Страница 5 из 15
Ответная реакция была обескураживающей:
— Кто?
— Ну, Оля. Мы же вместе были на медицинском праве…
— А, да. Помню, — с небольшой задержкой ответила она. — Тогда привет.
— Ты сейчас где? — деловито спросила Оля.
— На работе.
Алиса была почти готовым медиком в одиннадцатом семестре, но лечить никого не собиралась. Оля знала, что она выбрала себе профиль «патологическая анатомия» и даже уже работала ассистентом в институте судебной медицины.
— Ну, как ведут себя жмурики?
— Нормально. Вчера привезли двух мужчин. У обоих прострелен висок, но смерть наступила от отравления газом, пропаном. Это значит, что головы им прострелили уже потом, когда они задохнулись. Любопытно, не находишь?
— Очень, — слукавила Оля, едва слушая ее. На языке вертелась неудобная и стыдная просьба, и она в итоге метнула ее как гранату. — Слушай, ты свободна через два дня, часов в шесть?
— А ты хочешь сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться?
— Ну, ты же знаешь, что я выиграла билет на концерт Люка Янсена?
Она так орала в тот день на весь универ, что невозможно было остаться непричастным к такому счастью.
— Нет. Но ты только что об этом сообщила.
От Алисы всегда несло каким-то едким буквализмом.
— Хоть Люка Янсена ты знаешь?
— Это тот, что поет сейчас на каждом канале?
— Да, это он, — поджала губы Оля, слегка покоробленная ее упрощенным восприятием божественного фронтмена. — Через два дня Люк со своей группой Inferno № 6 выступает в «Олимпии», а потом у меня с ним ужин в его особняке. Ты нужна мне на один вечер. Очень-очень!
— Без обид, но у меня дел по горло.
— Алиса, ну пожалуйста. Один вечер. Посуди сама: ты получаешь халявный билет, болтаешь с самым красивым мужчиной на свете и потом идешь домой. Ты даже ляжешь спать вовремя.
— А почему я? — резонно вопросила Алиса и добавила с потрясающей прямотой: — Мы ведь даже не подружки.
— Прошу тебя! — Голос Оли внезапно наполнился внушительной силой. — Это мой шанс, но я не смогу одна поначалу. Побудь там лишь чуть-чуть. Пожалуйста. Надо поддерживать беседу какое-то время, и если меня вдруг понесет куда-то, толкни или подмигни, чтобы я поняла. Я… я… заплачу тебе.
Повисло молчание, в полной мере вобравшее в себя безумие влюбленной девушки. И Алиса не могла этого не почувствовать.
— Ну… ладно, — чуть ли не со скрипом ответила она. — Если это так уж необходимо… хорошо, я помогу тебе. Бесплатно.
— Ты будешь со мной?
— Обещаю болтаться рядом.
— И заполнишь паузы, если они возникнут?
— Чем именно?
— Ну уж придумай. Расскажи чуток о себе, отвесь комплимент его музыке, скажи, какая я классная… Немного движухи.
Последнее слово отлично вязалось с Алисой.
— Хорошо, — прозвучало безо всякого энтузиазма.
— Отлично, я заеду за тобой ближе к семи, — радостно провизжала Оля, у которой камень с души свалился.
Алиса приходила после обеда. Три года подряд по субботам она неизменно приезжала на кладбище и ныряла в блуждающие тени главной аллеи. Сквозь листву над ее головой мерцали звездочки света, мягко шелестел ветер. Солнце по-прежнему светило всем на этой земле, но с ее приходом его точно становилось меньше.
Ее шаги были быстрыми и бесшумными. Вскоре она скрывалась за огромными деревьями, охраняющими ее мрачную тайну, и становилось еще тише.
«Здесь спит Любовь», — каждый раз издевательски шептала витиеватая надпись над воротами.
Она уже знала это кладбище и его обитателей как свои пять пальцев. Приветствовала про себя каждого плачущего ангела, пересчитывала надгробия.
Имена и даты, памятники и венки — вот и все, что тут имелось. Ни бога, ни дьявола не было и в помине.
Петляя меж чужих надгробных плит, Алиса пробиралась к могиле, за три года ставшей ее собственной.
Знакомый крест из белого камня с молчаливым равнодушием выглядывал из-за живой изгороди.
