Страница 4 из 52
Девушка судорожно вздохнула и спрятала мокрое от слез лицо в ладонях. Хлопнула дверь, пришел Уитт, разулся, прошел прямо к очагу, да положил рядом принесённые со двора дрова. С недоумением посмотрел на Алинэю, потом на знахарку, почувствовав неладное, спросил:
— Что случилось?
Алинэя подняла полные слез, несчастные глаза на парня, закусила губу и отвела взгляд. Постепенно она успокаивалась, мокрые дорожки на щеках высыхали, а в комнате висела тяжелая тишина. Уитт так и стоял у очага, хмурился, напряженно рассматривая девушку, потом решительно подошел к столу, за которым устроились госпожа и Ведающая:
— Зато у тебя остаюсь я, — решительно заявил, каким-то чудом догадавшись обо всем невысказанном, что витало в воздухе.
— Уитт, — нерешительно начала Оитлора, немного поколебалась, но потом продолжила. — Вы уже взрослые, не дети. Ваша дружба может принести беду. Если Лина будет приходить в этот дом, чтобы встретиться с тобой, это могут расценить неправильно. Ты должен понимать…
Женщина не договорила, ей никак не удавалось подобрать нужные слова, чтобы объяснить вчерашним детям и друзьям, почему им нельзя больше видеться. Встретилась с ясным, грустным взором девушки, которая первой поняла:
— Да, Лина, ты дочь господина, Уитт — сын мельника. Ты могла приходить ко мне учиться и играть в этом доме под моим приглядом с мальчиком Уиттом, который заглядывал ко мне, чтобы помочь. Но теперь, теперь… — она снова не смогла завершить начатую фразу. — Ты взрослая девушка, он тоже уже не дитя…
— Я найду способ сломать эту преграду, — парень снова чутко угадал то, что не захотела досказать знахарка. — Я могу перестать быть просто сыном мельника.
— Но даже тогда вы не сможете видеться. Госпожа может пройти мимо слуги, который косит траву, но незамужняя девушка высокого происхождения не может свободно разговаривать с неженатым мужчиной без пригляда своих родственников. А ты понимаешь, что вряд ли родители Лины одобрят эту дружбу. В других краях могло бы быть иначе, но не здесь и не сейчас.
— А ты тоже относишься ко мне как к слуге? — Уитт смотрел прямо в голубые глаза подруги, сжав кулаки.
Он был натянут как тугая струна, только тронь, тут же лопнет и так ударит, что мало не покажется. Синие глаза горели, светлая челка, которую давно бы стоило обрезать, мешалась, лезла в глаза, но парень не обращал на это внимание, крепко стиснул зубы и ждал ответа, как приговора.
Девушка отрицательно помотала головой, а после возмущенно посмотрела на Уитта, словно говоря, как ты мог подумать такое обо мне.
— Вот и хорошо. Тогда я знаю что делать.
— Что ты задумал, Уитт? — обеспокоенно спросила Ведающая, переводя взгляд с девушки на парня.
— Что решил, то выполню. Придет черёд, узнаете, — недобро зыркнул глазами на знахарку и, прежде обувшись, вышел за дверь, хорошенько ею хлопнув.
— Тебе нельзя видеться с ним, Лина, — знахарка побледнела, только сейчас уразумев что-то одно ей ведомое. — Вообще нельзя. Ни под каким видом. Ты должна понимать, что это опасно. Его убьют, а твоё имя вычеркнут из древа рода. Слуге и госпоже никогда не быть вместе.
Голубые глаза широко раскрылись, как и розовый ротик. Лицо девушки выражало такое изумление, что Ведающая чуточку успокоилась:
— Я не могу остаться и мне страшно за вас дети. Как бы вы не угодили в беду с вашей дружбой. И дай Боги, чтобы это действительно была дружба.
Колдун
Быстро умылась, быстро поменяла тунику, быстро прожевала кусок мяса с хлебом, принесённые слугой на подносе. Запила водой и открыла дверь, собираясь выскользнуть из комнаты. Требовательное мявканье остановило меня, Нахал соизволил вернуться. Котяра улизнул ещё перед моим походом в лес за люпамом. Его независимая натура требовала срочного выяснения отношений со всеми местными котами и знакомства с кошками. Сейчас же он решил навестить свою хозяйку и как меня нашёл, ума не приложу? Он всегда уходит и приходит и никогда не ошибается с местом, где меня можно найти.
