Страница 61 из 86
Милтон Шилд не был злобным человеком, но ненавидел пустые склоки, даже если они касались вопросов грамматики или синтаксиса, которые могли возникнуть во время заседаний.
Ему, бывшему профессору риторики в некоем заведении Кенсингтона, мы обязаны изданием прекрасной книги о школе Салерно и исследованием тождественности звуков у знаменитых писателей. Поскольку он осмелился покуситься на Колриджа и Теккерея, его заслуженно назвали мужественным человеком.
Кстати, стоит напомнить, что именно он обрек издателей миссис Беркли на несколько бессонных ночей, процитировав в подтверждение своего тезиса бессмысленную слащавую фразу, сочиненную сим знаменитым синим чулком:
— Пассроуз, угостите пастора пастилкой.
Когда мы с Ансенком направились в Боро, на нас обрушился противный ледяной дождик. Мой низкорослый и нескладный компаньон имел желтую кожу и черные волосы; голос его отличался хрипотцой, но вещи он говорил разумные.
— Единственная литературная заслуга Пэйна в том, что он убедил всех: Чосер родился в 1329 году, а не в 1328, как утверждают классические учебники. Я сказал «убедил», поскольку сам остаюсь сторонником гипотезы, изложенной в учебниках.
Я раскурил трубку, поскольку от реки поднималась ужасная вонь, и с мрачной издевкой перевел разговор на другую тему:
— Оценим заслуги остальных членов нашего клуба, мой дорогой Ансенк. Джобсон перевел страниц тридцать из немецкого труда о Конфуции. Сделал из перевода брошюру и издал на свои деньги, напечатав двести экземпляров.
— Чуть меньше, чем Литтлтон, — усмехнулся мой спутник. — А что сказать о Терви, который вырвал у кенсингтонских маразматиков премию за тоненькую книжонку, где говорится о странных животных Южной Америки, в том числе и о неком подобии курицы, именующейся агами, которая бегает почти с той же скоростью, что и фаворит эпсомских бегов. Что касается остальных… С ними никто не сравнится в умении молчать, курить трубку, пить эль, облизывать тарелки и получать свой еженедельный фунт. Вы это хотели сказать?
— Вы крадете слова с моих уст, Ансенк!
— Мы остались вдвоем, — улыбнулся мой друг. — Я ценю ваши сказочки, Уип, хотя их всего-навсего две. Но меня больше интересует ваш труд о детских песенках «Арфа детства».
Я покраснел от удовольствия.
— Однако, — продолжил Ансенк, — злые языки утверждают, что он списан с «Волшебного рога мальчика» одного талантливого немца — его, кажется, звали Брентано. Книгу издали примерно сто лет назад.
— Неужели, — пробормотал я, словно обожженный ядом гадюки.
— Впрочем, ряд ваших статей о «Магическом кубке Иден-Холла» Мюсгрейва достойны того, чтобы их читать и перечитывать. Но не сочтите упреком, если скажу, что, сочиняя их, вы пользовались небольшой скучной книжонкой сэра Уортона о жизни святого Катберта, которому, кстати, этот кубок и посвящен.
Я окончательно расстроился, а гордость моя растрескалась, как стекло, когда Ансенк заявил — все с той же снисходительностью, — что существует огромное сходство в форме и экспрессии между моей сказочкой «Заклятие лошади» и злой сатирой, которую написал в конце XVI века доктор Донн.
— Черт подери, Ансенк! — проворчал я. — Вы удивительный человек и крайне опасный собрат по перу!
— Не обижайтесь, Уип, — мягко посоветовал Ансенк. — Мы, быть может, созданы для взаимопонимания. Я только хотел доказать, что знаю, как держаться с членами клуба Верхней Темзы, включая и вас, мой дорогой.
Я с видом побежденного опустил голову.
От предложения Ансенка о возможности договориться отказываться не стоило.
