Путешествие по солнцу
(Русская фантастическая проза первой половины XIX века.)

Демокрит Терпинович

Семен Дьячков

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СОЛНЦУ

Русская фантастическая проза первой половины XIX века

Демокрит Терпинович

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СОЛНЦУ

Друзья, сестрицы, я в Париже

Я начал жить, а не дышать:

Садитесь все друг к другу ближе,

Мой маленький журнал читать.

Ма plume me sert par fois de lance;

Ho

Дитя мое вам представляю

На строгий, справедливый суд;

Но эпиграфу поручаю,

Злой критики умерить зуд.

Первый рассказ

Не говорите мне, более о несправедливостях и странностях которых мы видим на нашей планете; что я недавно увидел на солнце, но сто раз хуже, так что тамошние сахарные пряники покажутся хуже чёрствого хлеба: послушайте, добрые люди: на главах ваших волосы станут дыбом от всего, что я там видел и слышал, но наперёд расскажу вам как я туда попал; может быть иной захочет увериться и справедливости моего рассказа, и тихомолком отправится также на солнце, и пожалуй возьмёт еще, с собою несколько свидетелей, и те когда оттуда возвратятся, будут распинаться, что они говорят правду: слушайте же, добрые люди, как я повал на солнце.

И бытность мою и Африке по семейным делам где, известно вам гора Атлас чрезвычайно высока, так что с её вершины видно поле света, как на ладони, мне захотелось посмотреть на панораму всех человеческих проказ и слабостей старого и нового света, сколько с самой вершины Атласа можно обнять.

Выбираться туда надо было пешком, и я отправился в путь налегке; взял с собою несколько фунтов сухарей и бульона, и вместо палки хороший телескоп: о питье я не заботился, зная, что везде найду довольно росы; только для подкрепления себя и случае нужды я взял еще с собою бутылку старой малаги: таким образом я карабкался шесть дней, перенося чрезвычайные трудности.

Добравшись до вершины, я действительно был поражён величественною, чудною картиною, со всех сторон меня окружавшею; я стоял на вершине этой горы, как на колокольном шпице, и ничто мне не мешало рассматривать подробности всего происходящего на целом полушарии.

Простыми глазами вся эта необозримая поверхность казалась географическою, весьма мелко начерченною картою; но и телескопе, который и десять миллионов раз увеличивал предметы, можно было рассмотреть, многое, весьма любопытное, и довольно забавное; это была полная сумма того, что журналы более ста лет рассказывают по капельке; а как ныне почти все читают журналы, и следовательно все знают, что на свете делается, и даже то, что никогда не делывалось, то и не стану вам рассказывать, что я видел на нашей планете; это опишу и особой тетради для моих правнучат которые, может быть, уже не станут читать журналов; между прочем и потому, что в их время, может быть, не будут уже издавать журналов; каждый сам по себе будет знать более, нежели все журналы вместе.

И так насмотревшись до сыта, я лег отдохнуть на мягкой мураве, и погрузился и глубокий сон: вообразите же, себе мой ужас и удивление, когда я вдруг проснулся на воздухе! земля осталась уже далеко за мною, и казалась не более линейного корабля; а я летел все выше и выше и неизмеримом пространстве: опомнившись несколько от первого испуга я стал размышлять о причине такой странности, и наконец детская игрушка навела меня на истину: я вспомнил что и детстве я забавлялся иногда тем, что пустую яичную скорлупу наполнял росою, и залепив потом дырочки по обеим концам воском, выставлял ее на солнце, которое силою своих лучей притягивало это яйцо, и мы с товарищами моего детства всегда любовались, когда оно таким образом поднималось по воздуху, до тех пор пока совсем терялось из виду: теперь случилось со мною почти тоже, что с яйцом; я целую неделю пил одну росу, которою следовательно всё мое тело было проникнуто; да и добавок во время моего сна все платье мое напиталось росою, сколько оно могло и себя вобрать; как же скоро солнце взошло на горизонт, то силою своих лучей притянуло меня к себе, хотя я не был с обеих концов залеплен воском.

Утвердясь в справедливости этого заключения я перестал беспокоиться; напротив, радовался нечаянному случаю, который вполне удовлетворит моё любопытство на счет всего до солнца, касающегося: сколько голов на земле переломалось под тяжестью пустых догадок — говорил я сам себе, — а вот собственные глаза мои увидят, уши услышат. От радости я даже не подумал, как оттуда опять возвращусь на землю: пускай на солнце лучше нежели на земле, а все-таки родное станет меня притягивать к себе.

Гляжу: земля уже стала казаться не больше шампанской бутылки, а я все ещё летел; наконец ввалился и солнечную сферу, и тогда уже заметно стал опускаться на солнечный шар: чрезвычайно странное, неизъяснимое чувство, лететь таким образом по воздуху; без всякой опоры, и одною притягательною силою солнечных лучей! Кто этого не испытал тому трудно и понять: под конец начало меня беспокоить опасение, что как скоро солнце повытянет из меня всю росу, тогда уже действие притяжения прекратится, я упаду Бог знает куда, и разобьюсь, может быть, и прах прежде нежели мне удастся рассказать добрым приятелям все со мною случившееся, и предостеречь их от подобных приключений; но вскоре я успокоился, чувствуя, как легко — точно перышко — опускаюсь на солнечную почву, приближаясь к которой я с начала совершенно был ослеплен чудесным светом исходящим из всех предметов; можно было подумать, что я опускаюсь и море света.

Наконец я благополучно спустился, и прямо в средину народного собрания; я после узнал что в это время ученые взвешивали на огромных весах целые глыбы солнечных лучей, и определяли их удельный вес.

Я встал на ноги, отряхнулся и начал оглядываться во все стороны; вижу: народ исполинского роста; кожа их светилась, точно фосфором намазанная; находившийся тут для порядка в ученых занятиях Ректор послал своего помощника посмотреть, что такое спустилось: этот как сам учёный — так уж случилось — догадался по моей фигуре, что я должен быть человек, но как я мог тут очутиться, в таком против него малом размере, и с несветящеюся кожею, этого он по своей неопытности еще не понимал; он взял меня, посадил на свою ладонь, и спросил кто я, откуда пришёл и за чем?

Там все говорят на всех языках; поэтому он легко понял, что я человек прилетел к ним с земли верхом на солнечном луче; за чем? я и сам не мог объяснить, а сказал только, что меня привёл к ним совершенно нечаянный случай, и вероятно первый такого рода с тех пор как существует наша земля; вот почему я и не мог иметь, ни паспорта, ни открытого листа.

Он выслушал меня с удивленьем и отнёс к Брршкизу (военный начальник города) на ладони, точно как у нас носят на пальце попугая, Брршкиз был человек пожилой, благородной наружности, на вид такой ласковый, приветливый. Он взял меня с руки Шиликила, посадил на свою, и начал расспрашивать весьма подробно; но видя, что мои рассказы на счет земли будут продолжительны, он оставил учёных возиться с лучами, отнес меня к себе домой, где и представил своему семейству, состоявшему из жены и четырех дочерей.

Они очень обрадовались живой кукле; так они меня называли; и тут я должен был им рассказывать все, что знал на счет нашей планеты; а чтоб удобнее было всем видеть и слышать, посадили меня на кукольный стулик, который поставили на маленьком подносе по средине круглого стола, вокруг которого все уселись: вы догадаетесь, что на тамошнем подносе уставится порядочная Китайская беседка наших парков.