Последняя обойма

Бабушкина батарея размещалась на возвышенности недалеко от моста; налеты немецкой авиации случались часто и в основном по ночам. О своей службе она рассказывала с юмором. К примеру, о том, как одно время в палаточной столовой совершенно не было продуктов, кроме американского шоколада и безвкусного темно-серого хлеба, испеченного из отрубей. Вспоминала о том, как молодых девчонок учили курить, чтобы те не ощущали постоянного голода. Или о том, как однажды в бане выдали куски мыла с оттисками двуглавого царского орла, и какими роскошными и мягкими после помывки этим мылом стали волосы.

Бабушка и после войны, заслышав летящий в небе самолет, безошибочно определяла: «Двухмоторный, пошел на запад». Маленький Андрей тотчас выбегал на балкон и с удивлением убеждался в ее правоте.

Дед Андрея вернулся домой лишь через полтора года после окончания войны. На его теле осталось несколько кривых шрамов, но об этом он рассказывал мало и неохотно. Семья знала, что он летал на истребителе, был сбит и изо всех сил тянул на горящей машине к линии фронта. Недотянул. Несколько месяцев провел в плену, пока не удалось бежать. Около года воевал в партизанском отряде, потом вернулся в строй и снова летал на истребителе. Совершил триста пятьдесят боевых вылетов, провел восемьдесят воздушных боев, лично сбил четырнадцать фашистов и три – в группе. Его парадный офицерский китель украшали семь боевых орденов.

Народу тогда хватало всякого, по соседству с семьей Вороновых жили не только герои и ветераны Великой Отечественной войны. В ближайшей булочной работала продавщицей сморщенная старушка, жившая на первом этаже сталинского дома. Толстые линзы в роговой оправе, седые кудряшки из-под клетчатого платка и неизменная телогрейка в холодную пору. Все от мала до велика знали, что служила она у немцев в полицейской команде где-то в районном центре юго-западнее Сталинграда. Положенный срок после войны до конца не отсидела – лагеря были заменены принудительной работой. Так и попала в Саратов. Народ ее сторонился, заговаривать избегал. Впрочем, и она особо не стремилась к общению: изредка в выходной день сидела во дворе на лавочке под сиренью и задумчиво глядела куда-то вдаль.

Двумя этажами выше проживала еще одна странная семейка. Тетя Саша – худая болезненная женщина с печальной улыбкой на бледном лице – всю войну партизанила в белорусских лесах. Была санитаркой, участвовала в рейдах по немецким тылам. Смеясь, рассказывала, какой талантливый в их отряде служил фельдшер: аборты девкам делал прямо на широком пне у костерка. Довелось и Саше лечь под его скальпель, правда, по причине обычного аппендицита. Операция прошла успешно, если не считать огромного разреза, сделанного из-за отсутствия условий. А позже начались проблемы: не успел шов зажить, как отряду пришлось спешно уходить от карателей. На подводах везли провизию, боеприпасы, раненых и детвору. Топали полсотни верст пешком. Топала и Саша, поддерживая руками перетянутый платком живот, чтоб «кишки не выпали наружу». Так и воевала с крепким бандажом до полного освобождения Белоруссии.

А ее муженек – сухощавый неразговорчивый по имени Миша и по прозвищу Сморчок – сам себе прострелил правую ладонь на охоте в первую неделю войны. Поговаривали, этот прием был распространен среди молодых мужчин, не желавших идти на фронт. Такие умники встречались всегда, во всех странах, независимо от национальности.

За подобные выходки серьезно наказывали, однако и здесь Миша каким-то образом вышел сухим из воды. Жильцы сталинского дома откровенно недолюбливали Сморчка, никогда с ним не здоровались и не переставали удивляться загадочному факту: что могло объединить героическую белорусскую санитарку и трусоватого «самострела»?..

