Страница 16 из 20
Однако тот факт, что победа демократии была триумфом приспособляемости над ригидностью, затруднительно трактовать в качестве момента истины. Демократии сотворили полную неразбериху в войне, однако они ее выиграли, поскольку не увязли в этой неразберихе, которую сами же и устроили. Тем не менее искушение переписать историю было как на стороне победителей, так и на стороне побежденных. Война, которая была безнадежной, во многом беспорядочной, глубоко скомпрометированной и компрометирующей борьбой, внезапно привела к исходу, который перекрыл все, что было до него. Сложная история снова стала простой. Принципы демократии победили. Разум восторжествовал. Теперь пришло время обезопасить демократический мир, который оправдает ужасы последних четырех лет.
Демократия никогда не готова понять, в чем состоит ее предназначение на длительный срок. От нее всегда что-то ускользает. Демократии не перестают приспосабливаться к собственным обстоятельствам, а это означает, что ошибки не прекращаются. Как сказал Токвиль, в демократии есть нечто, что всегда остается «несвоевременным». И он же отметил, что именно по этой причине есть два особых критических момента, когда демократиям сложно поступить правильно. Один из них – это начало войны. А другой – ее завершение.
Выборы
Как только стало ясно, что война не проиграна, промежуточные выборы снова стали актуальными. Они были назначены на 5 ноября. В результате Вильсон провел предвыборные недели в хлопотах того рода, которые демократическому политику могут лишь повредить. С одной стороны, он пытался положить конец величайшему за всю историю военному столкновению и создать гарантии для будущего мира во всем мире. С другой – он не мог не беспокоиться о том, как это будет воспринято обычными американцами, чьи повседневные жалобы и претензии часто оказывались как нельзя более далекими от событий эпического масштаба, случившихся в Европе.
Промежуточные выборы давали Вильсону чудесную возможность и в то же время грозили опасностью. Возможность состояла в том, что можно было заручиться доверием американского народа, который поддержал бы его долгосрочные проекты демократического мира. Угроза же была в том, что американский народ мог со всей ясностью продемонстрировать свою незаинтересованность в этих больших проектах. Американцы хотели безо всяких проволочек получить награду за принесенные ими жертвы. Любой демократический политик, который просит у своих избирателей открытый мандат на установление мира во всем мире, рискует, что ему ответят недоуменным безразличием.
Вильсон промучился с этой дилеммой весь октябрь. К этому моменту стало ясно, что окончание боевых действий не за горами. Вильсон набросал электоральное послание американскому народу, в котором просил выдать ему четкий мандат на исполнение принципов, обозначенных в его обращении «Четырнадцать пунктов». «Если в эти критические дни, – писал он, – вы желаете оказать мне чистосердечную поддержку, я прошу вас сказать мне об этом так, чтобы это не могло стать причиной для недоразумений ни здесь, в нашей стране, ни среди наших союзников» [Wilson, 1966–1994, vol. 51, р. 318]. Однако это послание так и не было опубликовано. Советники Вильсона дали ему понять, что оно звучит несколько высокомерно. Вильсон попытался написать второй черновик, в котором обратился к своим избирателям с более скромной просьбой: «Если вы желаете других лидеров, прошу вас сказать об этом недвусмысленно» [Ibid., р. 344]. Но это тоже было удалено из окончательного варианта. Такие выражения, не связанные, строго говоря, с президентскими выборами, могли создать определенную опасность в будущем. Вильсон не мог найти способа попросить то, чего он хотел.
Тем временем некоторые из друзей Вильсона попытались предупредить его о рисках, на которые он шел, ожидая от избирателей слишком многого. В октябре 1914 г. он встретился с Генри Эсхерстом, сенатором-демократом из Аризоны, который пришел рассказать ему о своих опасениях, связанных с предстоящими выборами. Вильсон ответил, пожав плечами. Он объяснил, что теперь у него были заботы поважнее тех вещей, что могут случиться за три недели. «Я теперь играю на 100 лет», – сказал он Эсхерсту [Wilson, 1966–1994, vol. 51, р. 339]. С точки зрения Вильсона, долгосрочные перспективы демократии заслоняли собой ее кратковременные судороги. Но во время выборов нет простого способа сказать это. Очень сложно заставить людей проголосовать за идею, к которой их голоса в действительности не имеют отношения.
