Страница 33 из 101
Эти слова были встречены с восторгом, и Элевтера, окрылённая поддержкой слушателей, стала обличать эллинов ещё более рьяно и нетерпимо.
— Наш гость в своей речи восхваляет горожан за их сдержанность, учтивость и хорошие манеры. Это не что иное, как попытка исподволь назвать нас дикарями. Но разве мы таковы, сёстры? Мы, женщины, не подчинённые мужчинам, со всех сторон окружены теми, кто хотел бы ввергнуть нас в это жалкое состояние. Вы дивитесь нашей жестокости? Но тогда как другие народы борются за сохранение их родной земли, нам приходится отстаивать наши тела и души, которые мужчины при первой же возможности поработили бы так же, как они сделали это во всех прочих краях. Я слышала, о, афиняне, что некогда ваши собственные жёны и матери были равны мужчинам. Да, до того как у вас установились «благородные городские обычаи», женский голос был равен мужскому. Однако вы — это сделал ваш царь Кекроп — принудили женщин к покорности и молчанию. Тал Кирте никогда не потерпят ничего подобного, и всякий надеющийся сделать наших сестёр своей собственностью получит самый жестокий и суровый отпор! Мы держимся особняком от прочих народов и полагаемся не на друзей и союзы, а на собственную решимость и силу духа. Защищаем ли мы себя, как дикие звери? Да, но кто не защищался бы на нашем месте! Отвергаем ли мы нажим? Да, но так повели бы себя и вы! Враги окружают нас со всех сторон, и даже из-за моря к нам являются воры вроде вас, желающие украсть нашу свободу!
Она взглянула на Тесея в упор.
— Запомни, пират, покушающийся на нашу вольность: если у других племён готовность умереть за свой народ является добродетелью, которую прививают и внушают, у нас дело обстоит не так. Для воительниц свободного народа верность и самоотверженность естественны так же, как для стаи волков, и лишить нас этого можно, лишь забрав наши жизни. И я, как и любая из дев, с радостью отдам свою жизнь во имя сохранения нашей вольности. И если свободному народу суждено пасть, то мы погибнем все. Земля пропитается нашей и вашей кровью, но никогда мы не уступим чужакам святой вольности, которую чтим так, что называем себя её именем, тал Кирте!
Тысячи слушательниц выразили оратору восхищение оглушительными криками, но нашлись и недовольные: по их мнению, обвинения, адресованные Тесею, ни на чём не основаны, не говоря уж о том, что они отнюдь не соответствовали духу гостеприимства.
Сама Элевтера, поняв, что несколько перебрала с гневными выпадами, закончила выступление и сошла с помоста.
Антиопа по праву одной из цариц предложила Тесею, коль скоро он пожелает, продолжить свою речь и привести ответные доводы, на которые Элевтера сможет впоследствии возразить. Такой подход одобрили все.
— Я благодарю выступавшую сейчас деву, — промолвил Тесей, учтиво поклонившись своей противнице, — за её прочувствованный панегирик степной жизни. Многое не вызывает возражений, однако она затронула тему смерти, каковую хотел бы развить и я. Немало вещей разделяет обитающие на земле народы, объединяет же нас одно: все мы смертны. Рано или поздно эта мельница перемалывает в муку каждого. Сознание своей смертности возвышает человека над бессловесной тварью: лишь мы одни знаем, что обречены умереть. По природе своей человек дик и является, в сущности, таким же свирепым хищником, как лев или волк. Однако осознание конечности своего существования не только отличает нас от этих животных, но и накладывает на нас определённые обязательства. Да, божество создало нас охотниками, и мы остаёмся такими, какими сотворены. Но, отделив людей от прочих своих творений, боги тем самым дали им иное, великое предназначение. Мы должны подняться, возвыситься от низости к благородству, от невежества к просвещению, от варварства к цивилизации, от звериного начала в себе — к истинно человеческому! В минувшие эпохи люди не ведали никакого закона. Человек истреблял себе подобных, убивал даже собственных родичей, а жестокостью и кровожадностью превосходил самых свирепых хищников. Впрочем, не буду более занимать ваше время, расписывая проявления дикости. Подумайте о другом, друзья мои. Есть неколебимый закон, перед коим склоняются даже бессмертные боги: высшее превосходит низшее, и новое сменяет старое. Подобно тому, как титанов и сынов Геи сменили Зевс и олимпийцы, так и роду человеческому, и мужчинам и женщинам, подобает заменить животные инстинкты разумом, жестокость — гуманностью, а вожделение — любовью.
