Страница 3 из 22
И тут вдруг его позвали:
– Ты гонец от епископа Вильбурга?– Тихо спросил монах у пюпитра.
Тут вообще все говорили тихо.
– Я не гонец,– отвечал солдат.– Но письмо привёз я.
– Пройди к столу приора.– Сказал монах и уткнулся в бумаги.
Волков подошёл к столу, остановился в пяти шагах, поклонился.
Глаза брата Родерика были серы, водянисты. Он смотрел сквозь солдата, и говорил как будто не ему:
– Письмо что ты привез, будет передано архиепископу,– говорил почти неслышно он, – коли, нужен будет ответ, зайди через две недели.
– Епископ Вильбурга говорил, что решение будет принято быстро,– Волков чуть не подпрыгнул после слов приора о двух неделях!
Брат Родерик продолжал смотреть сквозь него. Весь его вид и символ веры из дерева на верёвке и потёртое одеяние, и оловянное кольцо с молитвой говорили о безмерном смирении. Да вот только причёска волосок к волоску, чистые ухоженные ногти и дорогие сафьяновые туфли, что виднелись из-под стола, выдавали его.
– Это и есть быстрое решение, сын мой, ступай, приходи через две недели.– Продолжил приор.
Солдат был вне себя, он чувствовал, что опять всё уходит из рук. Или откладывается надолго. Он повернулся и пошёл к выходу. А монах, что стоял за пюпитром остановил его.
– Сообщи имя своё, сын мой.
– Зачем тебе имя моё, отец мой?– Вызывающе громко и непочтительно спросил Волков.
– Таков порядок, в книгу сею, я записываю всех, кто был на приёме у канцлера.
– Моё имя Яро Фолькоф. Я привёз письмо от епископа Вильбурга.– Всё ещё раздражённо и громко говорил солдат.
Монах заскрипел пером, уткнувшись в огромную книгу.
А канцлер брат Родерик, с неодобрением наблюдавший за устроившим шум солдафоном, жестом остановил монаха, читавшего ему что то, и чуть повысив голос произнёс:
– Пройди сюда, сын мой.
Поманил солдата к себе.
Все присутствующие с интересом ждали, что произойдёт.
Волков подошёл, не зная, что и ожидать, возможно, выговора за неподобающее поведение, но приор спросил его:
– Ты Яро Фолькоф, что служил коннетаблем, где то в Ребенрее?
– Да, господин, в Рютте, – ответил солдат.
– Монсеньор,– зашипел монах, стоявший за креслом у канцлера.
– Да монсеньор,– повторил солдат.
Водянистые глаза канцлера, теперь смотрели с интересом, с прищуром. Он пальцем сделал знак, мирянин, стоявший рядом, сразу достал из кипы нужное письмо, письмо от епископа Вильбурга. Сломал печать и передал его брату Родерику. Тот кинул один лишь взгляд. Один миг! И отложил письмо так, что бы ни кто не мог прочесть его. Ломаным сургучом вверх. Любопытство висело в воздухе, все присутствующие хотели знать, что за человек стоит перед канцлером. А канцлер молчал, разглядывая солдата. А солдат думал: «Неужели он прочёл письмо за одно мгновение?»
Судя по всему, приор прочёл письмо, он, наконец, заговорил:
– Сижу и гадаю я, какой же подвиг ты, сын мой, должен был совершить во сияние Матери Церкви нашей, что бы архиепископ тебя так наградил?
Волков молчал, думал, что ответить, а канцлер продолжал:
– Всё, что мы о тебе слышали, похвалы достойно, но что ты пообещал добродетельному епископу Вильбургскому, что он нижайше просит, со всей возможной поспешностью, о большой милости для тебя?
– О том распространятся, я не уполномочен, да и не я ему пообещал, а он меня просил об одолжении.– Отвечал солдат не то что бы дерзко, но со знанием себе цены.
– Конечно,– кивнул понимающе брат Родерик,– как же по-другому, зная нашего наиблаженнейшего из всех епископов, боюсь даже придумать, что за подвиг он затеял. Во славу Церкви разумеется?
– Во славу, во славу.– Подтвердил солдат.
– Неужто подвиг так велик, что требует награды вперёд?
– Боюсь, что так монсеньор, ибо после подвига награда мне может и не понадобится и вовсе. А с наградой мне будет легче идти на подвиг.
– Вот как? – Канцлер помолчал.– Что ж, не посмею я задержать письмо брата архиепископа нашего, сегодня же сообщу о тебе его высокопреосвященству. Будь здесь завтра. С утра.
