Бич Божий

Отбиваясь от гуннов, я увидел, как наша кавалерия надвинулась на них ревущей стеной. Теперь в ней смешались римляне и вестготы, франки и аланы. Они тоже хрипло орали и наступали на замедливших свой бег гуннов. Я бросился в сторону. Ещё мгновение — и я был бы растоптан несущимися мне навстречу конями. Все рога громко трубили, и поле — от запада до востока — пришло в движение, словно покачнулись чаши весов. Битва стала смещаться к лагерю Аттилы.

Я наткнулся на гору трупов и взобрался на неё, чтобы лучше разглядеть происходящее, и оцепенел от этого зрелища. Вопреки моим опасениям вестготы не покинули поле боя. Они вернулись и присоединились к нашей армии. Ничто не могло остановить их новую атаку во главе с сыном Теодориха Торисмондом. Натиск вестготов увлёк за собой всех нас, точно мощное течение, прорвавшее плотину. Это была месть за гибель их короля и надругательство над принцессой! Многие гунны продолжали ожесточённо биться, других вышибли из седел, а десятки тысяч отступили к повозкам вокруг лагеря, служившим примитивными укреплениями, за которыми могли укрыться воины.

Они были разбиты.

На горизонте сверкало закатное солнце.

— Вперёд! — прокричал Аэций, скакавший вместе с нами.

— Вперёд!

Сыграл ли свою роль старый железный меч? И была ли битва окончательным крахом Аттилы?

Я двинулся вперёд с войсками, но для большинства из нас атака превратилась в неуверенное, беспорядочное преследование. Мы шатались от усталости после отчаянных схваток, пережитых нами в течение этого жуткого дня, когда битва сделалась настоящим апокалипсисом. Сейчас нам трудно было даже поднять оружие, а не то что пустить его в ход. Да и гунны были не в лучшей форме. Однако, добравшись до повозок, они смогли утолить жажду и после этого словно ожили, вновь взяли луки, и небо потемнело от их стрел. Наши лучники и военные орудия находились вне наступавших шеренг, и когда этот чёрный дождь захлестнул предзакатное небо, нам нечем было его отразить и мы не смогли подъехать к лагерю гуннов. Это не удалось даже мне, мечтавшему спасти Илану. Меня поразило, что я, чудом уцелевший в бою, но опьяневший от усталости, больше не в силах сражаться. Мы отступили под напором гуннских стрел, истерзанные армии опять разделила целая миля, и римляне очутились на кладбище, каким стало поле нашей победы. Солнце закатилось, и этот вечерний сумрак показался мне благословением. Я нашёл кожаный мешок с водой рядом с убитым легионером, жадно выпил её и погрузился в забытье.

Глава 28

МЕЧ МАРСА

Я пришёл в чувство несколько часов спустя. Луна уже давно сияла на небе и освещала покрытое мёртвыми поле. Тела погибших были повсюду. Никто бы не смог охватить взглядом место гигантской бойни, да никто и не помнил столь масштабной и кровопролитной битвы. Её жертвы не поддавались подсчёту. И никто не пытался похоронить погибших.

Мы покинули поле боя, предоставив природе заботиться об останках.

Это была жуткая, нереальная ночь, полная призраков; стоны раненых как будто сменились глухими причитаниями, мучаясь от боли, они бились в судорогах, и их агонизирующие тела издавали звуки, похожие и на звериный рык, и на жужжание насекомых. Собаки, давно покинутые своими хозяевами во время летнего нашествия гуннов, поедали внутренности и конечности убитых. То же самое, как мне потом сказали, делали волки, и их жёлтые глаза сверкали в лунном свете. Рычание и вой доносились до крайних армейских шеренг.

Казалось, весь мир явился сюда остановить Аттилу, но даже сейчас никто из нас не был уверен в том, что это не было всего лишь отсрочкой, передышкой на одну ночь. Да, он отступил, но не начнёт ли он утром новую атаку, восстановив силы за стенами своего лагеря? С другой стороны, сумеет ли Рим выдержать ещё один натиск варваров? Почти целое поколение было стёрто с лица земли за один долгий день и вечер. Потомки навсегда запомнят, какой ценой далась нам победа.

