Страница 8 из 23
Николай Кошелев: «Сестра Есенина, Екатерина Александровна, рассказывала мне: “Напротив нашего дома выделялась когда-то своей красотой церковь Казанской Божьей Матери. По праздникам здесь собиралось не только всё наше село, но на звон колоколов подтягивались жители других деревень. Ещё до войны колокольню снесли, а после войны под сводами основного здания появился склад горюче-смазочных материалов”. Трудно забыть, что полуразрушенное здание церкви производило удручающее впечатление. А ещё помню, что уже после открытия самого музея Есенина безобразный вид имела и расположенная напротив огромная усадьба Кашиной: последней помещицы села Константиново. По названию есенинской поэмы именуемый селянами “дом Анны Снегиной”. А ведь на этой территории юный поэт проводил много времени! В барском доме оставались нетронутыми только стены и крыша, а всё, что находилось внутри, – комнаты и коридоры – варварски переоборудовалось под производственные площади, на которых долгое время располагался так называемый “комбинат бытового обслуживания”. Естественно, что и о какой-либо прежней мебели или деталях интерьера речь не заходила: этого просто негде было найти! Сёстры Есенина поведали мне о том, как летом 1967 года – в Москве, на проспекте Вернадского – они повстречались с Георгием Кашиным, сыном помещицы Кашиной. Долго искали его адрес, а когда нашли, то узнали, что здоровье Георгия – уже очень плохое. Но, тем не менее, он нашёл силы, чтобы помочь восстановить по памяти схему родительского дома: нарисовать образцы мебели в основных комнатах своей мамы. В дальнейшем барский дом Кашиных влился в общий есенинский музейный комплекс».
То, что большинство вещей в музее Есенина непосредственного отношения к нему не имеют, – не суть важно. Наверное, главное – это передать дух эпохи, показать типичный быт, в котором рос будущий поэт. Что-то, конечно, и сохранилось из того, что принято называть «аутентичным». Пусть даже родственники поэта и не спешили выставлять это «за стекло над табличкой».
Елена Самоделова: «В музее-заповеднике Константиново Светлана Петровна Митрофанова-Есенина рассказывала о том, что у неё дома хранится сервиз, из которого ел и пил сам Есенин. Она, мол, его решила “потом как-нибудь” обязательно передать в музей. Поступил вопрос из зала: а почему уже сейчас она этого не сделала? И Светлана Петровна ответила: мол, это для вас он экспонат, что связан с великим поэтом Есениным, а для неё – это всего лишь наследственный фамильный сервиз, так же как в доме у каждого человека есть предметы, которые сохраняются от бабушек, дедушек, прабабушек и так далее. И она его рассматривала не как нечто важное для есениноведения, а как привычный предмет быта».
…Великий поэт обессмертил родное село – потому многие захотели отметиться в воссоздании мемориала. Отстроили, берегли, возглавили, направляли и обустраивали.
Елена Самоделова: «Интересно то, что музей в Константинове создавался самими односельчанами и родственниками Есенина. Рядом с домом Есениных находится крестьянская усадьба Воробьёвых. Старшее поколение исследователей ещё помнит Елену Ивановну Воробьёву, которая хорошо знала всю жизнь семьи Есениных, была непосредственным свидетелем многих событий. У Елены Ивановны – три дочери, я с ними общалась часто, и они многое рассказали: и про фольклор села Константиново, и про самого Есенина. Меня поразило то, что одна из этих сестёр, Марья Дмитриевна, стояла у истоков есенинского музея: работала и библиотекарем, и смотрителем, и экскурсоводом».
Впрочем, можно предположить, что односельчане великого поэта стали чувствовать себя «профессионалами», ведь это «односельчанство» давало им особый статус в глазах многочисленных приезжающих паломников. И едва ли их можно в этом упрекать: ведь быть очевидцами – статусными носителями ярких эксклюзивных свидетельств – это тоже своего рода призвание.
