Каникулы в Санкт-Петербурге

Татьяна Богатырева

Каникулы в Санкт-Петербурге

Роман

Глава первая

#письмостогосвета

Все началось с письма с того света.

Все-таки, если говорить точно, письмо было написано, когда отправитель был еще жив, а вот получено – когда его в живых уже не было. Часть с отправкой и доставкой вообще опущена: письмо было передано надежному лицу из рук в руки. При этом письмо не покидало квартиры. Если быть совсем уж точным, оно отправилось из одной комнаты в другую.

Трагично. Так может начинаться хоррор или мистическая драма.

Но доставка из одной комнаты в другую затянулась. Отец Полины – а именно ему выпало быть тем доверенным лицом, которое «из рук в руки», – медлил.

Письмо предназначалось Полине.

Бабушки не стало в мае. В июне ее письмо все еще лежало в надежном укрытии. Полина писала ЕГЭ, гуляла на выпускном, сдавала вступительные. Так как-то июнь и пролетел. На сороковой день папа и Полина вдвоем ездили на кладбище. Бабушка была мамой Полининой мамы, но отец ее очень любил, очень. Это был подходящий момент для того, чтобы сказать о письме, но отец как-то его упустил. Потом ждал зачисления.

Потом как-то сама собой организовалась поездка на море. Почему-то Полину и папу все родственники и друзья старались потихоньку опекать, за годы это стало каким-то неписаным правилом. На новогодние праздники будем кататься на лыжах – не забудьте взять Полину и папу. Июль, отпуск – кто в этот раз приглашает Полину и папу с собой? И каждый – каждый – раз это обыгрывалось нелепым, трогательным образом: пропадает место в самолете, оптом дешевле, хотели еще те двое поехать, но подвели в последний момент, как же так, выручайте.

Полине и отцу было хорошо вдвоем. И в компании тоже было хорошо. Все омрачила смерть бабушки. А так – Полина поступила, папе дали отпуск, билеты были куплены, и Полина собирала вещи. Сказывалось мужское воспитание – у иных школьников рюкзак больше, чем Полинин чемодан, да и тот полупустой.

Отец заглянул в комнату как раз в тот момент, когда Полина, сидя на полу, читала книгу поэта Таганова. Она собиралась положить книгу в чемодан, но случайно начала ее читать. Пока читала – забыла, что собирает вещи.

С одной стороны, письмо уже само по себе, просто как явление, не могло не расстроить Полину. С этой же стороны отпуск мог быть омрачен.

С другой – когда-нибудь отдать его все-таки придется. А такими темпами впору будет снимать телепередачу «Отец скрывал от меня письмо двадцать лет».

Хотя телевизор они не смотрели.

Так письмо наконец дошло до адресата и было передано, как и предполагалось, из рук в руки. Оно оказалось длинным, было написано от руки мелким каллиграфическим почерком, текст шел прямо по полям, упорно их игнорируя.

Вечером ничего не происходило. На следующий день – тоже. А наутро третьего дня у Полины и ее отца состоялся разговор.

– Ты собрала вещи? – спросил папа.

– Да-да, – ответила Полина. – Видишь ли…

– Что? – переспросил папа.

– Да так, – неопределенно пробормотала Полина.

Они завтракали.

– Варенье будешь? – спросил папа.

Варенья оставалось мало, на донышке.

– Мне надо в Питер, – сказала Полина, передавая папе варенье.

– Конечно, – легко согласился папа.

– Нет, пап, ты не понял. Мне надо в Питер сейчас. Не когда-нибудь, а, в общем, вот так.

Оказалось, Полина уже купила билеты по интернету. Сдала путевку – понятно, что отец один не поедет. Да и этим благотворительным увеселительным отпускам большими компаниями давно уже пора было положить конец – так думали и отец, и Полина. Но одно дело – думать, другое – найти в себе силы отказать. Насильственное причинение добра всегда обескураживает и обезоруживает.

Нашла другую путевку – на конец лета, раннее бронирование. Положила в чемодан сборник поэта Таганова с бабушкиным письмом вместо закладки. Нашла себе в Петербурге хостел. Написала другу, петербуржцу, – пусть встретит. Для папы его контакты выписала на экстренный случай. Еды дома на неделю наготовила. Все предусмотрела и продумала.