Приор протянул солдату руку, через стол, не вставая, что б тот не очень то гордился. Что б знал своё место. И солдат гремя мечом, полез чуть ли не на стол, что бы дотянуться губами до оловянного перстня на надушенной руке.
На том приём был сразу закончен, монахи просили посетителей к выходу, и расстроенные посетители покинули залу. После и сами монахи с мирянином ушли, и пришёл другой монах, худой и невысокий. Он безмолвно стоял, и ждал, пока приор размышлял, а приор надумал и заговорил:
– Человека сего доброго запомнил?
– Солдат, Яро Фолькоф, о коем нам писал аббат Деррингхофского монастыря.
– Да, он.
– Запомнил, монсеньор.
– Пусть за ним приглядят.
– Уже распорядился, монсеньор.
– И ещё к ужину пусть придёт Анхелика.
– Фрау Анхелика просила передать, что не дни свиданий ныне у неё.
– Ну, тогда найди кого-нибудь, только не из местных.
– Будет исполнено, монсеньор.
– И не из блудных. Из крестьянок пусть будет, и чтоб не жирная была.
– Жирных крестьянок ныне не много монсеньор.
До ужина было ещё много времени, но Роха уже ошивался у трактира, внутрь не шёл, трактирщик его бы выпер вон. Сидел на бочке рядом, выставив на улицу свою деревянную ногу. Грелся на солнце.
Они зашли в трактир, теперь трактирщик даже не морщился, принимая заказ. На Роху смотрел со лживой ласковостью.
– Ишь, подлец, брезгует,– скалился Скарафаджо, усаживаясь на лавку.
– Ты постирал одежду, может тебя, и не гнали бы,– заметил Волков, настроение у него было хорошее после аудиенции у канцлера.
– Ладно– ладно постираю, велю старухе своей, – обещал Роха, и предупредил,– я закажу пиво, только денег у меня нет.
– Заказывай всё что хочешь,– сказал солдат.
– Всё? И свинину? Окорок? Сто лет не ел окорока.– Не верил Скарафаджо.
– Окорок ему, и сыр, хороший сыр давай, и колбасу кровяную.
– Ту, в которой чеснока побольше,– уточнил Роха.
– И бобы с тушёной говядиной. И пива два кувшина.– Заказал Волков.
– Неужто всё сожрём? – Веселился, тряся бардой Скарафаджо.
– Ты думаешь, мне некого кормить кроме тебя?– Спросил Солдат.
– Помню-помню, у тебя и семья и холопы.
– Семьи у меня нет.
– А девка та красивая значит твоя…– Догадывался Скарафаджо.
– Значит…
– А малая? Худая в добром платье?
– Какая тебе разница,– Волков не хотел говорить на эту тему с ним.
– Да ни какой. Завидую просто. Всё у тебя есть, да! Ты молодец, Фолькоф, всегда был молодцом, всегда знал, где самый жир.
– Про жир я знал не больше твоего,– заметил солдат.
– Да брось, ты из всех наших, один, кто знал, как поближе к офицерам быть. Как дружбу с ними водить. За столами с ними сиживать.
Вроде, как и простые слова, но солдата они задевали.
– Что ты несёшь?– Сухо спросил он.
– Да я не в упрёк, Фолькоф. Но тебя все считали в роте пронырой. Офицерским любимчиком.
– Кто все?– Мрачнел солдат.
– Да все, вся наша рота! Вся наша корпорация. Бителли считал тебя пронырой. И все остальные тоже, особенно после того как пропали пятьсот шестьдесят дукатов, что мы нашли в обозе под Виченцей.
– Их украл лейтенант Руфио, все это знают.
– Да-да, Руфио, вот только нашли их мы, а отдал их лейтенанту ты.
– Так положено по контракту, знаешь, что такое контракт? И не я принимал решение, так решили старшины, и корпоралы. А Руфио был батальонный маршал, он хранил все деньги.– Волков пристально смотрел на Роху.
– Да, я знаю, что такое контракт, я знаю, кто такой батальонный маршал, – Скарафаджо так же не отрывал глаз от солдата.– Да только вот в ту ночь, когда Руфио сбежал, ты разводил караулы.
– Что?– Солдат глядел на сослуживца, думал, что и за оружие можно взяться.
– Это не я, это Бителли всем рассказывал. Не кипятись ты.
Солдат больше не хотел с ним разговаривать. Он просто спросил: