Страница 20 из 22
Берта не единственная пребывала в отчаянии. Обе картины Моне, представленные на Салон 1869 года, оказались отвергнуты. Он выставил несколько своих полотен в витрине магазина на улице Лафайет и начинал понимать: если хочет поддерживать связь с продавцами и вероятными покупателями, нужно жить в Париже или неподалеку от него. Но отец по-прежнему настаивал, чтобы Клод проводил летние месяцы дома, в Гавре. Хотя он снова начал выплачивать сыну денежное пособие, Клоду, чтобы содержать себя, Камиллу и сына, этого было недостаточно. Моне, как и прежде, мечтал осесть в Нормандии.
Предыдущим летом, в 1868 году, желая обследовать окрестности Парижа, он вместе с Камиллой и младенцем Жаном отправился в Глотон, предместье Беннкура, и поселился в гостинице, рекомендованной Золя, чтобы иметь возможность рисовать на пленэре. Однако 20 июня он сообщил Базилю, что его выставили оттуда буквально в чем мать родила. Подыскав для Камиллы с Жаном временное пристанище, Моне вернулся в Париж.
Он собирался на следующий день выехать в Гавр, рассчитывая, что тамошний богач Годибер купит несколько новых работ, однако накануне отъезда вечером его обуяло такое отчаяние, что он бросился в Сену. Впрочем, Клод Моне слишком хорошо плавал, чтобы утонуть, и, оказавшись в воде, сразу пожалел о своей глупости. Но в ту минуту ему казалось, что выхода нет. Его семья не желала признавать Камиллу и Жана, поэтому он перевез их в Фекам, а потом снял для них жилье на дороге Гавр-Этрета́, а сам провел остаток года у отца в Гавре.
Мсье Годибер действительно пришел на выручку, купив несколько картин Клода и сделав несколько заказов, так что угроза полного финансового краха отсрочилась.
Весной 1869 года Моне снова был в Париже с Камиллой и Жаном, однако понимал, что позволить себе жить там долго не может. Ему пришлось взглянуть правде в глаза: если он хочет оставаться с Камиллой, придется уехать за пределы Парижа.
Они нашли несколько комнат в деревне Буживаль, к западу от столицы, где арендная плата была существенно ниже. Переезд в пригород казался вынужденной мерой, жестом отчаяния, но на самом деле он открыл новые возможности как для него, так и для других художников.
К западу от Парижа Сена делает петлю вокруг подковообразной части суши, где раскинулось несколько деревень. Воздух там свежий, а свет мягкий и чистый. Первая железнодорожная станция на этом пути, Шату/Шайи, объединяла две маленькие деревушки, где представители буржуазии построили себе большие виллы на расстоянии пешего хода от реки. Следующая – Буживаль – представляла собой большую оживленную деревню, которая словно карабкалась вверх по обращенному к Сене склону холма.
Сюда и привез Моне Камиллу и Жана. Они поселились в доме номер два по улице Вале. Эта крутая, мощенная булыжником улица состояла из ветхих домов с запущенными дворами и вела на площадь ла Шапель с огромным темно-пунцовым буком посередине. Неподалеку деревенские женщины собирались, чтобы стирать белье в огромной цементной лохани под покатой крышей.
Буживаль находился достаточно близко к Парижу, чтобы Моне мог поддерживать контакты с продавцами и предпринимать попытки привлечь покупателей, но в тот период, похоже, вероятность заработка была ничтожно мала.
За Буживалем река продолжала свой бег к Лувесьенну, куда навестить живущих там родителей частенько приезжал Ренуар. Летом 1869 года он регулярно совершал пешие прогулки вдоль берега от Лувесьенна до Буживаля, где поднимался по крутым тропам до улицы Вале. Он приносил Моне табак и хлеб с родительского стола, хотя семейство Ренуаров вело весьма скромный образ жизни. Их дом номер девять на площади Эрнеста Дрё был одним из маленьких выстроившихся вдоль тихой аллеи на склоне холма Вуазен коттеджей, где жил рабочий люд.
Над славящимся мягким светом и грандиозным видом на долину Сены Лувесьенном доминировал расположившийся над деревней замок мадам Дюбарри[10] с парком, богатым огородом и изобильно плодоносящим грушевым садом. На краю деревни, не афишируя присутствия, ютилась колония бродяг, которых иногда нанимали для садовых работ, но в основном они жили на милостыню.