Елена Самоделова: «Марья Дмитриевна всегда очень много рассказывала о Есенине, и всегда – в пафосных, в возвышенных тонах. Я помню беседу с ней о фольклоре. Правда, перед этим я прочитала книгу Анатолия Панфилова “Константиновский меридиан”, где представлены рассказы о Есенине его односельчан. Там приводился и рассказ Марьи Дмитриевны о Есенине. Так как я книгу эту очень люблю, то хорошо помню и тот её рассказ. Но стало обидно, что она рассказала мне эту свою “дежурную” историю дословно – точно теми же самыми словами. Создалось впечатление, что в ходе многолетних экскурсий у неё выработался определённый выверенный текст на все случаи жизни: очень литературный и грамотный. А мне ведь как молодому учёному хотелось рассказа более непосредственного! Да и лучше – чтобы он звучал на родном ей рязанском диалекте».
Ну что же – есть ведь и такое мнение: когда начинается «профессионализм», тогда заканчивается вдохновение. Хотя, может быть, дело в другом – давил груз особой ответственности от «сопричастности»? Ведь и задача поставлена соответствующая: возвещать благоговейным соотечественникам и любопытствующим зарубежным гостям о великом русском поэте!
Но ведь неслучайно село Константиново стало особым «есенинским островком», на котором можно отыскать всё, что душе угодно. Не нравится «такой» Есенин – так пожалуйте, нате вам другого!
Елена Самоделова: «Рядом с Марией Дмитриевной жил ещё один дедушка – местный житель, Николай Иванович Ефремов. Его старший родственник фигурирует в повести Есенина “Яр” – как Ваньчок. Он рассказывал о Есенине вещи совершенно уникальные, причём на чистом рязанском диалекте. Например, о том, как его земляки подвозили Есенина к родному дому со станции. И при этом рассказчик оснащал речь разными фольклорными оборотами – так что мне было гораздо интереснее, как исследователю, слушать именно его речь. Думаю, объективность повествования сильно зависит от личности рассказывающего: иногда не родственники, а соседи или даже сторонние любители творчества с придыханием говорят о Есенине. А другие люди – неважно, родственники, земляки или исследователи – могут быть более объективны и обращать внимание на какие-то факты, которые кажутся мелкими, но они добавляют новые, неожиданные порой штрихи в наше общее знание о Есенине».
Конечно же, основным, самым авторитетным источником рассказов о Есенине традиционно считались рассказы его родных сестёр.
Светлана Шетракова: «Сёстры Есенина говорили о нём взахлёб. Катя говорила очень много, очень слаженно, многое знала. Александра очень хорошо пела, мы вместе пели песни на стихи Есенина. Сёстры друг к другу немного ревновали, но со мной каждая ладила. У них у обеих – жёсткий характер; мне кажется, это в мать Есенина. Помню, что мы вместе с ними проводили во дворе есенинской крестьянской усадьбы по целых семь дней конференции, Есенину посвящённой. Много читали – и все жадно вслушивались в проникновенные поэтические строки».
Соседи, товарищи по детским играм, односельчане – это всё же уже опосредованная информация. Ведь когда они могли часто видеть Есенина – в его детстве и ранней юности – тот ещё никаким известным поэтом не был. Не думаю, что кто-то мог предугадать его стремительный поэтический взлёт. А когда односельчанин «Серёга-монах» стал знаменит – он уже родное Константиново не особенно-то и жаловал.
Александр Руднев: «По отзывам родных сестёр – которые я слышал лично – Есенин не любил ездить в Константиново. Матери он гораздо чаще присылал деньги, чем появлялся лично. Приезжал он туда только по настойчивым требованиям матери. А односельчане его просто-напросто раздражали, так что, думаю, расхожий образ “деревенского паренька” несколько преувеличен».
Или ещё важное уточнение, от Елены Самоделовой: «Подсчитывали: а сколько вообще Есенин жил в родном селе Константиново? Оказалось, что не так уж и долго. До 1909 года, в детстве и ранней юности. А потом – лишь “наезжал” в село, время от времени: изредка навещал сестёр, родителей. При этом задерживался в родном доме максимум на несколько недель. А так – постоянно жил в Москве или Петербурге».