Папа вздохнул. Он переживал, что Полина поедет в Питер одна на целую неделю, но в то же время чувствовал облегчение от того, что вопрос с благотворительными компаниями был закрыт. Потом уточнил настолько осторожно, насколько мог, очень ли Полину расстроило содержание письма? Интересоваться тем, что именно там было написано, он счел неэтичным.

– Нет, не очень, – сказала Полина.

Вообще не расстроило.

Что же там такого было, в этом письме, что нужно теперь все бросить и сломя голову мчаться в Петербург? Ничего такого. Там вообще почти ничего не было о Полине, в основном – о бабушке и о Петербурге.

Так все и началось. Одно письмо. Один чужой город. Один билет. Одна неделя. Один чемодан с одной книгой стихов поэта Таганова. Один небольшой подлог, потом два подлога, два одинаковых имени, два с половиной (!) любовных треугольника и одна Полина.

А еще был Максим.

Глава вторая

#лабрадорДамблдор

Этим июльским утром они оба – и Максим, и Полина – должны были бы сидеть в самолете, готовиться к взлету. Точнее, это были бы два разных самолета в двух разных городах, которые прибыли бы в две разные страны.

Самолеты-то взлетели и благополучно приземлились. Но оба пассажира отказались лететь и сдали свои билеты.

Полина – потому что решила ехать в Петербург. Максим – потому что Андрей сошел с ума.

Вышло это так. Девятнадцать лет Максим и его друг Андрей смотрели на жизнь примерно одинаково и вдруг в одночасье начали смотреть по-разному. Андрей назвал это «жизненная позиция с приоритетами и потребностями данного индивида». Эту дикую формулировку он выдал под конец неприятного разговора, полного недосказанности и обиды.

Начал он издалека – с вопроса, кто будет гулять с Дамблдором, пока Максим в отъезде. Максиму бы сразу догадаться, к чему он ведет, и не поддаваться на гнусную провокацию – то, что это была провокация, тоже можно было сразу сообразить: зачем спрашивать, если прекрасно знаешь ответ? Разве что для того, чтобы поссориться.

Но тогда бдительность Максима дремала. Да он и сам не выспался и не был готов ко всякого рода вопросам с подвохом. Ясно, кто будет гулять, – родители. Кто будет свободен, тот и пойдет выгуливать.

– Вот! Вот видишь! – вцепился в эту банальную истину Андрей. Прямо возликовал.

Максим предпочел ничего не отвечать на это непонятное «вот». Но Андрей повторял слова: «Вот об этом я и говорю!» И радовался при этом.

– О чем? – Максим крепился.

– О том, Макс, о том самом. О том, что в этом – весь ты.

– Весь я в чем?

И пошло-поехало. Началось с выгула собаки, закончилось кардинально разными жизненными позициями. Максиму – плевать, а Андрею – нет. Максиму и на себя плевать, и на родных, и на собаку. Собака – это ответственность, зачем ее заводить, если о ней не думаешь. Погуляют, и ладно, нет – так он и не вспомнит.

И еще много всего неприятного Андрей наговорил. Про социализацию и сознательность. И даже про здоровое питание до кучи.

Выходило, что, если бы не дорогой друг, Максим даже получение визы себе организовать не смог бы. Если бы не мать, неизвестно, что бы он употреблял в пищу. Если бы не бабушка, он бы сроду не поступил. Если бы не отец…

Максим растерялся и от этого разозлился. Он ссориться не умел вообще, никогда этого раньше не делал. Его пилили – он молчал. Молчание было апогеем агрессии в его понимании. А то, что у них с Андреем могут вдруг разойтись жизненные позиции, он бы до такого сроду не додумался.

Уже потом Максим сообразил, что несчастная псина стала вроде как поводом, а всякого рода обиды у Андрея зрели давно. И что даже, скорее всего, у него что-то такое произошло. Кто-то его накрутил, что-нибудь, к примеру, нелестное о Максиме сказал или что-то он сам узнал о Максиме такое, что привело к тому, к чему привело. Они впервые за всю свою сознательную жизнь так крепко разругались, что никуда теперь Максим с Андреем ехать не хотел.