Последняя из амазонок

«Не слушай его! — вскричали в один голос Маэс и Панасагор. — Он хочет, чтобы ты отказался от преследования этих женщин! Будь осторожен, ты имеешь дело с эллинским коварством!»

Тесей в ответ привёл Боргесу свои доводы.

«В глазах всех народов, — подчеркнул он, — амазонки потерпели поражение. Их время ушло, и даже твои юные удальцы должны признать, что эти воительницы более не представляют собой серьёзной угрозы для твоего народа. Они хотят одного: покинуть земли, некогда принадлежавшие им, но утраченные навсегда, с чем им пришлось смириться. Они бегут от тебя, Боргес, бегут в пустыни, столь дикие и безжизненные, что поселиться там не пожелает никакое другое племя».

«Следует ли мне позволить им уйти?» — осведомился Боргес громко, чтобы все слышали.

Молодые вожди негодующе взревели. Их рёв подхватила пьяная толпа. Тесей невозмутимо дождался, когда шум уляжется, и лишь тогда — громко, чтобы слышали все, — ответил:

«О мудрый Боргес, разве мерилом величия монарха не служит милосердие, проявляемое им по отношению к побеждённым врагам? Разве грозный лев, одолев соперника, не позволяет ему удалиться с поля боя? Разве не так ведут себя в схожих обстоятельствах могучий бык, свирепый волк, владыка небес орёл? Именно такими деяниями и измеряется подлинное величие».

Молодые смутьяны вновь возмущённо загомонили.

Боргес внимательно посмотрел на Тесея.

«Некогда, друг мой, я взял у тебя свинец, поверив, что это золото».

«Все эллины — обманщики! — вскричали юные вожди. — Хотелось бы знать, какую ещё хитрость измыслили этот мошенник и его прихвостни!»

Оставив эти выкрики без внимания, Тесей сообщил Боргесу, что ныне он уже не является царём Афин. Его лишили власти, и государством теперь управляют его враги.

«Удача изменила мне, Боргес. Тебе нечего уже бояться меня».

Скиф улыбнулся:

«Может, и так, Тесей, но какое тебе дело до этих амазонок? Почему ты так пламенно выступаешь передо мной в их защиту? В чём причина? В любви к той, которая когда-то была твоей женой? Или всё проще — годы размягчили твоё сердце?»

Тесей указал на молодых вождей равнин.

«Для юношей, таких, как они, будущее видится безбрежной степью. Годы лежат перед ними как несчётные стадии, а горизонт так далёк, что, кажется, скакать до него нужно целую вечность. А вот для нас с тобой, увы, эта линия совсем близка. Может быть, тяжесть прожитых зим давит на нас, друг мой, пробуждая сочувствие к тем, чьи дни, как и наши, близятся к завершению».

Он указал на амазонский шлем в руках Боргеса.

«Как и наши народы, народ свободных женщин ведёт счёт векам своей истории. Но в то время, как наши народы будут продолжать жить и процветать даже после нашего с тобой ухода, тал Кирте ждут увядание, упадок и исчезновение».

И вновь молодые вожди разразились недовольными возгласами. Однако старый Боргес не удостоил их и взгляда. Всё его внимание было приковано к Тесею.

«Ну что ж, — промолвил владыка степей, — мы с тобой можем заключить сделку. Если придём к соглашению, я прослежу за тем, чтобы ни одному молодому удальцу не пришло в голову его нарушить. Я дам амазонкам уйти, отзову высланную мною погоню и не позволю никому снарядить новую. Я не стану мешать великой Элевтере и пришедшим с ней воительницам, да помогут им боги соединиться за Вратами Бурь с остатками своего племени. Но если я отрекусь от моей мести, Тесей, то и ты в ответ должен будешь кое от чего отказаться».

Наш царь ждал.

Боргес заговорил снова:

«Ты должен пообещать, что никогда не вернёшься в Афины».

На сей раз возмутились не степные молодцы, а афиняне:

«Что такое Афины без Тесея? Что Тесей без Афин?»

