Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 7

Проходя мимо кораблей с ровными трафаретами бортовых номеров и присвоенными именами на блеклых парусиновых лентах, натянутых вдоль леерных ограждений трапов-сходней, Игорю не терпелось увидеть свой будущий БДК «Александр Торцев». И вот, наконец-то он! Тяжёлый язык рампы носовой аппарели неподвижным грузом примял мелкий утрамбованный песок береговой черты залива, куда был спущен трёхметровый трап-сходня. На краю рампы, покрашенной в тёмно-коричневый цвет, находился вахтенный у трапа матрос, с неподдельным интересом наблюдавший за поднимающимися по трапу салажатами, что ступив на изготовленный из пеньки мат, тут же отдавали честь корабельному флагу и, вытирая ноги, проходили вглубь танкового трюма. Пройдя метров десять вперёд, Гринёв указал морякам на открытую дверь справа по борту. Пройдя по одному в эту дверь, они стали подниматься на главную палубу по крутому железному трапу, состоящему из нескольких отдельных маршей с прямыми площадками между секций. Поднявшись на бак, все прошли мимо установки «Град» на шкафут и, следуя дальше по главной палубе, попали в узкий коридор надстройки. Гринёв провёл молодёжь в самый конец коридора и, поднявшись по наклонному трапу на вторую палубу, увлёк всех за собой в столовую команды. Следуя законам флотского гостеприимства, новых членов экипажа, для начала решили накормить сытным корабельным ужином. В отличие от берегового меню школы мичманов, на корабле ужин состоял из первого блюда, закуски, второго блюда, компота и хлеба, которого хватило бы по нормам школы мичманов на целый взвод. В этот день военморов на корабле кормили густыми щами на квашеной капусте, гречневой кашей с мясом, закуской из кильки в томатном соусе и компотом, сваренным на основе сухофруктов, кишмиша и копчёного чернослива. Самое интересное оказалось в том, что не страдающим на аппетит салажатам, даже добавку предложили. Однако желающих на такую щедрость не оказалось. Всем хватило пищи отпущенной по флотской норме.

После сытного ужина, молодое пополнение развели по кубрикам боевых частей и служб корабля. К своему большому удивлению, Мельниченко узнал, что его взял к себе на замену главкор Гринёв и теперь ему придётся осваивать специальность артиллерийского электрика по обслуживанию установки «Град». Братья грузины попали в службу команды: Тенгиз – корабельным пекарем, а Коте – коком. Саша Зайцев попал в радиометристы штурманские; Юра Воронин и Владик Абакумов остались в боевой части «пять» изучать премудрости механизмов вспомогательных дизелей. Но самое тёплое местечко досталось Вене Гудману, его зачислили в штат строевым матросом и решили готовить из него писаря простого делопроизводства. Таким образом, попав в боевые части и подразделения корабельных служб, ребята вплотную столкнулись с будущим своим заведованием, и теперь для них наступила строгая корабельная жизнь со своими нравами, нормами и корабельным уставом.

В шестиместном кубрике БЧ-2 было занято всего четыре койки. Две нижние занимали старшина команды комендоров – Гринёв и командир отделения комендоров – старшина второй статьи Чижов. Две верхние принадлежали двум комендорам: старшему матросу Морозу Олегу и матросу Рустаму Халимову. Две койки, что казались свободными, уже были распределены: верхняя поджидала Игоря, а нижняя принадлежала, находившемуся в отпуске оператору установки «Град» старшему матросу Токареву. Командовал артиллеристами командир БЧ-2 лейтенант Мордвинов, совсем недавний курсант ТОВВМУ (Тихоокеанское высшее военно-морское училище).

Команда комендоров приняла Игоря тепло и радостно и на это были у каждого свои причины. Для двух «карасей» Морозова и Халилова это были дополнительные руки, так как все приборки, приходившиеся на БЧ-2, выполняли они вдвоём. Токарев проводил отпуск в родном городе Хабаровске, а Чижов, служивший по третьему году, только руководил приборками и гонял молодёжь, словно сидоровых коз. Старшина команды радовался, что его «дембель» теперь не в опасности. Осталось только вовремя подготовить своего «духа», а дальше Чижов станет старшиной команды, а кто-то из комендоров – командиром отделения. А потом уже Чижов будет готовить себе замену, но без Гринёва, которому до «дембеля» оставались считанные дни. Сейчас же, на нём держалась вся дисциплина боевой части. Он даже с «бычком лейтёхой» иногда был на «ты», на что офицер краснел, однако молчал и не злился. Он прекрасно понимал, что фактически все его обязанности по работе с личным составом выполнял главкор и без него офицер оставался, словно «ноль» без палочки.

