Страница 15 из 16
— Я все испортила, Лизка. Не быть мне теледивой, — голос ее дрожит, а пальцы крепко впиваются в рукава толстовки. Нет большего потрясения, чем осознать, что дело, которому ты посвятила всю свою жизнь тебе не по зубам.
— Какие твои года? Кто-то становиться известным после сорока, а ты в двадцать четыре крест на себе ставишь, — говорю как можно жизнерадостней, успев развесить свое влажное барахло на батарее, и достаю чашки для вскипевшего чая. В минуты слабости и бессилия Таня напрочь забывает о гостеприимстве, впрочем, мне ли ее судить? Не улыбнись мне сегодня удача, я бы, пожалуй, не один вечер предавалась самобичеванию, в конечном итоге наплевав на ежедневные хлопоты.
Я передаю подруге дымящуюся кружку и, не сдержав стона удовольствия, отпиваю горячий напиток. Удивительно, как быстро тепло распространяется по моему телу, помогая почувствовать себя лучше.
— Как собеседование?
— Никак, — выдаю, отправляя в рот ложку малинового варенья, и тут же улыбаюсь. — Но место мое!
Хотелось бы мне радостно подпрыгнуть и кружить по комнате, бросая в потрескавшийся потолок стократное «спасибо», но здравый смысл все-таки берет верх. Не в моих правилах ликовать, когда близкий на глазах рассыпается на кусочки, совершенно не представляя, что делать дальше.
— Умеешь ты нагнать жути! — Петрова пихает меня в плечо, успев не на шутку испугаться, что и я сегодня осталась не у дел.
— Я так и не встретилась с этим Лисицким. Провозилась в туалете, пока сушила рубашку, а когда влетела в приемную, секретарша сказала, что я опоздала. Думала, умру от разрыва сердца! — я передергиваю плечами, вспоминая, как успела похоронить свои мечты о престижной работе.
— В общем, думала все, но эта дама в очках велела мне зайти в отдел кадров. Так что с понедельника выхожу.
— С чего бы это? Если с начальником ты так и не встретилась? — не может скрыть своего удивления блондинка, замирая с поднесенной к губам десертной ложкой.
— Кто их знает? Может, остальные кандидаты главного не впечатлили? Мне без разницы! Единственное о чем я думаю, так это о том, что о поисках работы, наконец, можно забыть.
Если жестокая инквизиция моих лодочек была воспринята вселенной, как акт жертвоприношения, я вполне готова смириться с гибелью любимых туфель, в результате обретя долгожданное место в солидной фирме.
— Счастливая, — с завистью взглянув на меня из-под пушистых ресниц, Петрова выдает тяжкий вздох. Пожалуй, самый громкий и протяжный из всех, что я когда-либо от нее слышала. Я отставляю кружку, и делаю то, что умею лучше всего: пододвигаю свой стул к подруге и обнимаю за плечи, устраивая голову на ее плече. Она, как и всегда, пахнет ванилью, немного табаком, ведь наверняка не удержалась и все-таки выкурила сигарету, стянутую у ни о чем не подозревающего Федора, и что самое горькое — разочарованием, тяжелым облаком окутавшим ее ссутулившуюся спину и теперь витающим вокруг нас.
***
Мне дали три дня. Я подготавливала себя морально, немного опасаясь, как вольюсь в коллектив, наверняка разношерстный по возрасту и взглядам на жизнь. Это все же не вуз, где все на равных, и начинают свое соперничество многим позже, чем успевают обзавестись парой-тройкой добрых знакомых. От волнения, я позабыла сон, оставив в своем рационе лишь плиточный шоколад и килограммы песочного печенья. Уплетала за обе щеки сладкое, и листала свои конспекты, всерьез вознамерившись освежить знания. Раз за разом перечитывала лекции, пока случайно не наткнулась на общую тетрадь, исписанную чужой рукой. Сердце пропустило удар, а пальцы уже поглаживали глянцевую обложку с изображением красного байка на фоне огненного заката. «Игорь Громов» — написано не очень-то и разборчиво, но мне ли не знать, кто владел ею до меня?
