Двенадцатая реинкарнация. Трилогия

К выходу бредём не спеша. Я прихрамываю, ребята не торопят. Посматриваю на руки, морщусь.

— Болит? — спрашивает Оля, кивая на руки.

— У меня репетиция вечером. Как я такими руками на гитаре играть буду?

— Что случилось? — откуда-то сбоку появляется Семёныч. Осматриваю себя. В бинтах, кое-где кровь просочилась, на майке дыра. Весь в пыли.

— Он восемь ноль пять прыгнул. За яму улетел, — дорогу тренеру заступает один из парней. Ого, похоже у меня появился свой клуб фанатов, вон как к нему ещё двое подтянулись.

— Кто измерял? — сбавил Петр Семёнович обороты, но смотрит исподлобья.

— Да мы втроём проверяли. Он ещё ноги зря выпрямил раньше времени, — садюги мелкие, было бы лучше, если бы я задницей по щебню проскакал… Фиг бы я тогда дал себя перевязывать…

— В машину, быстро, — командует тренер. Травматологический пункт. Меня мажут вонючей мазью, перевязывают и втыкают укол. Последнее зря… за один поцелуй перебор получается… Выхожу, хромая на обе ноги. Укол болючий, аж ягодицу судорогой сводит. Новокаина пожалели? Помянув медсестёр неприличным словом, сажусь в машину. Семёныч довозит до дома.

— Ещё так прыгнуть сможешь? — ему бы Мюллера играть, вместо Броневого. Ишь, глазёнками как сверлит.

— Тут стимул был, а так не уверен, как повезёт, — я смотрю, как меняется Семёныч. Видели шарик, который начинает спускать воздух? Сидим. Молчим. Разную ерунду друг про друга думаем.

— Счастливый ты, наверно даже не понимаешь, насколько, — наконец выдаёт он, зачем-то перед этим прокашлявшись. Я? Я не понимаю? Это ты, Семёныч, не понимаешь, а у меня сейчас личный кусочек счастья. Каникулы. Я-то знаю, что через полгода меня уже не встряхнут так эмоции, не подкинет от девушки, которая стоит рядом. Вот и успеваю пожить. Почувствовать. Ярко и навсегда, пока я в этой жизни. Чтобы было, что вспомнить, было, за что жить. Вот и цепляюсь за каждый день и час.

— Пойду я. Завтра буду в парке, как обычно.

— Никаких тренировок, пока всё не заживёт.

— Завтра в парке встретимся, — выхожу из машины и трусцой бегу к подъезду. Немного рисуюсь, понятно, но масть держу. Захромал по лестнице уже после хлопка двери. Чтож у них за столбнячьи уколы такие… У меня уже ссадины не так болят, как ж…

Майка в ведро. Трусы… ещё поживут, бинты с треском отдираю. Что мы видим? Правильно — зебру. Только полоски сикось накось. Хорошо, мы видим неправильную зебру. Зато без ран и прочих царапин. Ещё бы жо… не чувствовать последствия укола… и вот вам молодой растущий организм, в самом расцвете сил. Со слегка повреждённым, в некоторых местах, золотистым загаром. В душ.

— Хорошо вчера посидели, душевно, — дядя Петя рулит, придерживая иногда руль животом, — Мужики спрашивали, можно у тебя подкрашиваться будет? Там по мелочам… у двоих пороги, можно антикоррозийкой им дёрнуть, двоим капот, а одному передок от сколов.

— Подготовку кто делать будет?

— Да я могу. Я что вчера понял, вот сижу один вечерами, как сыч. Смотрю этот грёбаный телик, а жизнь проходит. Скучно. Сосед у тебя машину продал. Могу гараж у него взять напрокат. Буду там зачищать и шкурить, а к тебе перегонять на покраску и сушку. И деньги будут, и общество. Красок разных купим. Я себе машинку, а то и две куплю. Знаешь, которые сами шлифуют да полируют.

— А самому покрасить?

— У меня с красками не получается. Пробовал уже. То не докрашу, то налью с потёками. Краску только перевожу. Ты вон вчера как шустро облил…, и ведь без единой помарки. Механик наш, видит, что бампер блестит, аж очки одел, чтобы докопаться, а вот хрен нанэ, — Петр, от переизбытка чувств, хлопнул себя по ляжкам и даже подпрыгнул на сидении, — Обломайтис тебе, собака драная. Там всё красиво. Поворчал что-то себе под нос, да и отвалил. Мужикам с гаража рассказал, они тоже смотрели. Сказали, лучше, чем новый. Поляки вообще машины хреново красят. Год поездишь, и по крыльям и порогам до металла всё сдирает. Помочь таскать? — спросил он, сдавая задом к крыльцу ДК.