Их жалкие лачуги ютились на опушке леса Марли, и мать Ренуара часто наведывалась туда, принося хлеб, бекон, печенье и требуя взамен лишь одного: чтобы они мыли своих детей. Иные родители возмущались. «Когда ты беден настолько, что у тебя нет даже пальто, – заявил один папаша, – грязь помогает не замерзнуть». Но на мадам Ренуар подобные речи не действовали. Она проверяла у детей волосы и ногти и не ленилась стоять над ними, пока они покорно залезали в лохань, служащую обычно для стирки белья.
За Буживалем, дальше на север, между Шату и Шайи, река мили на две распадалась на два рукава, образуя остров Круасси. Вокруг острова, заросшего тополями и плакучими ивами, витала аура таинственности, созданная сплетениями непроходимых кустарниковых зарослей и буйством пышных лугов. Этот участок реки напоминал парижский Трувиль. В своем течении поверхность воды здесь покрывалась крупной рябью, иссеченной тенями от нависающих над ней деревьев. В ярком солнечном свете все краски делались слепящими и искрились на фоне зеленых берегов.
У самой развилки реки возле пристани располагался плавучий бар, или «генгетт» (деревенский кабак на открытом воздухе) «Ла Гренуйер». Сходнями он соединялся и с берегом, и с полукруглым островком, известным под названием «камамбер»,[11] или «цветочный горшок», поскольку на нем в большой кадке росла плакучая ива. По выходным в солнечную погоду люди собирались здесь толпами, беседуя и любуясь видом, прежде чем перейти в бар.
Этот бар привлекал людей самых разных сословий – из праздных классов, из рабочих в их выходные дни, а также женщин, не принадлежащих ни к какому классу: они-то и дали этому месту название гренуйер, что по-французски означает «лягушатник», «лягушачье болото», и – в разговорной речи – как объяснял Ренуар, «не то чтобы проституток, но незамужних молодых женщин, каких в Париже было много до и осталось после империи, которые легко меняли любовников, удовлетворяли любые капризы и беззаботно переходили из апартаментов на Елисейских Полях в мансарды Батиньоля». (Мане шутки ради поместил маленькую лягушечку в углу своего «Завтрака на траве».) Эти дамы полусвета неизменно держали курс на все, что было «блистательного, остроумного и забавного» в парижской жизни. Ренуар любил использовать их в качестве натурщиц, поскольку обычно они были «очень славными девочками».
По воскресеньям поезда на паровой тяге, лязгающие, оглашающие окрестности резкими звуками паровозных колоколов и криками кондукторов, изрыгающие клубы черного дыма и сажи, исторгали толкающихся искателей удовольствий на станции Шату/Шайи. Толпа вытекала на перрон, увеличенная в объеме пышными дамскими юбками с кринолинами, турнюрами и рюшами, огромными, украшенными перьями и цветами шляпами, тростями, зонтами, корзинами с едой для пикника и прочим сопутствующим багажом, в том числе необходимым для купания в реке.
В Шату на небольшой площади за вокзалом их поджидали лошади, впряженные в легкие двуколки, а на тропе между вокзалом и рекой – выстроившиеся в ряд большие экипажи. Со стороны Шайи дорога к берегу шла мимо укрытых за высокими стенами обширных поместий с большими домами, окруженными пышными садами, обсаженными каштанами, березами и уже отцветавшим боярышником. В воздухе плыл аромат жимолости и сирени. У пристани толпились баркасы, встречающие прибывающих со станции в экипажах людей. Гребцы были веселы, как и пассажиры, и, помогая женщинам спуститься в лодки и рассесться в них, громко пели.
К трем часам дня большой плавучий бар уже кишел людьми, над водой звенел смех. Моне и Ренуар приходили сюда рисовать. Нагрузившись рисовальными принадлежностями, они шли по берегу навстречу друг другу и сходились на полпути, в Гренуйере.
Ренуар писал людей, экспериментируя с короткими мазками-касаниями – почти неразличимыми завитками, которые он наносил вплотную друг к другу, создавая ощущение легкой цветовой вибрации. Он смело накладывал густой слой белой краски поверх водной синевы, воспроизводя отражение яркого света на водной ряби, поднятой купальщиками и лодками.
10
Имеется в виду Мария Жанна Бекю, по мужу графиня Дюбарри (1746–1793) – официальная фаворитка французского короля Людовика XV. – Примеч. ред.
11
Среди нескольких значений французского слова camembert есть и разговорное значение «полукруговая диаграмма», «полукруговой обзор».