Страница 12 из 22
– Отныне ты рыцарь Господа и брат наш.
Солдат встал и стоял, не шевелясь, а архиепископ целовал его двукратно, говорил, держа руки свои на плечах Волкова:
– Слышал я, что ты без комиссара инквизиции и без суда ведьму сжёг.
– Я… нет… то есть, да…– растерялся Волков.
– Порыв души верный, но всё должно быть по закону Божьему.
– Я…я…– заикался солдат.
– Пусть на гербе у тебя будет факел,– произнёс архиепископ тихо.
Кто-то шепнул солдату сзади:
– Целуйте руку архиепископа.
Солдат стал на колено, даже боли в ноге не почувствовал, и поцеловал руку, а архиепископ поднял его и ещё раз двукратно поцеловал и крепко обнял, после чего произнёс громко:
– Братья-рыцари свершите акколаду. Теперь это брат наш.
Волков стоял как в тумане, а к нему стали подходить люди, крепкие, суровые, у кого лицо в шрамах, у кого фаланг на руках не хватало, они жали ему руку, называли имя своё и крепко обнимали, и целовали дважды, говорили:
– Рад, что вы теперь с нами, брат.
– Добро пожаловать, брат.
И ещё что то и ещё.
Солдат, вернее уже кавалер, их имён не запоминал, не мог он в таком состоянии, что то запомнить, он едва дышал от переполнявших его чувств, и глаза его были наполнены слезами. Их приходилось вытирать незаметно. И он не мог ничего отвечать этим заслуженным людям, обнимал их молча и крепко. Ни когда в жизни у него не было слёз, даже когда за день, за один день, в проломе стены полегла треть его близких и друзей, его глаза не увлажнились, а тут…
Он и не помнил, как всё закончилось, как стали расходится добрые люди архиепископа, и священники и церковные служки, а к нему подошли его люди. Стали поздравлять его. У Брунхильды и Агнес глаза тоже были мокры. А Ёган и Сыч ужасно гордились им. А вот Роха бурчал тихо:
– Пусть теперь рассказывает кому угодно, что он не ловкач и проныра. Чёртов, Фолькоф, ну ловкач… Рыцаря получил, чёртов мошенник…
Пока новоиспечённый кавалер принимал поздравления своих людей, один неприметный монах принёс ему бумагу.
Волков развернул её и прочёл:
«Сего дня, сего года Август Вильгельм герцог фон Вуперталь, граф фон Филенбург архиепископ и курфюрст Ланна даровал милость свою и произвёл в рыцарское достоинство доброго человека, славного деяниями своими, который зовётся Иероним Фолькоф.
Отныне доброго человека этого, должно всем звать Божьим рыцарем, кавалером и господином. И пусть так будет, и о том запись есть в разрядной книге славного города Ланна и герцогства Вуперталь».
У кавалера затряслись руки. Он ещё раз перечитал бумагу и, взглянув на монаха, что принёс бумагу, спросил:
– Какого ещё Иеронима? Это ты написал?
– Нет, – отвечал монах и, указав на невероятно толстого монаха, что сидел в углу храма за маленьким столом и писавшего что-то.
Волков быстро подошёл к тому и тихо сказал:
– Перепиши немедля, я не Иероним, я Ярослав.
– А так вы из Эгемии, там у всех такие странные имена. Мне сказали Иеро Фолькоф, я думал, что вы Иероним,– заметил толстый монах,– а переписать нет никакой возможности, я вас и в разрядную книгу так записал.
– Яро, дурак, Яро, а не Иеро. Яро от слова Ярослав. Перепиши и в разрядной книге,– настаивал Волков.
– Сие и вовсе невозможно, исправлять в книге воспрещается.
– Вырви страницу и перепиши,– начинал злиться кавалер.
– А это уже преступление,– тряс жирным подбородком монах,– книга прошита и страницы пронумерованы.
– И что ж мне теперь делать?– Спросил Волков, выходя из себя.
– Живите так,– не чувствуя опасности, небрежно предложил толстяк.
Не говоря больше ни слова, Волков влепил ему утяжелённую, звонкую оплеуху.
– Господь Вседержитель,– заныл монах, почёсывая щёку и шею,– что ж вы дерётесь в Доме Господа.
Кавалер молча, спрятал бумагу в кошель и пошёл к выходу. Он пришёл в себя. Никаких слёз в его глазах боле не было.
«Иероним, значит Иероним, за то кавалер»,– сказал он про себя.
