Лезвие власти

— Странное совпадение, учитывая резкий подъем промышленности Хоронга, и падение производства в Бироле. Граф Михаэль отчаянно бьется за выживание, а в это время король стягивает к Хоронгу войска. Это крайне интересно… Дальше!

— Клан Диагур объявил о поднятии цен на все островные товары, в самой Бантуе замечена активность эмиссаров Зошки. Джемиус предпола­гает о создании коалиции, для продвижения островных и гореннских товаров в обход таможен Аведжии. Предполагается также активная заинтересованность Латеррата, но подтверждений нет.

— Старается Джемиус, старается... Я вижу Великого Герцога насквозь, у него на плечах висят Пинты и Бриуль, да и нестсы с аведжийцами не дремлют. Он осторожен, старый герцог, осто­рожен как анбирская лиса. Продолжай!

— Так же Суэем доказана вина барона Винге в нарушении Имперского закона «О землях»...

— Об этом я буду говорить сегодня с его Величеством Императором. Подготовь к обеду все соответствующие документы. Дальше!

— Прибывший позавчера легат архиепископа Новерганского отец Бондо просит вашей аудиенции.

— Сегодня, после третьей службы.

— На востоке Нижнего Бриуля начинается эпидемия чумы...

— Что предпринимает князь?

— Как обычно, мой господин. Его солдаты сжигают зараженные поселения.

— Отдай распоряжение Джемиусу, об отправке на границу с Бриулем наших людей, для контроля над распространением заразы, всех снабдишь соответствующей бумагой, с моей под­писью.

— Инструкции будут прежними, мой господин?

— Да! Всех зараженных, пытающихся проникнуть на территорию Атегатта, сжигать на месте.

— Смею напомнить господину канцлеру, что через Бриуль в данный момент следует несколько термбурских караванов для наших гарнизонов в Куфии.

Канцлер исподлобья посмотрел на притихшего в момент слугу. Потом тяжело вздохнул и вдруг, подхватив со стола хрустальное блюдо, швырнул его через весь кабинет. Блюдо, сбив по пути несколько форелнских статуэток, со звоном раскололось на тысячу осколков, оставив на белоснежном мраморе красное соусное пятно.

В то же мгновенье в кабинет ворвался, страшно вращая черными глазищами Мио Шуль, по прозвищу Весельчак, лейтенант гвардии и личный телохранитель канцлера. Тут же, оценив обстановку, Весельчак убрал обнаженные клинки, и, развернувшись на одном месте, вышел в коридор. Россенброк, даже не повернул голову в сторону телохранителя, он продолжал смот­реть на потеки соуса, так похожие издалека на кровь.

Эта новость была крайне отвратительна. К трону Куфии стремительно подбирался, шагая по трупам отравленных и удушенных родст­венников, виллаярский герцог Им-Могарр. Герцог слыл ярым врагом правящего дома и имел солидную поддержку со стороны куфийской знати. В то же время в самом Виллаяре Им-Могарра ненавидели и презирали за дикую жестокость и самодурство. И лишь присутствие на территории Великого герцогства имперских арионов удерживало обе стороны от развязывания кровопролитной гражданской войны. Канцлер, всячески поддерживавший законного правителя герцога Им-Нилона, прекрасно понимал, что Империя не может позволить втянуть себя в затяжную войну в канун голодной зимы, но и пропустить караваны на территорию Куфии он тоже не мог. Пропустить караваны — значит поставить под угрозу заражения огромное герцогство, нахо­дящееся в непосредственной зависимости от Империи и имеющее важнейшее стратегическое значение. Избавится от караванов — нарушить свои обязательства перед теми, для кого Империя является оплотом могущества и надежности. Разрушить надежды страждущих справедливости. В какой-то момент ему показалось, что нужное решение вот—вот будет найдено, но выхода не было. Вернее был. Один.