Вождь скифов дождался, когда стихнут протестующие возгласы, и продолжил:

«Я боюсь тебя, Тесей, я боюсь твоего города. Ты во главе Афин и Афины с тобой во главе являете собой постоянный источник тревоги. Поэтому мы не можем допустить твоего возвращения. Ступай, куда пожелаешь. Можешь, если угодно, остаться у нас: тебе окажут все подобающие царю и герою почести, и ты до конца своих дней не будешь ни в чём знать нужды. Но никогда не возвращайся на родину. Если то, что ты сказал мне, правда и твои соотечественники действительно лишили тебя трона, ты вполне можешь дать мне такое обещание. Я откажусь от моей мести, если ты откажешься от возвращения домой».

Маэс и Панасагор яростно запротестовали:

«Почему ты слушаешь этого пирата? Почему его слово, а не наше должно решить судьбу этих женщин?»

«Потому, — ответил Боргес, — что его рукой были они повержены, а не нашей».

Боргес поднял бронзовый, отделанный кобальтом и электром амазонский шлем, который венчал дивной работы гребень в виде грифона, закогтившего оленя. С восхищением рассматривая это произведение искусства, владыка скифов, как бы подводя итог разговору, сказал:

«Воистину, Тесей, разве не должно нам проявлять милосердие по отношению к тем, кто превосходил нас в доблести и чьё падение стало нашей удачей, но отнюдь не было нашей заслугой?»

Глава 45

ОБРЯД ПАМЯТИ

Боргес сдержал своё слово. Он разрешил Элевтере и всем её воительницам, включая мою сестру, уйти на север через Врата Бурь.

Точно так же сдержал своё обещание и Тесей. Отряд вернулся в Афины без него. В его отсутствие высшая власть перешла к царевичу Ликосу, поддержанному такими видными представителями знатнейших родов, как Петей, Менесфей, Стих, и другими, прославившимися доблестью при защите города от амазонок и мудростью при служении отечеству в последующие годы. Когда корабли вернулись без Тесея, народное собрание формально признало его утратившим власть. Демократия в том виде, в котором она существовала, уступила место аристократической системе правления. Знать вернула себе всю полноту власти, однако не злоупотребляла ею, управляя строго, но справедливо.

По прошествии двенадцати месяцев в Афинах узнали о смерти Тесея, приключившейся после падения с утёса на острове Скирос, где он нашёл пристанище. Было то роковой случайностью либо же бывшего царя столкнула в пропасть вражеская рука, так и осталось тайной.

Быстрее всего оправился от всего случившегося и вернулся к прежней жизни Элиас, которого я по привычке продолжала называть отцом. Воздух родной усадьбы подействовал на него благотворно. Он увлечённо занялся хозяйством, а по отношению к матушке проявлял ещё больше нежности и внимания. Она отвечала ему искренней любовью. Отношение их ко мне не изменилось: меня растили как родную дочь, и никакие другие возможности никогда даже не обсуждались.

Дамон изо всех сил старался приохотиться к мирным трудам землевладельца, но оседлая жизнь всегда была не по нему, а теперь, с утратой Селены, он и вовсе не смог с ней мириться. Вместе с Элиасом он занимался моим воспитанием, пока я не достигла брачного возраста. А потом покинул Аттику и стал вести жизнь скитальца, к которой всегда склонялась его душа. С тех пор Дамон приезжал в Афины только раз в год, на праздник Боэдромии.

Когда мне минуло пятнадцать, меня выдали за царевича Аттика. Я согласилась на это без особой охоты и служила его дому без радости, хотя он был лучшим из людей и проявил определённую смелость, взяв в жёны девушку, за которой шла столь сомнительная слава.

В последующие годы я нежно полюбила его. Однако на первых порах после моего отлучения от Амазонии мне не было дела ни до чего: я замкнулась в своей горести. Почему меня отослали прочь? Почему Элевтера отвергла дочь своего народа, более всего на свете желавшую жить и умереть, служа ей? Почему моей сестре она позволила остаться, а меня прогнала домой?

В семнадцать лет у меня родился первый ребёнок. Признаюсь, я вынашивала дитя с горечью, ибо считала, что рождение ребёнка неразрывными узами привяжет меня к моему мужу и афинскому народу.

Но появилась ты, моя старшая дочка, которую, по вдохновенному наущению Небес, я назвала Алкиппой в честь великой воительницы, Могучей Кобылицы из Амазонии. Вслед за тобой на свет явились твои сёстры, — Эньо и Адрастея, Ксанфа и Главка, Скайлея и Стратоника. Глядя, как вы подрастаете и расцветаете, я наконец поняла, почему Элевтера отослала меня назад.