Страница 10 из 93
— Да как они могут жить и плодиться в такой грязи? — простонал Хризафий.
Бигилас всё-таки убедил Эдеко снять его меха и снаряжение и накинуть поверх туники мантию из египетской шерсти, расшитую золотыми нитями и отороченную горностаевыми шкурками, украшенными россыпью драгоценных камней. Гунн выглядел в ней нелепо: настоящим медведем в шелках. Руки у него были грубыми, как у плотника, а волосы походили на космы старой ведьмы, однако в новой для него надушенной одежде он чуть естественнее вписывался в обстановку триклиния[18] с видом на Мраморное море. Множество ламп и свечей окутали комнату сияющей дымкой, с моря дул прохладный ветерок, а кубок гунна постоянно наполнялся вином, так что у него заметно улучшилось настроение. Пришла пора обратиться к Эдеко с предложением.
Хризафий прекрасно знал, что гуннам не чужда была любовь к роскоши, и пусть они были всего лишь всадниками-разбойниками, не привыкшими к городской жизни, их тоже манили дорогие товары и великолепие столичных дворцов. Они ненавидели римлян из зависти, а значит, подкупить их будет нетрудно. Не сложнее, чем ребятишек, мечтающих о вазе со сладостями. Первый министр целых десять лет боялся нанести решительный удар и уничтожить их властителя, Аттилу. Более того, он старался задобрить этого безумца щедрой данью и лишь растерянно моргал, когда её размер увеличился сначала от трёхсот пятидесяти фунтов золота, выплачивавшихся при жизни отца Аттилы, до семисот фунтов — в годы правления брата Аттилы, а затем более чем до двух тысяч — по требованию самого Аттилы. Таким образом, ежегодная выплата составляла сто пятьдесят тысяч солидов[19]! В 447 году для того, чтобы выплатить шесть тысяч фунтов, необходимых для заключения мирного договора, городским торговцам и сенаторам пришлось расплавить драгоценности своих жён. Кто-то в порыве отчаяния покончил с собой. Более того, в казне осталось слишком мало денег для оплаты роскошных предметов во дворце Хризафия. Именно при Аттиле разрозненная масса кочевых племён, промышлявших набегами, превратилась в алчную и хищную империю. И это Аттила заменил разумную выплату дани откровенным грабежом имперских запасов. Стоит лишь убрать Аттилу, и союз гуннских племён разрушится сам собой. Один удар кинжала или нацеженный в кубок яд — и эта мучительная проблема Восточной империи будет решена.
Евнух благосклонно улыбнулся гунну и, кивнув переводчику Бигиласу, проговорил:
— Вам нравятся наши эпикурейские деликатесы, Эдеко?
— Что? — откликнулся варвар с безобразно набитым ртом.
— Еда, мой друг.
— Она хорошая.
Эдеко взял ещё одну пригоршню фруктов.
— В Константинополь приезжают лучшие повара мира. Они состязаются друг с другом, изобретая новые, удивительные рецепты. Их блюда — истинный праздник вкуса.
— Вы хороший хозяин, Хризафий, — одобрительно заметил гунн. — Я расскажу об этом Аттиле.
— Как лестно. — Министр пригубил глоток из кубка. — А вам известно, Эдеко, что человек с вашим положением и с вашими способностями может питаться подобными блюдами каждый день?
Тут варвар наконец помедлил и переспросил:
— Каждый день?
— Если бы вы жили у нас.
— Но я живу у Аттилы.
— Да, я знаю, но вы когда-нибудь думали о жизни в Константинополе?
— А где я буду держать моих лошадей? — хмыкнул гунн.
Хризафий улыбнулся.
— Разве нам нужны лошади? Нам теперь незачем куда-либо ехать. Весь мир приезжает в Константинополь и привозит сюда отборные товары. Блестящие умы, лучшие художники, благочестивые священники — все они стремятся в Новый Рим. Здесь живут красивейшие женщины империи, да вы и сами видели моих рабынь и служанок в ванной. К чему вам здесь лошади?
Эдеко догадался, что ему собираются сделать какое-то предложение, и пересел поближе, выпрямившись на обеденной кушетке. Он попытался сосредоточиться и побороть лёгкое опьянение.
— Я не римлянин.
— Но вы можете им стать.
Варвар недоверчиво огляделся по сторонам, словно всё окружающее могло мгновенно исчезнуть.
— У меня здесь нет дома.