Канцлер внимательно посмотрел в глаза застывшему в мучительном напряжении Ландо. Потом опустил морщинистое лицо на сухую ладонь и заговорил, страшно и тихо:

— Свяжись с банкиром Монниссием Троем. От каравана избавиться до того, как он подойдет к таможне в Киссе. Предупреди графа Патео, о том, что я желаю побеседовать с ним сегодня, после восьмой службы. В западной башне. Эти, — канцлер ткнул пальцем в бумаги с темной каймой, свидетельствующей о том, что к их составлению приложила руку Тайная канцелярия, — в мою библиотеку. Остальные — в дворцовую канцелярию…

Он встал из-за стола, и тяжело опираясь на толстую трость, побрел к дверям.

— Как прикажете избавиться от каравана, господин канцлер?

Россенброк становился на пороге и печально посмотрел на старого слугу.

— С наименьшими потерями... С наименьшими потерями для Империи, мой дорогой Ландо...

12.

Тропа закончилась резко, словно кто-то провел темную черту из густых зарослей бузины и терна, беспорядочно переплетенных диким виноградом. Позади остался чистый, свет­лый лес с белоствольными кленами и низкими широкими дубами. Впереди темнел без единого солнечного просвета, пограничный лес Аллафф. Здесь же, у гигантских, торчащих во все сторо­ны корней огромного дерева и заканчивалась тропа, вдоль которой Аттон шел третьи сутки. Своего оленя он оставил у немногословного охотника, на избушку которого наткнулся, обходя пограничный форпост. Угрюмый охотник, заросший черной бородой по самые глаза, пообе­щал заботиться о животном, до возвращения хозяина. Но узнав, о том, что Аттон направляется в сторону Предела Лесов, скупо высказал ему все, что он думает об этих местах. Ничего хорошего он о них не думал, а Аттона посчитал безумцем, решившим подарить ему прекрасного верхового оленя. И конечно же, предполагал, что странный путник вряд ли вернется обратно.

Взбираясь на дерево, Аттон с тревогой думал о том, что ему суждено совершить. Никогда еще проблема выбора не стояла перед ним так остро. Где-то там, за тысячу пеших переходов отсюда, в мрачных катакомбах Норка, Великий решил, что так будет правильно. Аттон же так не считал. Но многолетняя выучка, время, проведенное рядом с отцом, вбили в него, в каждую частичку его мозга истину, что Торк непогрешим. Даже, когда затеи слепого проваливались, все верили в то, что так и надо. Его отец, бросаясь на край света выполнять очередной приказ, всегда произно­сил фразу: «Все, что Он хочет сделать — это сделать из нас людей». Аттон этого не понимал. Он и не старался понимать. Он делал то же самое, что и его отец -точно, вовремя, быстро и без­думно.

Как его научили. Он голодал и недосыпал, пробираясь жуткими чащобами, брел по затопленным штольням и ночевал под открытым небом в горах, в окружении жутких существ. Он резал глотки каким-то подонкам и раскапывал могилы. И никогда не думал. Он жил, как его научили, как жил его отец. Но то, что ему предстояло совершить в этот раз пугало его. А страх заставлял думать.

Взобравшись на верхушку, Аттон постарался выбросить из головы все лишние мысли и сосре­доточиться на главном. А главным, сейчас, было определить точный путь через непроходимую чащу леса Аллафф к Памятному Камню. Далеко впереди, нависая над темным ковром леса синели Верейские Горы. Над вершинами, упираясь зазубренным белоснежным наконечником в поднебесье, возвышался Монолит Колл—мей-Нарат, гора Проклятых. Монолит притягивал к себе взгляд своим божественным величием и первородной красотой. Глядя на его склоны, блестящие, слов­но выложенные из алмазов, хотелось забыть обо всем, и раскинув руки в стороны, вопить от восторга. Если верить легендам, то после изгнания прайдов за Сторожевые Горы, у подножия Колл-Мей-Нарата, собрались древние правители, чтобы основать Старую Империю. Где-то, у под­ножия Монолита, находились развалины древнего Сторожевого Замка. Отец Аттона побывал там и по возвращению несколько недель беспробудно пил, отмахиваясь от всех расспросов сы­на. Лишь Торку он тогда поведал о том, что увидел в развалинах замка.

Но путь Аттона лежал гораздо ближе. Где-то там, среди мрачного леса текла, извиваясь сре­ди камней небольшая река Айли-Толла. Именно к ней он должен был выйти, пробравшись че­рез опасную Предела Лесов.