Этого же дня, а точнее уже вечером, Гринёв поручил Чижову ознакомить Игоря с устройством корабля, ввести «салагу» в курс дела относительно расписаний по приборкам и корабельного распорядка дня. Начиная с вечернего распорядка дня, когда после вечернего чая прозвучала команда дежурного по низам: «Палубу проветрить и прибрать!» – Мельниченко под чутким руководством Чижова произвёл на корабле свою первую приборку. В его обязанности теперь входила приборка части коридора вдоль кубрика БЧ-2 и палуба внутри кубрика. А после вечерней проверки и полного отбоя, когда дежурный по низам включил ночное освещение, заполнившее кубрики синим полумраком, Гринёв привлёк Игоря для оказания непосильной помощи в деле подготовки дембельского аккорда. Главкор провёл своего «духа» по всему кораблю, где на пути им не попался ни один офицер или мичман. Затем они спустились по многочисленным трапам в самый, что ни есть, дальний кормовой отсек корабля, называемый румпельным отделением, а через него в отсек валолинии. В неприметной части валолинии была оборудована капитальная «шхера», принадлежащая годочкам из БЧ-5. В этой хитро задуманной шхере всё было заблаговременно придумано и отлично обустроено: в дальнем углу находился сбитый из досок «бак», служащий под письменный стол, несколько маленьких самодельных «баночек» в виде мини табуреток и даже пару поролоновых матрацев. Вся шхера ярко освещалась двумя люминесцентными лампами дневного света, а над баком крепилась раздвигающаяся гармошка чертёжного светильника. Переборки были густо обклеенные различными цветными картинками, на которых Игорь быстро узнал несколько эстрадных звёзд и героинь советского кинематографа. Как специалисту в области электротехники, Игорю сразу бросилась в глаза масса всевозможной нештатной электропроводки, и он сразу понял, что в этой шхере, наверное, никогда не ступала нога офицера. Мельниченко подумал о том, что таких шхер на корабле может быть немало и именно в них бурлит основная ночная жизнь «годочков». Именно в таких шхерах «годочки» творили все свои неуставные дела. Возможно, офицеры с мичманами догадывались или даже знали о наличии таких законспирированных шхер и понимали, для чего они нужны «годочкам», но игнорировали их наличие на корабле. Ведь никто не догадается, что во время отбоя, когда всему экипажу корабля положено отдыхать, где-то в таких шхерах кипит бурная ночная жизнь со своими уставами, законами и правилами. Днём же, такие шхеры служили опочивальнями, где уставшие за ночь годки, соизволили отдыхать в неурочное для таких целей время. Одним словом, после подъёма Военно-Морского Флага, вместо занятий по специальности и корабельных работ, годочки ныряли в оборудованные шхеры и дожидались там будущего и неизбежного «ДэМэБэ».

В эту ночь, когда Игорь впервые столкнулся с правилами ночной жизни корабля, шхера БЧ-5 принадлежала главкору Гринёву, которую он арендовал у «маслопупов» на неопределённое время для завершения личных дембельских приготовлений. Игоря же, Гринёв привлёк к себе в помощники для оформления дембельского альбома. Гринёв привлёк «духа» без всяких принуждений и насилия, можно сказать, что чисто по-дружески, как старший товарищ и наставник. Мельниченко даже и не подумал возражать. Он, молча повинуясь, пошёл за своим начальником. А уже в шхере Игорь понял, что за работа ему предстояла? До трёх часов ночи он занимался дембельским альбомом старшины: Мельниченко перерисовывал и раскрашивал кальки размером в фото альбомную страницу, а Гринёв вклеивал кальку в альбом между листами с фотографиями. Когда глаза у Игоря начали слипаться, а производительность труда уменьшилась, Гринёв дал «добро» на отдых и сам проводил «духа» в кубрик, во избежание лишних неприятностей.