Страница 13 из 19
…Я пуст и ни капельки не идеален, чего вы хотите. Все что меня наполняет – это вожделение к женским ступням и любовь к женским телам. Вытащи эту тягу – и я рассыплюсь. Любое искусство я воспринимаю через призму данных категорий, любой день для меня – это вероятность найти женщину или девушку с роскошными ножками. Мое жизненное устремление это никакая не воля к власти, не дорога к храму, не поиск истины и не борьба за справедливость. Мне глубоко плевать на имя текущего президента, – благо, много запоминать здесь и не приходится, – мне плевать на псевдоним патриарха, меня не касаются бомбежки чужих территорий или количество медалей на всякого рода побегушках и плесканиях в водичке; до моей души не долетают звуки телевизора и буквы из интернета, если они касаются чего-либо, кроме утоления моих интимных стремлений. Не волнует какой там курс валют или сколько наворовал очередной ратующий за духовность и скрепы, я не переживаю, когда слышу о несчастиях ближнего или вижу обездоленного (милостыню я, с некоторых пор, тоже не подаю, особенно когда узнал как там все устроено; плюс, как говаривал классик, я недостаточно беден для милостыни). Я отдаю часть своего дохода в пару благотворительных организаций, чтобы смотреть на себя в отражении без слишком уж чрезмерного омерзения.
Самое ржачное, что мне кажется,– я могу ошибаться, потому что я часто вижу вещи в искаженном свете,– но мне кажется, что у девяноста девяти из ста точно такие же воззрения и убеждения: пустые, апатичные, серые и лишенные какой бы то ни было почвы; убеждения, для которых найдется тысяча и одно оправдание, но не отыщется пяти минут в свой выходной сделать хоть что-то истинно стоящее не для себя, а ради кого-то другого или ради некой абстрактной ценности, отстраненной от мирка своей квартирки. Они, эти фарисеи, вечные иеремиадники, старательно покрывают свои насквозь пустопорожние убеждения разными оправдательными обертками в виде круглосуточной работы, жуткой занятости, наличия собственных исключительнейше наиважнейших проблем, выплат ипотеки, перманентной усталости, отсутствия времени на высокие порывы и некие моральные общечеловеческие деяния.
Я не вижу бума благотворительных организаций в нашей стране, в отличие от той же Европы, несмотря на, казалось бы, повсеместность глубоко духовных сограждан. Мы бесимся от недопуска на олимпиады, когда сами почти поголовно снаркоманились или спились. Мы не видели ничего предосудительного в солдатах без знаков отличия, но взбеленились от спортсменов без флага. Не видел я действительно крупномасштабных демонстраций за или против разных геополитических движений нашей страны на мировой арене. Самая трендовая музыка нашего времени – рэп, самый рейтинговый сериал – нечто с братками, физруками, доярками, в лучшем случае – больной раком химик. Не наблюдал я в наших «синематографах» формата IMAX 3d dolby-dogital surround 7.1 с ведром попкорна современного «Сталкера», «Летят журавли» или «Иди и смотри». Мы спасаем детей смсками на федеральных каналах, а потом покупаем сапожки или бигмаки на вдесятеро бОльшие суммы. Мы козыряем классиками, своей литературоцентричностью при вымирающем книжном рынке и почти нечитающем населении. Мы верим в силу нашей литературы, тогда как никто из наиболее крупных наших писак не получал сколько-нибудь существенных и солидных премий за последние тридцать лет. Будущее литературы нашей оказалось в прошлом, так еще и прошлое это никому не нужно. А в целом наше трактование постмодерна (и это в мире победившего постмодерна и нависшего метамодерна!) отстает лет на …дцать, отчего наша культура и культурные плодики не нужны в современном мире. Нет у нас своего Голливуда или «Студии Гибли». По большей части, за архинаиредчайшими исключениями, мы лишь копируем, да копируем. Не лучшее и не лучшим образом…
…Мы легально и нелегально продаем безмерные земли южному соседу, полные лесов и прочих ресурсов, но собираем дрова опять же смсками на федеральных каналах бабушкам куда-нибудь в Архангельск. Каждый третий из нас – политолог, каждый второй – историк, без минимальных знаний в политологии с историей. Восстанавливаем памятники недоучке-семинаристу, но в голову не придет поставить крохотный постаменьтик для человека, отменившего повсеместное крепостное рабство. Боимся и не любим изучать свое же прошлое, разукрашиваем его мифами в обнимку с небылицами, в которые начинаем сами верить, строить и воспевать в настоящем.
