Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 14



Ветер Все шелестит песчаными волнами, Листает книгу барышни. И все, что слышу, Преображенное каким-то чудом, Так полновесно западает в сердце, Что уж ни слов, ни мыслей мне не надо, И я смотрю как бы обратным взором В себя. И так пленительна души живая влага, Что, как Нарцисс, я с берега земного Срываюсь и лечу туда, где я один, В моем родном, первоначальном мире, Лицом к лицу с собой, потерянным когда-то И обретенным вновь... И еле внятно Мне слышен голос барышни: "Простите, Который час?"

1918

ВСТРЕЧА

В час утренний у Santa Margherita Я повстречал ее. Она стояла На мостике, спиной к перилам. Пальцы На сером камне, точно лепестки, Легко лежали. Сжатые колени Под белым платьем проступали слабо... Она ждала. Кого? В шестнадцать лет Кто грезится прекрасной англичанке В Венеции? Не знаю - и не должно Мне знать того. Не для пустых догадок Ту девушку припомнил я сегодня. Она стояла, залитая солнцем, Но мягкие поля Панамской шляпы Касались плеч приподнятых - и тенью Прохладною лицо покрыли. Синий И чистый взор лился оттуда, словно Те воды свежие, что пробегают По каменному ложу горной речки, Певучие и быстрые... Тогда-то Увидел я тот взор невыразимый, Который нам, поэтам, суждено Увидеть раз и после помнить вечно. На миг один является пред нами Он на земле, божественно вселяясь В случайные лазурные глаза. Но плещут в нем те пламенные бури, Но вьются в нем те голубые вихри, Которые потом звучали мне В сияньи солнца, в плеске черных гондол, В летучей тени голубя и в красной Струе вина. И поздним вечером, когда я шел К себе домой, о том же мне шептали Певучие шаги венецианок, И собственный мой шаг казался звонче, Стремительней и легче. Ах, куда, Куда в тот миг мое вспорхнуло сердце, Когда тяжелый ключ с пружинным звоном Я повернул в замке? И отчего, Переступив порог сеней холодных, Я в темноте у каменной цистерны Стоял так долго? Ощупью взбираясь По лестнице, влюбленностью назвал я Свое волненье. Но теперь я знаю, Что крепкого вина в тот день вкусил я И чувствовал еще в своих устах Его минутный вкус. А вечный хмель Пришел потом.

1918

ОБЕЗЬЯНА

Была жара. Леса горели. Нудно Тянулось время. На соседней даче Кричал петух. Я вышел за калитку. Там, прислонясь к забору, на скамейке Дремал бродячий серб, худой и черный. Серебряный тяжелый крест висел На груди полуголой. Капли пота По ней катились. Выше, на заборе, Сидела обезьяна в красной юбке И пыльные листы сирени Жевала жадно. Кожаный ошейник, Оттянутый назад тяжелой цепью, Давил ей горло. Серб, меня заслышав, Очнулся, вытер пот и попросил, чтоб дал я Воды ему. Но чуть ее пригубив Не холодна ли, - блюдце на скамейку Поставил он, и тотчас обезьяна, Макая пальцы в воду, ухватила Двумя руками блюдце. Она пила, на четвереньках стоя, Локтями опираясь на скамью. Досок почти касался подбородок, Над теменем лысеющим спина Высоко выгибалась. Так, должно быть, Стоял когда-то Дарий, припадая К дорожной луже, в день, когда бежал он Пред мощною фалангой Александра. Всю воду выпив, обезьяна блюдце Долой смахнула со скамьи, привстала И - этот миг забуду ли когда? Мне черную, мозолистую руку, Еще прохладную от влаги, протянула... Я руки жал красавицам, поэтам, Вождям народа - ни одна рука Такого благородства очертаний Не заключала! Ни одна рука Моей руки так братски не коснулась! И видит Бог, никто в мои глаза Не заглянул так мудро и глубоко, Воистину - до дна души моей. Глубокой древности сладчайшие преданья Тот нищий зверь мне в сердце оживил, И в этот миг мне жизнь явилась полной, И мнилось - хор светил и волн морских, Ветров и сфер мне музыкой органной Ворвался в уши, загремел, как прежде, В иные, незапамятные дни.

И серб ушел, постукивая в бубен. Присев ему на левое плечо, Покачивалась мерно обезьяна, Как на слоне индийский магараджа. Огромное малиновое солнце, Лишенное лучей, В опаловом дыму висело. Изливался Безгромный зной на чахлую пшеницу.

В тот день была объявлена война.



1919

ДОМ

Здесь домик был. Недавно разобрали Верх на дрова. Лишь каменного низа Остался грубый остов. Отдыхать Сюда по вечерам хожу я часто. Небо И дворика зеленые деревья Так молодо встают из-за развалин, И ясно так рисуются пролеты Широких окон. Рухнувшая балка Похожа на колонну. Затхлый холод Идет от груды мусора и щебня, Засыпавшего комнаты, где прежде Гнездились люди... Где ссорились, мирились, где в чулке Замызганные деньги припасались Про черный день; где в духоте и мраке Супруги обнимались; где потели В жару больные; где рождались люди И умирали скрытно, - все теперь Прохожему открыто. - О, блажен, Чья вольная нога ступает бодро На этот прах, чей посох равнодушный В покинутые стены ударяет! Чертоги ли великого Рамсеса, Поденщика ль безвестного лачуга Для странника равны они: все той же Он песенкою времени утешен; Ряды ль колонн торжественных, иль дыры Дверей вчерашних - путника все так же Из пустоты одной ведут они в другую Такую же...

Вот лестница с узором Поломанных перил уходит в небо, И, обрываясь, верхняя площадка Мне кажется трибуною высокой. Но нет на ней оратора. - А в небе Уже горит вечерняя звезда, Водительница гордого раздумья.

Да, хорошо ты, время. Хорошо Вдохнуть от твоего ужасного простора. К чему таиться? Сердце человечье Играет, как проснувшийся младенец, Когда война, иль мор, или мятеж Вдруг налетят и землю сотрясают; Тут разверзаются, как небо, времена И человек душой неутолимой Бросается в желанную пучину.

Как птица в воздухе, как рыба в океане, Как скользкий червь в сырых пластах земли, Как саламандра в пламени - так человек Во времени. Кочевник полудикий, По смене лун, по очеркам созвездий Уже он силится измерить эту бездну И в письменах неопытных заносит События, как острова на карте... Но сын отца сменяет. Грады, царства, Законы, истины - преходят. Человеку Ломать и строить - равная услада: Он изобрел историю - он счастлив! И с ужасом, и с тайным сладострастьем Следит безумец, как между минувшим И будущим, подобно ясной влаге, Сквозь пальцы уходящей, - непрерывно Жизнь утекает. И трепещет сердце, Как легкий флаг на мачте корабельной, Между воспоминаньем и надеждой Сей памятью о будущем...

Но вот Шуршат шаги. Горбатая старуха С большим кулем. Морщинистой рукой Она со стен сдирает паклю, дранки Выдергивает. Молча подхожу И помогаю ей, и мы в согласьи добром Работаем для времени. Темнеет, Из-за стены встает зеленый месяц, И слабый свет его, как струйка, льется По кафелям обрушившейся печи.