Оба комплекта поставили рядом. Мощь! Как говорят риэлторы — вид на миллион! Две стенки аппаратуры со знаком SP. Коля прошёлся слэпом по грифу. Вот неугомонный, слышу, что датчики подшаманил. Показал большой палец. Лыбится. Народ осматривает мой Регент. Впечатления от — да ну-у, до — песец, круто. Значит всё верно. Нравилось бы всем, или всем бы не нравилось — это да, повод для тревоги, а так, нормально. Чем больше разброс мнений, тем прикольнее получилось.

— Ты за свой комплект сколько хочешь? — Николай оттащил меня за рукав к самой кондейке.

— Рублей семьсот думал попросить, чтобы было куда поторговаться.

— Понял, тогда я с девятисот начну. Ты иди, тебя Лёха зовёт. Директриса уже полчаса ждёт.

Ничего не понял. Театр абсурда. Алексей тащит меня из подвала на третий этаж.

— Тебя устроят рабочим сцены на полставки. Пятьдесят рублей в месяц. По штатному расписанию ставок музыкантов больше нет, — Алексей тянет меня по лестнице, проговаривая на ходу необходимые сведения, — «Перле» нам спишут, но дней через пять. Там комиссия какая-то нужна. Директора зовут Зинаида Степановна, иди, ждёт.

— Здравствуйте, — ворвался я в кабинет директора, напутствуемый ускорением в спину.

— Вы кто? — вальяжная дама, лет сорока, хотя нет, прилично больше сорока. Лет на пятнадцать.

— Зинаида Степановна, я ваш будущий рабочий, хотя по факту я музыкант.

— Захарычев про вас мне говорил? — я завис, разгадывая сразу две загадки — фамилию Лёхи и его тему беседы.

— Представления не имею, — сдался я в конце концов, — Мне сказали зайти к Вам, вот и зашёл.

— А почему в очках, солнце ярко светит?

— Очки врачи прописали, травматическая светобоязнь. Хотите пошутить — давайте найдём другую тему…

— Извини. Думала, стиляга пожаловал. Вечер на дворе, а тут очки…, ну и что ты мне расскажешь?

— У вас, Зинаида Степановна, мужской сортир на первом этаже не работает, — раз со мной на ты, то и буду соответствовать. Говорить о простом и жизненно важном.

— Что-о?

— Туалет. Там всё плавает, — я посмотрел на багровеющее лицо директрисы и продолжил, — Это раньше театр с вешалки начинался, а в наше время, с сортира.

— Я спрашивала про ансамбль. Что ты умеешь?

— Играю на гитаре, пою, ремонтирую аппаратуру. Вот вроде и всё.

— Зайду сегодня к вам на репетицию, посмотрю, — отпустила она меня величественным кивком, давая понять, что аудиенция закончена.

— Лёха, а Зинаида — кто?

— Начальника включила? — догадался тот, — Нормальная она баба. Полжизни в народниках отплясала. У неё и сейчас танцевальный один из лучших в городе. Это она видимо на завод собирается. К шефам. Вот и лицедействует. В образ входит. У тебя что все руки исцарапаны? Вчера же не было ничего?

— На тренировке неудачно упал.

— И уже зажило? — Алексей показал на белые полоски чистой кожи, без следов ссадин.

— Да ерунда, только кожу царапнуло. Потом мазь какую-то наложили, а через два часа всё смыл, и как новенький.

В дверях столкнулись с Николаем и каким-то незнакомым здоровенным парнем, которые выносили колонку. Мою колонку. Еще один незнакомец тащил следом за ними усилитель.

— Коля, куда ты аппарат потащил?

— Их без меня охрана не выпустит. Продал я твой комплект, за тысячу пятьдесят, — Николай скрылся за дверями, а я стоял в растерянности. Ладно, сейчас у ребят спрошу, в чём дело. Оказалось, что желающих купить было трое, и Николай устроил аукцион. Жаль, что я не видел этого зрелища, наверняка было интересно. Основной народ ушёл курить, а вокруг моего комбика, стоящего в чехле, крутилось двое длинноволосых парней.

— Вот хозяин, сейчас сам покажет — сдал меня ударник. Познакомились. Ребята оказались братьями. Странно, совсем не похожи. Играют на танцах в ЦПКиО. Расчехлил гитару. Присмотревшись к гитаре — заулыбались. Узнали Иолану.

— Это Регент теперь такие комбо делает? — ещё раз обойдя комбик по кругу, спросил один из них, вроде бы старший, — Классно.