Три десятилетия назад материалистическая до основания страна сейчас до небес наполнена мистикой. Мы не доверяем гмо, но верим экстрасенсам; мы очень верующие, но многие не знают «Отче наш»; мы за мир, но ведем несколько войн; «ихтамнет», но похоронки есть; не тридцать седьмой, но за репосты сажают; суд независимый, но решения принимаются по звонку или по понятиям; традиционные ценности, но сотни тысяч беспризорников и эпидемия СПИДа. Обвешиваемся георгиевскими лентами, но при въезде в ЕС ради сырочка, их снимаем. Какую партию у нас ни создавай, в результате получится КПСС. Каким журналистом ни работай, в результате получится пропагандист. Какого президента ни избирай, в результате получится царь. Какую демократию или социализм ни строй, в результате получится азиатская деспотия или допетровская архаика.
…Мы тщеславимся некой соборностью, но зимой и снега у соседа не допросишься. Разговоры о духовности сопровождаем пьянкой, болтовню о патриотизме – воровством. Мы любим низкие цены и хорошие товары, но ненавидим бизнесменов и предпринимателей; мы мечтаем жить богато, но не вывариваем богачей. Мы хотим денег, мы алчны и жадны не менее, чем те самые «капиталистические свиньи», но работать никто не хочет, а зачастую – просто не умеет. Ненавидим блат и кумовство когда оно у других, но в тайне мечтаем о первом и втором, но всенепременно для себя любимых. Мы корим воров, но сами при первой же возможности готовы скоммуниздить хоть стропила прямо из-под плотника на первой попавшейся стройке…
…Мы пригубили каплю свободы, но не сдюжили ее,– за девять лет она буквально порвала нас на кусочки. И менее, чем десять лет жизни без кнута привили там такой железный иммунитет против отсутствия этого кнута, что мы с радостью, со слезами на глазах и вековечной обидой на запад, вбежали в издохшую, смердящую тушу нашего левиафана, в самое его гниющее, червивое лоно, под когтистые и царапающие до мяса лапки двуглавого орла. Мы ненавидим запад, обвиняем его во всех бедах, тогда как сами изо всех сил тщимся пользовать блага западных технологий и во всем походить на него. При такой территории, мы нет-нет, но поголодаем, а отъевшись ножками Буша, вновь бычим в сторону Атлантики.
Мы бараны, идущие бесконечным строем в ряд, бараны бьющие в барабаны, для которых сами даем кожу. Мы живем на излете пули, в фарсовом симулякре и некрофильском воспроизведении то ли империи, то ли квазисовка, со всеми худшими проявлениями что первого, что второго.
И вот, во всей этой мозаике из антиподоподобных элементов, как то трупак-атеист на главной площади страны и памятник главному крестителю в полукилометре от него, или бывший подполковник КГБ со свечкой в православном храме – во всем этом постидейном винегрете, всенациональной биполярочке, в этом идеологическом франкенштейноподобном вакууме из давным-давно мертвых и криво пришитых друг к другу элементов, существую и я, ваш покорный слуга. Поэтому не корите меня так уж сильно за мою плотоядную тягу к женским ступням и к женщинам вообще. Видит бог, если он до сих пор существует, я не худшее, что есть в нашей парадигме бытия.
Все вышеперечисленное, пожалуй, можно счесть за оправдание болезненности моего влечения. Я не буду спорить. И я, что самое важное, не осуждаю никого из тех, кто как-то подпадет под вышесказанное. Но, пожалуйста, не судите и вы меня. Или вы сами знаете про нравственность? Что есть хорошо или плохо? Что есть мораль и благо? Что есть истина? Перефразируя классика, я считаю очень важным, чтобы всему этому модернистско-этическому обскурантизму, ценностно-нравственному иллюзорному дискурсу был положен гребаный конец. Ни одна девушка на планете, насколько я слышал, не умерла от ласкания пальчиков. Хотя однажды я так сильно прикусил ножку одной знакомой, что у нее пошла немного кровь…Но это другая история.