Якоб Радке
Пусть ангелы ведут тебя даже там, где нет Бога.
Пусть они сохранят твою юность и доброе сердце.
Плавно она опускалась на скамейку напротив, молчаливо приветствуя того, кто оставил ей этот мир. Смерть Якоба походила на странный дар.
«Держи, Алиса. Это жизнь без меня, которую ты выбрала. Так почему ты ею не наслаждаешься? Ты же хотела все закончить…»
Она уже не знала, звучал ли в голове голос совести, принявший его облик, или же это был сам Якоб. Несмолкающий. Укоряющий. Зовущий ее, даже когда она сюда не приходила.
Где-то заливался жаворонок. Его пронзительная трель расколола небосвод, и в это мгновение весь мир сузился до белого креста, а буквы на камне прожгли сознание.
«Якоб…» «Ангелы…» «Там, где нет Бога…»
Казалось, что перед ней ребус и его надо решить, выявив ключевые элементы.
Якоб там, где нет Бога.
«Это ты хочешь сказать мне с того света?»
Гравировку сделали по желанию матери, потому что священник не разрешил хоронить его по католическим традициям, ведь он — самоубийца. Так что это стало ее последним напутствием.
Раз за разом Алиса вскрывала каждое написанное слово, ища в нем новый смысл.
Юность. Да, он был молод. В двадцать три года все должно быть прекрасно, как в первый день творения. Многие думают, что в этом возрасте смерти не существует.
Доброе сердце. Алиса могла запросто рассказать, что такое сердце. Фиброзно-мышечный орган, обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам.
Был ли он добр? Возможно. В любом случае Якоб не был злым. Скорее, потерянным и одиноким.
«Он никогда не был дурным человеком, — всегда хотела сказать Алиса его родителям, для которых поступок сына оказался жестоким и подлым ударом. — И плох тот Бог, который наказывает одиноких, сломленных людей не только при жизни, но и после смерти, если ваш ад — правда. Такой Бог не заслуживает веры».
Так что хранить? Ни молодости, ни доброго сердца. Ни человека, ни следа. Все ушло в землю, впиталось, как вода, и теперь здесь растет трава.
«Не там ты меня ищешь, Алиса. Неправильно ты меня зовешь».
«А как, Якоб? Скажи, и я сделаю».
«Найди меня. Поймай, пока не поздно. Это ты отправила меня лететь вниз в одиночестве. И я все еще в полете, Алиса. Я так и не приземлился…»
Жаворонок замолк, и небо не рухнуло. Якоб в ее голове тоже замолчал. Над кладбищем воцарилась всепоглощающая тишина.
Знать бы еще, где искать мертвого. Умом она понимала, что вместо этого надо встать и уйти отсюда, но завершать — это то, чему она так и не научилась. На ней, как клеймо, нарушенное обещание, походящее на открытую, незаживающую рану. В мире после Якоба не было свободы, а вокруг запястья сама свилась новая цепь, которая вела к его могиле.
Алиса достала из сумки учебник и погрузилась в чтение.
Якоб в этот раз воздержался от комментариев.
«Наверное, мне надо было стать писателем. Чтобы я это осознала, тебе пришлось умереть. Мы все — рассказчики историй, своих и чужих. Но мало кто рассказывает их вслух.
Знал ли ты, что самое сильное влияние на меня в детстве оказали сказки? Прялки, розы и говорящие жабы не на шутку вскружили голову. Пряничные домики стали навязчивой идеей. Гномы и великаны рвались из головы в реальную жизнь. Полночь стала самым важным детерминантом, в котором трансформировались время и пространство. И никто не уходил навсегда. Хорошие воскресали, плохие танцевали в раскаленных башмачках.
С тех пор так ничего в моей голове и не поменялось. С годами я стала мрачнее и сказала себе, что все хорошие истории должны начинаться и заканчиваться на кладбище, и так непроизвольно написала историю своей жизни.
Мои письма к тебе — это тоже сказки, которые надо читать, чтобы напугать до чертиков. Мы с тобой пожизненно застряли в каком-то плохом ремейке “Спящей красавицы”. Ты спишь уже давно, а я — та, кто целует скелет в надежде, что он снова обрастет плотью и кожей.