Сейчас и не знаю как сложилась его жизнь, но не на секунду не сомневаюсь, что об угловатой первокурснице, размазывающей тушь по щекам, он никогда не вспоминал, прекрасно обходясь все эти годы без ее глупых сообщений и краснеющих щек. Но даже осознание собственной ненужности не мешает моему сердцу ускорить свой ритм, когда память услужливо выпускает на поверхность те крохи, что я все же успела сохранить в душе: трепет, окутавший меня в ту секунду, когда парень прижимал меня к груди, желая остановить поток слез, орошающих мои щеки, волнение, что я испытывала, собираясь на премьеру спектакля, и восторг, непременно охватывающий меня всякий раз, когда я получала очередное послание от Гоши. Первая любовь не забывается, и в этом заключается ее прелесть: несмотря на плохой конец, вспоминаешь о ней с каким-то необъяснимым теплом…
— Здравствуйте, — здороваюсь с администратором и демонстрирую свой пропуск крупному охраннику, который беззвучно кивает, сохраняя каменное выражение на квадратном лице, и едва ли не бегу вприпрыжку к лифтам, ощущая, как от радостного предвкушения потеют ладошки. Примыкаю к кучке таких же как и я офисных клерков, незаметно разглядывая каждого, и украдкой касаюсь волос, сегодня, как никогда, аккуратно уложенных в строгий пучок.
— Вижу, собеседование прошло на ура, — слышу позади себя, но не сразу нахожусь с ответом. Я все еще витаю в облаках, осознавая, что говорят именно со мной лишь тогда, когда плечо мое задевает тот самый добряк, вызвавшийся помочь с починкой каблука. Теперь это наше неизменное место встречи?
Повернувшись к высокому брюнету, только сейчас замечаю, насколько он хорош собой, и искренне радуюсь, что все же не зря встала так рано, тщательно поработав над собственной внешностью, больше не желая попадать впросак. Я даже взяла дождевик, не доверяя опытным синоптикам, обещающим теплый солнечный день.
— Не то слово, — улыбаюсь против воли, не в силах скрыть собственной радости. — Так что, спите спокойно. Обвинения с вас я снимаю.
— Приятно слышать, а то бессонница меня порядком замучила, — галантно указывая мне рукой на раскрывшиеся створки уже порядком заполненного трудягами лифта, мужчина предлагает мне войти первой. — Сегодня хоть без эксцессов? Или взяла запасную пару?
— Взяла. Но надеюсь, они мне не пригодятся. Я все-таки не такая неловкая, как вам могло показаться.
— Тебе. Мне казалось, мы перешли на ты?
— Разве? Когда?
— В ту самую секунду, когда ты размахивала средним пальцем перед моим лицом. Это, знаешь ли, сближает, — отсмеивается программист, а на меня накатывает стыд. Горячей волной миллиметр за миллиметром окрашивает мои щеки в пунцовый цвет, и даже прохладные пальцы не помогают унять жар пылающих щек.
— Прости. Это было ужасно.
— Разве что только немного. И наверное, ты была права, с методами я погорячился. Могу возместить убытки, — не знаю, говорит ли он серьезно, но лишь отмахиваюсь от его предложения, беспечно качнув головой.
— Будем считать, что мы квиты? Я забуду о совершенном тобой акте вандализма, а ты пообещаешь никому не рассказывать, что я повела себя как школьница, — прижимаюсь к нему, пропуская вперед пожилого мужчину, и чувствую, как он неосознанно устраивает руку на моем животе, придерживая за талию.
— Об этом можешь не переживать. Не думаю, что проболтаюсь, — странно ухмыляется, когда я отстраняюсь, и достает из кармана мобильный. — У тебя сегодня первый рабочий день?
— Да, — гордо приподнимаю подбородок и расправляю плечи, наверняка святясь, как медный пятак. — И я дико волнуюсь. Через десять минут у меня встреча с генеральным, и я всерьез жалею, что не запаслась валерьянкой.
— Расслабься, он нормальный мужик. Уж точно не съест, — успокаивает меня незнакомец, засовывая руку в карман.
Дальше мы едем молча — я гипнотизирую табло с быстро сменяющимися цифрами, то и дело отступая, чтобы не мешаться под ногами собравшимся на выход людям, а брюнет что-то выглядывает на экране своего смартфона. Сегодня на нем серый костюм и рубашка, на несколько тонов светлее пиджака, на лице никакого намека на щетину — щеки гладко выбриты, и пусть видела я его лишь раз, все же нахожу этот факт досадным. Щетина ему идет больше. Да и не вяжется его солидный образ с выбранной им специальностью — разве не должен он быть долговязым, нелюдимым безумцем, подобным тем, кто одержим программными кодами?