Пропустила кота в комнату, но задерживаться не стала, Нахал или уже поел — стащил что-нибудь с кухни, поймал мышь или птицу, тот ещё вороватый хищник — или же сможет и сам позаботиться о том, чтобы доесть за мной оставшееся на подносе мясо. Сейчас мне уже не нужна помощь Нахала, кошки не любят соседство смерти. При виде этой гостьи у них становится дыбом шерсть, и они начинают на костлявую старуху шипеть, чтобы, не дай Боги, не забрала их по ошибке с собой.
Князь все так же, неподвижно, лежал на широкой кровати, в абсолютном одиночестве. Даже служанки, чтобы обтирать тканью влажный лоб, рядом не было. Судя по всему, княгиня ждет не дождется когда благоверный отойдет в мир иной. Либо сиделка отлучилась по важному делу.
Подошла ближе к кровати, вглядываясь в явные признаки того, что конец близок. Обметанные, сухие губы, ввалившиеся глаза, заострившиеся черты лица и еле слышное дыхание. Князь был на грани, ему осталось сделать всего лишь шаг, чтобы уже не вернуться никогда. На мужчину было тяжело смотреть, но непозволительную роскошь сожалеть и опускать руки, нельзя себе было позволить. Возле кровати стояла скамья с тазом, а рядом, на столике лежала стопка чистых тряпок. Намочила одну из них, отжала, присела на табурет, предназначавшийся для сиделки, и принялась терпеливо стирать пот с лица больного.
В какой-то момент мне показалось, что длинные темные ресницы дрогнули, и я остановила монотонное движение своей руки, чтобы всмотреться в лицо, точно ли, не показалось ли, и вздрогнула. Нет, не показалось. Князь открыл глаза и посмотрел прямо на меня. Отдернула руку и от неожиданности выронила тряпку. Но долго это чудо не длилось, голубые глаза закрылись, и мужчина снова погрузился в беспамятство. Я даже не смогла бы сказать, успел ли он что-либо рассмотреть. Подняла тряпку с пола, отложила в сторону, взяла чистую из стопки и начала все сначала. Снова и снова смачивала ткань, снова и снова обтирала лицо, щупала пульс и не знала чем помочь. Ведающей тяжело чувствовать свою беспомощность перед лицом смерти, как никому другому. У нас — знахарок, есть оружие против этой безжалостной дамы — наш дар, но иногда приходится уступать поле боя и это всегда больно и обидно.
Устав, отложила тряпку в сторону, поднялась с табурета и подошла к открытому окну. Пальцем провела по подоконнику, перед носом какой-то ночной букашки, которая бежала по каменной, серой поверхности. Тяжелые мысли одолевали меня. Неужели нет никакого выхода? Неужели ни у кого нет люпама? Если бы существовал быстрый способ связи с другими знахарками, можно было бы попросить помощи. Нет, если этому миру и Богам нужна жизнь данного конкретного мужчины, существует вероятность что какая-либо из Ведающих почувствует непреодолимое желание оказаться здесь, и пустится в путь, и даже успеет, и у неё может оказаться с собой запас люпама, в отличие от меня. Но это слишком маловероятно, чтобы надеяться.
Тоскливо смотрела в темноту и понимала, что не знаю больше средств, и этот бой остается не за мной. Вернулась к табурету, присела, уперла локти в колени и уткнулась лицом в ладони. Возможно, задремала, возможно, нет, но когда пришла в себя от того, что рука отказалась поддерживать тяжелую голову, в которой поселилась сумасшедшая мысль, поняла что испробую единственно возможное средство. Говорят достаточно сильно захотеть и позвать от всего сердца. В эту сказку сложно верить, потому что не всякая Ведающая может воспользоваться помощью Колдуна, не всякой он согласится помочь, но легенда гласит, что помощь возможна. Не знаю, кто именно из Ведающих пользовался услугами Колдуна, но Оитлора строго наказывала когда-то не связываться с ним. Как она говорила, услуга может обойтись очень дорого. Колдун всегда требует большую плату. Нужно сильно желать, чтобы пациент выжил, чтобы решиться на такое. Оитлора не говорила, что скрывается под этим самым “таким”, только предупреждала, что лучше даже не обращаться к таинственной силе Колдуна. Ни одна из воспользовавшихся помощью никогда не рассказывала о том, что же взял как плату Колдун, потому версии, выдаваемые досужими выдумщиками за правду, сильно разнятся. От того что Колдун просто любит задирать юбки Ведающим, до продажи ему души за помощь. Но, чтобы ни говорили и как бы ни стращали последствиями такого обращения, я понимаю, что в этот раз не хочу уступать смерти. Почему, сложно сказать. Возможно, мне просто не хочется чувствовать вину за смерть врага.