Последняя из амазонок

Вскоре подоспели основные силы: сначала авангард, потом — сотня за сотней — остальные. По мере того как подтягивались новые подразделения, сцена оплакивания повторялась, столь же горестная и душераздирающая. Некоторые амазонки насквозь пронзали себе ладони наконечниками стрел, другие полосовали ножами головы, так что их волосы и лица окрашивались кровью. Лошадям в знак скорби обрезали хвосты и гривы. В отчаянии женщины наносили себе раны ножами или острыми камнями, отрезали мочки ушей, посыпали плечи и головы пеплом, в который обратились тела их сестёр, Многие, совсем потеряв рассудок, бились о каменистую землю, катались по кострищам, рвали на себе волосы. Покрытые липкой кровью, сажей, меловой пылью, они, особенно с наступлением темноты, стали похожими на демонов ада. На моих глазах одна воительница взбежала по отвесному утёсу и бросилась вниз с высоты, наверное, сорока локтей. Сила удара о землю была ужасна, но она, поднявшись, вновь и вновь взбегала на крутой склон и повторяла падение, издавая невыносимые для слуха вопли.

В какой-то момент я наткнулся на Селену. Она изрезала себя ножом так, что лицо её покрыла кровавая маска, в глазах же амазонки я узрел не человека и даже не зверя, но стихию, столь же непостижимую для разума, как огонь.

Из темноты появилась Элевтера. Аэлла была её ученицей, младшей из её третьей триконы. Как раз в это время другие воительницы собирались снять истерзанное тело с креста, но, когда подъехала Элевтера, отступили. Остановив коня у подножия креста, Элевтера замерла в молчании и так, неподвижно, провела всю ночь.

Потом нам объяснили, что столь жестокое надругательство над погибшими (скифы не только оскальпировали и обезглавили их, но и перемешали лопатой останки, чтобы ни одна не получила отдельной могилы) было совершено для того, чтобы их жертвы не смогли обрести себя в загробном мире, но навеки были обречены на ужасающие страдания в сумрачной юдоли.

Оплакивание продолжалось всю ночь, и я могу с уверенностью сказать, что ни один из эллинских обрядов не способен сравниться с амазонскими по выразительности и накалу чувств. Не в силах выносить это зрелище, я отыскал брата и Филиппа.

Вместе мы удалились от места скорби на такое расстояние, где вопли и стенания уже не терзали наш слух, и там, к своему удивлению, увидели одинокого всадника, неподвижно застывшего под луной.

То был Тесей.

Узнав нас, он жестом подозвал нас к себе, а когда мы приблизились, тихо сказал:

— Они призывают Ненависть.

Сначала я не понял, что он имеет в виду, но потом внимательнее прислушался к звукам, доносившимся издалека, с места расправы. Ярость в голосах воительниц начинала пересиливать печаль. Амазонки взывали к грозным и мстительным божествам, Гекате и Немезиде, Дочерям Ночи и к Артемиде Безжалостной, к фригийской Кибеле, Великой Матери Сущего, к Деметре и Черной Персефоне, владычице царства Аида. Мольбы эти возносились к ночным небесам, словно исполненный ярости, кровожадный, первобытный вой, и волки пустыни, словно почуяв родство с этими пламенными душами, отзывались им из тьмы.

— Что скажете, братья? — спросил царь Афин голосом сухим, как степная пыль.

Мы повернулись к нему. В лунном свете лицо Тесея казалось серым, а черты его искажало такое горе, какого мне не случалось видеть у нашего царя ни до того, ни после этих дней.

Подняв свою плеть и указав в сторону места устрашающей тризны, он промолвил:

— Раньше, тысячу столетий назад, так жили все люди.

Глава 17

РЕЗНЯ НА ИССОХШИХ ХОЛМАХ

Великая река Танаис служит границей между Европой и Азией. Её ширина у ближайшего брода — того, куда должен был устремиться Боргес со своими скифами, — составляет двести локтей. Именно там амазонки и обрушились на своего врага, осуществив жестокую, но святую месть.

События развивались следующим образом. За два часа до рассвета тело девочки Аэллы сняли с креста и предали огню. Кости, окрашенные охрой, завернули в волчью шкуру вместе с боевым набором Элевтеры (священными амулетами и талисманами, составляющими магическую основу силы воительницы) и выложили на меловую подставку, возвышавшуюся над уровнем равнины на высоту чуть ниже колена. Рядом на таких же возвышениях разложили ещё пятьдесят шесть кучек пепла и обгоревших костей (их постарались разделить так, чтобы каждую можно было считать останками одной девушки) и поверх каждой положили боевой топор. Вокруг этого кольца останков всадницы, верхом и в траурной раскраске, образовали второе кольцо, живое. Перед каждым погребальным костром застыла амазонка, исполнявшая обязанности жрицы.

Ночному неистовству и буйству пришёл конец: казалось, живые впитали в себя боль и страдания умерших, чтобы преисполниться грозной, смертоносной решимости. Это высочайшее напряжение чувств, доступное лишь женщинам и именуемое по-амазонски «аутере», а по-эллински — «гинекофотия», казалось, выстудило самый степной воздух.

К этим пятидесяти семи святилищам потянулись воительницы небольшими отрядами: цепочкой, держа коней в поводу, они одна за другой подходили к жрице, которая отточенной до остроты бритвы секирой рассекала деве кончик языка. То был особый ритуал, видеть который доводилось лишь очень немногим из мужчин: «железный обряд», именуемый также «призывание Ареса». Смысл его заключался в том, что каждая из сестёр пробовала на язык солёный вкус собственной смерти, и враг уже не имел права заявить, будто первым пролил её кровь.

повторяли распорядительницы церемониала.

Помимо языка делались зарубки на щеках, по две на каждой. В то время как одни девы подвергались увечьям, остальные распевали гимн такой древности, что даже Селена (как призналась она мне впоследствии) разбирала далеко не каждое слово.

Потом сожжённые кости, завернув в волчьи шкуры, перенесли в кибитки. Завершив обряд, жрицы уселись в сёдла, снова превратившись в бойцов. Войско покинуло высохшее ложе реки и выстроилось по отрядам, дожидаясь солнца.

Вернувшиеся вскоре разведчики донесли о том, что впереди, стадиях в ста двадцати, скифы оставили кибитку со сломанной осью. Это означало, что враг бежит, бросая всё, что может его задержать.

Следующий разведывательный разъезд сообщил, что в восьмидесяти стадиях за заброшенной повозкой (и в четырёхстах от Танаиса) виднеется движущееся облако пыли. Созвали военный совет, но из эллинов туда пригласили лишь Тесея и Ликоса, так что о принятых решениях я не слышал.

Когда марш продолжился, я пристроился за Селеной, а поскольку никто не возражал (возможно, на меня просто не обратили внимания), то там и остался.

Солнце для амазонок является примерно тем же, что музы для эллинов, и тот, кто видел, как они обращаются к нему с молитвой, никогда этого не забудет. Каждая воительница взывает к нему в молчании, дабы оно, светило, стало в день битвы свидетелем её доблести, а в случае гибели оставило имя отважно павшей в памяти свободного народа. В то мгновение, когда первый солнечный луч разрезал линию неба, всё амазонское войско с завываниями и улюлюканьем, от которого кровь стынет в жилах, сорвалось с места в карьер и устремилось вперёд. Стена всадников фронтом в тысячу локтей пришла в движение. Селена поскакала вместе со всеми, я поспешил за нею.

Когда амазонки совершают бросок, который должен закончиться сражением, они формируют боевое построение на основе своих трикон. Осуществляется это следующим образом.

Первую шеренгу составляют старшие сёстры третьей триады, скачущие на сменных конях. Их боевые скакуны налегке бегут за ними, причём темп поддерживается хоть и быстрый, но такой, чтобы не загнать лошадей. Следующие по старшинству составляют вторую линию, младшие — третью.