Другая проблема Вильсона была в том, что, хотя война приближалась к концу, боевые действия еще продолжались. В этом отношении и, возможно, впервые в его жизни демократическое провидение оказалось против него. Выборы прошли буквально за несколько дней до окончательного перемирия. Австрия подписала сепаратный мир 3 ноября, но новости до США шли долго, а Германия все еще сражалась. Противники Вильсона вдалбливали в головы избирателей, что не время говорить о будущих соглашениях с немецким народом. Весь октябрь республиканцы вели кампанию, сосредоточившись на том, что человек, который однажды отстаивал мир без победы, теперь преждевременными разговорами о мире может похоронить возможность окончательной победы. Организаторы республиканской избирательной кампании использовали «Четырнадцать пунктов» Вильсона, чтобы выставить его опасным идеалистом, которому стоит напомнить о том, что у американского народа есть более приземленные интересы. Как сказал один историк, выставив Вильсона «диктатором, пацифистом, социалистом, антиамериканским и прогерманским интернационалистом», выборы 1918 г. создали «образец для республиканских кампаний на все оставшееся столетие» [Knock, 1992, р. 207–208].
Когда огласили результаты, стало ясно, что общество не оказало Вильсону того доверия, которого он желал. Демократы потеряли 22 места в палате представителей и семь в Сенате. Однако Вильсон горевал недолго. Он утешился тем, что день выборов пришелся на неудачный момент, так что результаты можно списать, скорее, на невезение, чем на что-то еще. По заверению организаторов изибирательной кампании, если прошло еще хотя бы несколько дней, новости о капитуляции Австрии и неминуемом крахе Германии успели бы дойти из Европы, и расклад бы полностью поменялся. Именно это они всегда говорят своим проигравшим кандидатам: если бы только выборы не состоялись тогда, когда они на самом деле состоялись, мы могли бы выиграть! Советники Вильсона тоже говорили ему, что противники сыграли на доверчивости избирателей, которых уверили в том, что Вильсон позволит немцам соскочить с крючка. Один из них сообщил: «[Республиканская] кампания, основанная на лозунгах “Безоговорочная капитуляция” и “Никаких мирных переговоров”, оказалась на удивление удачной» [Wilson, 1966–1994, vol. 51, р. 630]. Вильсон утешал себя мыслью о том, что избиратели изменят свое мнение, когда поймут, за что он на деле выступал – за победу, которую не отменишь.
Но когда это могло бы случиться? Первым делом должно было произойти одно – полное прекращение боевых действий, чтобы недобросовестные политики не могли больше мудрить с вопросами войны и мира. Однако британские общие выборы, которые прошли месяцем позже, показали, что, даже когда все боевые действия уже кончились, нечистым на руку политикам все еще есть, чем поживиться. Ллойд Джордж назначил выборы на 14 декабря. Это были первые выборы в Британии с 1910 г., а также первые после принятого чуть ранее в том году Закона о народном представительстве, в соответствии с которым право голоса получали почти все мужчины старше 21 года и большинство женщин старше 30. Британия стала настоящей массовой демократией. Многие из тех, кто получил право голосовать, продолжали службу в армии, несмотря на то, что война закончилась месяцем ранее. Тем не менее прекращение военных действий и крах Германии означали, что это уж точно послевоенные выборы. Отныне вопрос был не в том, как победить, а в том, что делать с победой.
Для общих выборов 1918 г. современники вскоре придумали массу разных прозвищ. Их окрестили «талонными» выборами, в связи с письмами, разосланными Ллойдом Джорджем и лидером консерваторов Эндрю Бонаром Ло, в которых они поддерживали своих кандидатов и выступали против конкурентов из Либеральной партии (премьер-министр от либералов, которого Ллойд Джордж сменил в 1916 г., Герберт Асквит, назвал эти письма «талонами», использовав пренебрежительное наименование карточек на питание, выдававшихся в военное время). Также их называли выборами «цвета хаки», что объясняется большим числом проголосовавших солдат и преобладавшими на выборах патриотическими темами[18]. Наконец, эти выборы проходили под лозунгом «Повесить кайзера» – из-за злобных и воинственных заголовков, то и дело появлявшихся в газетах на протяжении всей кампании. Пресса, в которой господствовали такие газетные магнаты, как Нортклифф (работавший директором по пропаганде у Ллойда Джорджа) и Бивербрук (бывший его министром информации), не желала рассуждать о примирении и участии в восстановлении Германии. Главной задачей было заставить проигравших заплатить за войну. Ллойдж Джордж не постеснялся поэксплуатировать эти чувства в своем электоральном обращении, пообещав «потребовать от Германии возмещения всех военных расходов». Избиратели снова выбрали его правительство, одержавшее победу с огромным перевесом голосов. Либералы Асквита потерпели оглушительное поражение.
18
Возможно, наиболее отличительным качеством этих выборов стало количество военнослужащих, выступивших в качестве кандидатов; по некоторым оценкам почти четверть кандидатов носила униформу. Это почти наверняка самый высокий показатель за всю историю британских выборов. Единственная профессия, которая была представлена в британском парламенте после выборов 1918 г. больше армейских офицеров, – это юристы (см.: [Strachan, 1997]).