Этот коротышка с неприятным выражением лица прославился своим трудом, имеющим подлинную историческую ценность, ибо писал о знаменитых пленниках Тауэра: Дэвиде Брюсе, Уильяме Уоллесе, короле Джоне, Томасе Море, великой Елизавете, Анне Болейн и Кэтрин Говард, Соммерсете, Джейн Грей, Норфолке, Арунделе, Эссексе…
Мы, продолжая разговор, шли по темным улицам и мрачным старым бульварам.
— А вот и «Плащ рыцаря», — вдруг произнес мой спутник.
— Никакого желания начинать работу сегодня, — отмахнулся я.
— Да будет так. Что такое несколько дней безделья в сравнении с шестью веками пыльного забвения? — таинственно кивнул Рейд Ансенк.
Дружески хлопнул меня по плечу и свернул в сторону.
— Ансенк! — воскликнул я. — Еще рано расставаться!
Но он уже растаял в тумане. Издали донесся его смех:
— Отличная ночь для безумцев!
— Я направляюсь в «Плащ рыцаря»! — крикнул я.
Никакого ответа.
Я едва не сломал себе шею во тьме, дважды натыкался на пирамиду пустых бочек, вонявших копченой селедкой и палтусом.
В глубине длинного и темного коридора забрезжил слабый свет. Огонек двигался мне навстречу, и я увидел необъятного толстяка с горящей свечой в руке.
— Значит, и вы добрались? — устало спросил он.
— Откуда, старина? — недовольно осведомился я.
— Из Кентербери.
— Как? Что вы сказали?
— Очень долго плестись по времени, а не по дороге, отсчитывая мили, — простонал он, словно не слыша меня. — Шесть сотен лет… О боже, шесть сотен лет!
Я крепко схватил его за руку и ухмыльнулся.
— Сколько пунша надо было выпить, чтобы настолько опьянеть, Фальстаф?
— Входите быстрее, — продолжил он. — Пора завершить неоконченные дела.
И подтолкнул меня в спину.
Я оказался в низком зале, где в очаге пылали ясеневые поленья, а в железном подсвечнике плакали три жировые свечи.
— Добрый вечер, господин Уип!
Здесь, похоже, собралась приличная компания, но люди прятались во мраке.
— Добрый вечер, Уип!
Два знакомых голоса пожелали мне приятного вечера.
— Мы заждались вас.
Я подошел к двум фигурам, склонившимся над пламенем очага, и узнал в них герра Кюпфергрюна и доктора Каниве.
— Тсс! — остановил меня немец, когда я собрался заговорить. — Мы — иностранцы и из уважения к аудитории первыми расскажем свои истории. Ваш черед еще наступит, мистер Уип.
Из тьмы выплыло бородатое лицо — ко мне с задумчивым видом приблизился толстяк. Указал на деревянную скамью и поставил на стол огромную кружку пива.
— Даем слово нашему дорогому гостю, прибывшему из-за моря, мессиру Кюпфергрюну, — произнес негромкий, печальный голос. — Хотя он и не входит в число святых паломников в Кентербери, мы не можем отказать ему в почестях, положенных гостю. Пусть он станет одним из наших, как и его уважаемый спутник, ученый доктор Каниве.
Я повернулся в сторону говорящего. Человек медленно выходил из тени. Худое бледное лицо, удлиненное бородкой клинышком. Сутулые плечи, похоже, с трудом удерживали тяжелый плащ из коричневого драпа.
— Чосер! — в ужасе воскликнул я.
Он кивнул, но в этот момент одна из свечей погасла, и его лицо растворилось во мраке.
— Да, — пробормотал я, — Ансенк не зря сказал: отличная ночь для безумцев.
Мне на колени вскочил огромный черный кот.
— Не смущайтесь, — проворчал он.
Я завопил от ужаса.
— Говорящий кот!
— Эка невидаль? — ответил он. — Я ведь Кот Мурр Гофмана!
— Ночь безумцев! — в отчаянии повторил я.
— Не принимайте призраков за безумцев, — наставительно посоветовал Кот Мурр. — Когда наступит мой черед рассказывать, вы узнаете, почему я сюда явился.