Наконец, на втором этаже первого подъезда жил герой-танкист Иван Варламович – старшина запаса, кавалер двух орденов Славы. Без обеих ног, контуженый, весь нашпигованный осколками, но не теряющий оптимизма и страстно желающий прожить под мирным голубым небом до ста лет. Варламычу (так уважительно называли его соседи) было чрезвычайно трудно спускаться на деревянной каталке по ступеням лестницы, и мужики соорудили ему специальный металлический поручень вдоль стены подъезда. Это простое приспособление круто изменило жизнь инвалида. Он стал ежедневно спускаться во двор, гонял в ближайший магазин, в городской парк «Липки» и даже на набережную Волги, где пристрастился рыбачить с деревянных мостков. Варламыч умер одним из первых, не прожив под мирным небом и десяти лет. А оставшимся после него поручнем стали пользоваться дети, полагая, что тот сделан именно для них.

Изменившийся режим работы двигателей вырвал Воронова из неглубокого сна. В начале полета в голову лезли разные мысли и воспоминания – он никак не мог заснуть. А едва самолет перемахнул границу, как сознание выключилось…

Глянув в иллюминатор, Андрей вздохнул:

– Афган…

Под плоскостями лайнера до самого горизонта раскинулся однообразный пересеченный рельеф с желтовато-коричневыми горными цепями и темными прожилками ущелий.

В общей сложности Воронов провел в этой стране более двух с половиной лет. Сначала прибыл в должности заместителя командира эскадрильи и вдоволь хлебнул нелегкой боевой работы: перехватывал шедшие из Пакистана караваны с оружием, сопровождал колонны наших войск, летал на разведку и свободную охоту. Быстро дорос до заместителя командира полка по летной подготовке и был направлен на учебу в Академию имени Гагарина. Окончив ее, снова получил направление в Афганистан командовать полком. И вот теперь, после Академии Генерального штаба, новое назначение. Заместителем командующего ВВС 40-й армии.

Если следовать документам, то поначалу авиация в этом прославленном соединении была представлена 34-м смешанным авиационным корпусом, сформированным осенью 1979 года в Краснознаменном Туркестанском Военном округе на базе местных частей ВВС. Трудно представить, но первоначально в его состав вошло всего шесть эскадрилий, и на январь 1980 года имелось пятьдесят четыре самолета и двадцать вертолетов. Ровно через год самолетов стало восемьдесят девять, а вертолетов больше сотни. Это уже была серьезная сила. Ну, а весной восьмидесятого с началом активных боевых действий возникла необходимость еще более увеличить авиационную группировку, в связи с чем корпус был переформирован в ВВС 40-й армии.

Самолет приступил к развороту, и Андрей зажмурился от полоснувшего по глазам яркого солнечного света. Надвинув на иллюминатор шторку, он улыбнулся, представив скорую встречу с боевыми товарищами.

Когда он оставил Отдельный вертолетный полк и отбыл в академию, его должность занял друг и однокашник Лешка Максимов. С Лешкой они дружили давно и крепко – едва ли не с момента поступления в Сызранское авиационное училище. Так получилось, что и после его окончания друзья регулярно распределялись в одни и те же гарнизоны. Все совпадало, кроме одного: Воронов постоянно шел на шаг впереди Максимова. Первым пересел из операторского кресла в командирское, первым возглавил звено, затем эскадрилью и полк. Кстати, и семьей обзавелся тоже первым.

Лешка и поныне командовал Отдельным полком, летая на всех типах вертолетов, которые эксплуатировались в четырех боевых и транспортно-боевых эскадрильях. Но Воронов и тут сумел обойти своего друга, успев помимо «вертушек» освоить четыре типа самолетов.

– Скоро здесь начнется зима, – негромко проговорил Андрей, рассматривая глубокие складки местности к востоку от аэродрома Кабула.

К остановившемуся на бетонке самолету подъехал трап, а следом и несколько автомобилей: два «уазика», почтовая «буханка», автобус и пара грузовиков; от технических домиков потянулся инженерно-технический состав. А пассажиры самолета тем временем подхватывали вещички и неспешно продвигались к выходу.

Воронов не торопился, намереваясь покинуть салон одним из последних: с командой инспектирующих ему не по пути. Однако столпившихся в проходе между кресел военнослужащих внезапно растолкал плечистый нахальный командир экипажа.