив Веру. Кажется, он был ей интересен. Это хорошо. Раз по болотам ходит она, то и клинок, скорее всего, у неё. А раз он ей интересен, можно будет её разжалобить историями о семейной реликвии и вернуть себе артефакт. Даже хорошо, что клинок не у мужчины: с женщинами проще договориться, и они не так строги: любую оплошность и неверно сказанные слова воспринимают с улыбкой, если замечают смущение и чувство неловкости, которые он так часто испытывал, ведя с кем-то разговоры.

– Вы совсем не ходите в болота сами? – спросил Олан в надежде, что сейчас умиротворение сотрётся с лица ландграфа ответом хозяина.

– Привычку говорить "вы" оставь там, откуда пришёл, – ответил Макар. – А в болота хожу только по осени – уток стрелять диких, да гусей. Дочь любит лес, и он платит ей тем же, так что ходит в него она, так пользы больше.

Леон не сдержал лёгкой улыбки, весьма довольный тем, что на эту улыбку любуется Вера. Тут же подумал, что зря поддался искушению и пошёл на поводу у Олана: женщины не прощают, если тот, кто приглянулся, спит с другой. Это означало, что сегодняшняя ночь должна пройти в одиночестве, только было поздно отказываться, да и какая разница теперь: что хотел и отказался, что всё-таки согласился, наверняка всей деревне уже всё известно. По мнению Леона разницы не было никакой: Вера уже знала, что он не избирателен в связях, и это могло всё испортить, поскольку самый простой способ вернуть артефакт – очаровать девчонку.

Мужчина прикусил нижнюю губу, раздумывая, как выкрутиться. Вроде Вера была симпатичная, и можно было попытаться охмурить её, только, кажется, эта идея не пришлась по душе Олану. Леон заметил, как парень смотрит на него, и сразу понял этот взгляд. Что ж, с Верой можно разобраться и позже. Главное – он нашёл того, кто мог подобрать клинок. Оставалось понять, у неё он всё-таки, или она успела его куда-то деть.

Мужчина посмотрел на девушку внимательно, излишне пристально. Ландграф в последние годы жил изгоем и с людьми общался нечасто, так что промахи у него случались: то не то скажет, то не так поглядит. С тех пор, как ему показалось, что он изменился, Леон старался говорить мало, а если говорить – то правду. Это было легко ровно до того момента, пока позавчера он не познакомился с Оланом. Пришлось быстро возвращаться к прежним привычкам.

Похоже, сейчас он снова проявил свою одичалость, поскольку Вера застеснялась от его взгляда и неловко принялась поправлять волосы, при этом нечаянно задев кружку с молоком, которая с глухим стуком упала на пол. Хорошо ещё, что она была деревянная и потому не разбилась, но молоко пролилось, и девушка, краснея, пошла за тряпкой, чтобы вытереть образовавшуюся белую лужу.

Леон нахмурился, глядя на пустую кружку, которую девушка поставила на стол перед тем, как поспешно выскочить из кухни. Леон проводил Веру долгим взглядом, замечая, что та обернулась на него. Мужчина задумчиво потёр шею, прикидывая, что всё может оказаться куда сложнее, чем ему показалось. Упавшая кружка противоречила предположению, что клинок у Веры. Но, с другой стороны, она могла просто его где-то припрятать.

Глава 4

– Ну, видала? – спросила у меня Олеська.

– "Видала"! – передразнила её, очень похоже даже, на мой взгляд.. – Ты слыхала? – в тон ей спросила я. – Чего он до сапог докопался-то?

– Да какая разница, – махнула рукой подруга. – Смотри лучше: вот чего в них хорошего, что все с ними ночь провести готовы?

Я присмотрелась. Да ничего вроде. Мужчины, как мужчины. Один помоложе, другой постарше. У нас и покрасивей есть, мне б такие встретились – не засмотрелась бы ни на того, ни на другого.

– Обычные они, – констатировала я.

– Ну, в принципе… – задумчиво пробормотала Олеся. – Ну вон тот ещё ничего, который светленький… Улыбается ехидно, явно не любит того, который болтливый. И правильно: мужик болтливым не должен быть. Да и страшный он: глаза у него мелкие и тёмные, как у ворона… И лицо худое, и волосы тёмные – точно на ворона похож.

– Ничего не похож, – обиделась я за второго. – Нормальный он, и глаза у него нормальные. Большие глаза девкам хорошо, а мужику и такие сгодятся… – я наблюдала, как он о чём-то говорит с батей, как тот ему отвечает, и гость смущённо смотрит в свою миску.

На долю секунды я залюбовалась им. Он и вправду казался непривычным для здешних мест. Его товарищ – самый обычный. Волосы светлые, нуждающиеся в стрижке, рубашка серая, грязноватая, лицо простое, открытое, чуть обветренное, губы пухлые, бантиком, глаза серые или голубые – не разглядеть отсюда. Обычный он, у нас полно таких. А второй – особенный. Он и держался по-особенному: спину держал прямо, не сутулил плечи, одет был вроде с виду и просто, но видно, что вся его одежда шилась специально для него и не из дешёвых материалов. Мужчина был аккуратно пострижен, элегантен, строен и уступал по габаритам первому, но взгляд приковывал.

– Что, понравился? – лукаво спросила Олеська. – Страшный он. В смысле, не некрасивый, а просто страшный…

– Задумчивый он, а не страшный, – парировала я. – Это тебе кажется так, потому что он не скалится во все зубы, как ты… и как этот… – я посмотрела на парня, который с широкой довольной улыбкой смотрел на смущённого мужчину.