— Но он тоже мог бы появиться, генерал. Человека с вашим военным опытом высоко оценят в нашей армии. А человек с вашим положением мог бы иметь дворец, ничем не уступающий этому. Человек вроде вас, согласившийся служить императору, станет первым среди нашей знати. Наши дворцы, наши игры, наши товары и наши женщины — все они могут быть вашими.
Глаза гунна сузились.
— Вы хотите сказать, если я брошу свой народ и присоединюсь к вам.
— Я хочу сказать, если вы решитесь спасти ваш народ, равно как и наш, Эдеко. Тогда вы займёте истинное место в истории.
— Моё место — рядом с Аттилой.
— До поры до времени. Но разве мы должны встретиться в следующий раз на поле боя? Мы оба знаем, что именно этого хочет Аттила. Ваш правитель ненасытен. Ни одна победа не удовлетворяет его. Никакой дани ему не достаточно. Он подозревает всех, кто ему предан. Пока он жив, ни один гунн и ни один римлянин не почувствуют себя в безопасности. Если его не остановить, он погубит всех нас.
Эдеко перестал есть и с недоумением посмотрел на Хризафия.
— Чего же вы хотите?
Первый министр положил свою тонкую, мягкую руку на грубую ладонь гунна и сжал её.
— Я хочу, чтобы вы убили Аттилу, друг мой.
— Убил его! Да он заживо сдерёт с меня кожу.
— Нет, ничего не случится, если вы сделаете это тайно, удалив охрану. Например, во время переговоров с римскими послами, где вы станете ключевой фигурой. Он умрёт, а вы покинете зал для обсуждения спорных вопросов. Всё пройдёт незаметно, и хаос воцарится лишь позднее, когда его найдут мёртвым. К тому времени, когда гунны выяснят, кто отвечал за его безопасность и кто мог бы быть виновен в преступлении, вы уже вернётесь сюда, в Константинополь, и прославитесь на весь мир. Вы станете настоящим героем. У вас будет дворец вроде этого и женщины вроде тех, которых вы видели. Вам хватит золота на всю оставшуюся жизнь. Вы даже согнётесь под его тяжестью.
Эдеко пытался скрыть жадный взгляд.
— Много ли золота вы мне дадите?
— Пятьдесят фунтов, — улыбнулся Хризафий.
Гунн затаил дыхание.
— Это всего лишь задаток. Мы дадим вам куда больше золота, и вы станете одним из богатейших людей нашего города, Эдеко. Вам будет оказано достаточно почестей, чтобы жить в мире и роскоши. Ну что вам стоит решиться? Вы один из немногих приближённых Аттилы. Он вам доверяет, и вы сможете остаться с ним наедине. Никто из гуннов не осмелится поднять руку на Аттилу, а вы сделаете это без колебаний.
Гунн облизал губы.
— Пятьдесят фунтов? И ещё больше?
— Разве Аттила не убил бы вас за такую цену?
Эдеко пожал плечами, как будто допуская подобный исход.
— И где это золото?
Хризафий щёлкнул пальцами. В комнату вошёл его раб — высокий германец, принёсший тяжёлый сундук, настолько тяжёлый, что было видно, как мощные мускулы раба напряглись.
Он опустил сундук и открыл крышку. Перед глазами гунна замелькала россыпь золотых монет. Министр позволил ему задержать на них взгляд, а затем дал знак рабу захлопнуть крышку.
— Вот она, ваша возможность, Эдеко, жить подобно мне.
— Если я вернусь верхом в Хунугури и привезу всё это в седле, Аттила сразу поймёт, что вы мне обещали. И меня распнут на кресте в нашей долине.
— Я это понимаю. И расскажу вам, каков мой план. Давайте сделаем вид, будто мы не сумели договориться. Разрешите мне отправить римского посла к Аттиле вместе с вами. Пусть туда поедет и переводчик Бигилас. Сейчас вы получите немало даров, и Аттила ничего не заподозрит. Для переговоров, как всем известно, требуется время. Вы снова сблизитесь с тираном. Аттилу нужно убедить в том, что римляне верны данному слову. Предложите ему в знак гарантии отпустить Бигиласа, чтобы он привёз в Хунугури своего сына, который останется у вас заложником. Бигилас вернётся не только с сыном, но и с вашим золотом. Когда вы увидите его и поймёте, что я вас не обманул, нанесите удар. А потом возвращайтесь к нам и живите как римлянин.
18
Триклиний — 1) обеденное ложе для трёх лиц; 2)столовая, обеденный зал.
19
Солид — золотая монета, её стоимость равна 25 денариям.