– Сыч, веди всех в трактир, скажи трактирщику, что бы готовил большой обед на всех и пусть не мелочится, скажи, что дам ему талер, пусть будет свинина и вино, и пироги, и лучший сыр.
– Сделаю, господин,– обещал Сыч.
– Ёган, ты со мной,– продолжи Волков.
– А куда мы, господин?– спросил слуга, помогая кавалеру сесть на коня.
– К художнику, мне нужен герб. Я тут недалеко видел вывеску.
Не успел он тронутся, как к нему подбежала Агнес и быстро заговорила:
– Господин, разреши мне в стекло заглянуть, сон мне был злой, тебя видела в нём.
Волков, поглядел на неё внимательно и с недоверием. Она уже давно не вспоминала про шар, но видно он её не отпускал.
– Нужно ли? Мало ли снов снится.
– То вещий был сон, как явь. В нем вы были, сидели уставший, или раненый, а на вас монах смотрел.
– Монах? Наш монах?– Спросил кавалер.
– Не наш, злой монах.
– Какой ещё злой?
– Не знаю какой, на взгляд простой, а туфли у него как у богача, не сандалии и не деревяшки. И говорит он тихо и кротко, но опасен как змея.
Теперь кавалер уже не был так недоверчив:
– Злой монах, говоришь? – Задумчиво переспросил он.– Ладно, возьми шар, погляди в него.
Агнес кивнула и бегом кинулась за другими людьми Волкова, что уже шил от собора в трактир.
– Ведьма, она господин, ох ведьма,– начал Ёгвн,– я вот…
– Молчи, дурень, стоишь, орёшь на всю улицу.– Оборвал его кавалер.– Пошли к художнику.
Художник был беден и молод, Волков, оглядел нищий его дом и хотел уже уйти, но художник, упросил его не уходить. Говорил, что нарисует герб на бумаге, и если господину рыцарю понравится, то и щит его разрисует.
Он был первый, из посторонних, кто назвал Волкова «господином рыцарем». И «господин рыцарь» согласился. И не пожалел о том.
– Каков будет щит?– Спрашивал художник и тут же начинал рисовать.
– Кавалерийский треугольник.
– Цвета: Один? Больше?
– Два. Голубой и белый,– отвечал кавалер, не задумываясь.
– Мудрый выбор, лазурь, серебро. Лазурь – небо, верность честность. Серебро – благородство и чистота. Как рассечём?
– По горизонту, белый – сверху.
– Мех, пояса, перевези?
– Лишнее. Коршуна, чёрного коршуна рисуйте. Одна колдунья звала меня коршуном.
– Господин, коршунов, орлов, кречетов и соколов на щитах много.
– Да? – Кавалер на миг задумался. – А вороны часто встречаются?
– Нет, не часто, никогда не видел, прекрасный выбор, ворон символ мудрости и течения времени.
– Рисуйте ворона, а в лапах он должен сжимать горящий факел, так хотел архиепископ.
– Итак, черный ворон с горящим факелом на лазурном поле, с серебряным небом,– закончил рисунок художник.
Волоков внимательно смотрел на него и был доволен:
– Сделайте ворона пострашнее.
– Сделаю ему рубиновое око.
– Ёган, дай художнику щит. Хочу забрать его завтра.
– К утру лак высохнет, будет готов, с вас два талера, господин.
Волков молча достал монеты.
– Господин рыцарь, а не желаете себе ещё штандарт с гербом, и сюрко в ваших цветах, для ваших людей?– Предложил художник.– У меня есть хороший портной и белошвейка. Всё будет красиво.
– Да, мне это нужно.– Согласился кавалер.– Штандарт и пару сюрко.
– Попоны для коней в ваших цветах.
– Лишнее.
– Тогда с вас ещё четыре талера. И работы займут три дня.
– И ни днём больше,– сказал Волков и снова полез в кошель.
Пировал он со своими людьми, за столом были все, кроме Агнес. Можно сказать, что кавалер был счастлив. Он заказал музыкантов.
И благосклонно принимал тосты и от Сыча и от Полески. Особенно его радовала, ворчливая зависть пьянеющего Рохи.
– Чёртов, мошенник,– после каждого тоста негромко добавлял Скарафаджо,– надо же, сам архиепископ ему шпоры повязывал.
Или:
– Чёртов, ловкач, как он так умудрился, надо же! Проныра! Вот, что значит дружить с офицерами.