Свою речь Тесей закончил восхвалением милосердия Ипполиты, Антиопы, даже Элевтеры и всего свободного народа. По его словам, даровав ему и его людям убежище, девы-воительницы поступили в соответствии с заветами Зевса Странноприимца, а стало быть, проявили не низменное, животное начало, побуждающее к беспощадной жестокости, но высокую гуманность, свойственную существам цивилизованным и одухотворённым.
С этими словами царь Афин сошёл с помоста, и раззадоренные полемикой слушатели стали вновь вызывать Элевтеру, желая услышать, сможет ли она опровергнуть доводы столь умелого оратора.
Элевтера, однако, заметила, как смотрела Антиопа на Тесея на протяжении всего этого спора, и поняла, что её подруга тронута красноречием чужестранца и склонилась на его сторону. По этой и некоторым другим причинам она отказалась говорить и, заявив, что является воительницей, а не оратором, предложила, чтобы от имени свободного народа выступила царица Антиопа. Втайне Элевтера надеялась, что, сделав афинянина и Антиопу противниками в публичном споре, она сможет задушить зарождавшееся между ними чувство. Она полагала, что пред лицом всего племени царица не дерзнёт принять сторону чужестранца, а выступив с возражением, настроит его против себя.
Я стояла слева от Антиопы и прекрасно видела её лицо. Хотя Антиопа отлично поняла, какие соображения скрываются за просьбой Элевтеры, деваться ей было некуда: шумное одобрение народа не позволяло царице отмолчаться. Потому она выступила вперёд и заговорила:
— Сёстры и матери, дочери, союзники и друзья, я взошла на этот помост не для того, чтобы опровергнуть доводы нашего афинского гостя собственными, но сделала это по призыву и требованию соплеменниц. Поэтому я буду высказывать не свои соображения, как поступал этот эллин, — тут она учтиво поклонилась в сторону Тесея, — но поделюсь с вами тем, что идёт от сути моего естества, что истекает из глубины моего сердца. Сердце же подсказывает мне, что человечество не способно подняться к богу путём совершенствования нравов, накопления знаний и усугубления умений: этот путь не приближает к богу, но отдаляет от него. Наш гость называет божьи творения зверями; я же скажу, что нам стоило бы гордиться этим именем. Давайте сделаем их нашими наставниками — будем учиться у земли и её стихий, у её четвероногих чад и крылатых властителей воздуха. Они явились от лика создателя и говорят на его языке, не нуждаясь ни в толмачах, ни в наставниках. Из всех тварей земных лишь люди отдалились от бога, причём отдалили их те самые искусства, которые наш гость считает возвышающими и облагораживающими. И чем больше овладевают ими люди, чем больше предаются они суетному мудрствованию, тем дальше уходят они от начала начал. Эллин, взирая на небо и степь, видит то, что сотворил бог. Я вижу самого бога. Нужны ли нам иные школы, нежели школа ветра и неба, зимы и лета, рождения и смерти? Творец мира есть единственный наш учитель, и в его книге уже написано всё, что нам нужно знать. Наш друг объявляет город высшим достижением человеческого разума, с помощью коего человек способен подняться из дикости к некоему высшему состоянию. В ответ я призываю его взглянуть на эту скалу. Или на это море. Сотворено ли одно или другое человеком? Нет, с тех пор как восходит солнце и проливаются дожди, человеку не удалось создать ровным счётом ничего. Ни неба, ни земли, ни зерна, ни лошади, ни даже камня. Скажу больше, даже богохульственные мысли посещают человека лишь по божьему же попущению, и человек не делает ни единого вздоха иначе, кроме как по милости небес. А бог зажигает и гасит луны и звёзды, и свечу нашей жизни задувает единым дуновением!