Ещё никогда сотни тысяч воинов не погибали за столь короткий срок. И не одни только люди, но и лошади, тысячи боевых коней. При свете луны я увидел, как трупы солдат и лошадей создавали причудливые конфигурации: линии, полумесяцы и круги отмечали места наиболее ожесточённых схваток. Это напоминало рисунок какого-то чудовищного, затейливого ковра. Кто-то из выживших бродил по полю в поисках друзей, но большинство воинов в том и другом лагере просто свалились от усталости и истощения, так что к мёртвым прибавилось несметное количество спящих и потерявших сознание. Поле пропахло кровью, мочой и экскрементами. Завтра к полудню к ним прибавится запах гниющих трупов, но пока наша армия расположилась рядом с павшими.

Я совершенно не представлял себе, что должен делать. За минувший год я навидался таких ужасов, что жизнь потеряла смысл. Я чувствовал себя опустошённым, ни с кем не связанным и словно спал наяву. Только случайность помешала Скилле убить меня сегодня днём. Почему? Зачем Бог дал мне всё это увидеть? Какова была Его цель? Я мог бы сейчас найти Аэция, но к чему приведут меня эти поиски? И мог бы прокрасться к Плане, но она по-прежнему точно ускользала от меня и пряталась вдали. Нас всё ещё разделяла уцелевшая армия Аттилы. Я мог бы в который раз сразиться со Скиллой, но и он тоже казался мне бессмертным. Как ни странно, он стал единственным близким мне воином. У нас была одна и та же возлюбленная, одни и те же сражения, одно и то же предназначение. И я подумал, а вдруг, когда всё закончится и прекратится кровавая бойня, мы сможем делиться вином и кумысом перед жарким костром, вспоминая задиристых юнцов, которыми были в прошлом, до этой кровавой схватки.

Исчез ли он навсегда, сметённый волной атакующих вестготов? Или по-прежнему охотится за мной с туго натянутым луком?

Я осмотрел своё тело и с удивлением не обнаружил на нём ни единой раны, только моё оружие было окровавлено. Я отделался синяками и кровоподтёками. Я был жив, в отличие от сотен тысяч убитых, и, однако, находился вместе с ними, дышал рядом с бездыханными. Опять-таки, почему? Раньше я думал, что опыт способен решить загадки жизни. Но, похоже, он только добавлял новые тайны к уже известным.

Я сидел, погруженный в эти туманные размышления, столь же бесполезные, как мой сломанный меч. И вдруг заметил тёмную фигуру. Она прокладывала путь мне навстречу через горы трупов и, вероятно, искала лежавшего здесь товарища. Это нелёгкая задача. Нанесённые раны были столь жестоки, а тела умерших столь искромсаны, что многие стали неузнаваемы. Меня восхитила преданность этого человека.

Да, я не ошибся: причина действительно была в преданности, но совсем иного толка. Фигура приблизилась, и я уловил в её очертаниях нечто знакомое и тревожное. Моё утомление внезапно сменилось беспокойством. Я, пошатываясь, поднялся. Он остановился, луна осветила моё лицо, и он негромко окликнул меня с тридцати шагов:

— Алабанда?

— Ты что, никогда не отдыхаешь?

Мой голос дрожал от усталости.

— Я не стану сражаться с тобой. Я устал от убийств. Сегодня была не война, а безумие. Оно погубило мой народ.

Скилла поглядел на трупы, озарённые лунным светом.

— Илана нуждается в нашей помощи, Ионас Алабанда.

— Илана? — с трудом переспросил я.

— Аттила сошёл с ума. Он боится завтрашнего полного разгрома и поэтому сложил погребальный костёр из деревянных седел и своих редчайших сокровищ. Если Аэций прорвётся сквозь ряды повозок, Аттила разожжёт костёр и бросится в его пламя.

Моё сердце взволнованно забилось от неожиданных вестей. Неужели гунны и впрямь отчаялись или же прибегли к хитрой уловке?

— Если Аттила умрёт, то Илана, скорее всего, освободится, — робко предположил я.

— Нет. Он приковал её цепью к погребальному костру.

— Зачем ты мне об этом говоришь?

— Разве я пришёл бы к тебе по доброй воле и без всякой цели, римлянин? Ты стал моим заклятым врагом с нашей первой встречи. У меня была не одна возможность убить тебя вчера, но тут вмешались боги и остановили меня. Теперь я знаю почему. Только ты способен её спасти.