Страница 3 из 15
«Здесь спит любовь».
С момента похорон почти ничего не поменялось. У креста лежал венок из роз от его матери и букет белых лилий — от нее. Все цветы завяли.
«Никто к тебе не приходит, Якоб. Потому что у тебя почти никого не было. Ты ушел так же, как и пришел в этот мир, — налегке».
Ей хотелось лечь и послушать землю. Казалось, что он все еще живет в лабиринте гробниц и неизведанных подземных траншей. Бежит себе где-то внизу, не разбирая дороги, как и при жизни…
«Господи, если ты есть, останови его уже. Приюти. Он никогда не обретет покоя, а значит, и я тоже».
Бог молчал, но слова только множились. Их было уже не сдержать.
Алиса достала из сумки тетрадь и начала писать то, что хотела ему сказать все это время, но не знала, как повернуть время вспять, чтобы ее мысли нашли его. Сейчас способ подсказал себя сам.
Это был первый шаг к бесконечному искуплению.
«Однажды ты спросил: если это все-таки случится, смогу ли я последовать за тобой? Я сказала, что не допущу твоей смерти, но на вопрос, по сути, так и не ответила. Теперь собственные слова кажутся мне умышленным враньем. В глубине души мы все-таки оба знали, что из нас двоих умрешь только ты. Мы никогда не были единым целым, хотя очень хотели в это верить.
Самый ужасный момент наступил не тогда, когда я увидела тебя на полу. И не когда гроб с твоим телом опускали в землю. Хуже всего — мое непонимание твоих мотивов, пришедшее много позже твоей смерти. Я всегда оправдывала твою одержимость смертью твоей болезнью, но теперь испуганно спрашиваю себя — что, если ты действительно этого хотел?
Пистолет или нож — это серьезная дилемма. Если бы я знала, как пожалею о своих неосторожных словах, то выбрала бы за тебя нож. С текущей кровью еще можно договориться, а пистолет решает твою судьбу, как только ты нажимаешь на курок.
Так что мы не просто наломали дров, мы лес вырубили.
Послушай меня, да, ты послушай, ибо только ты и говоришь в моей голове. Я не пойду следом. За это тоже прости.
Но я знаю, что ты по-прежнему во мне нуждаешься. Я чувствую тебя. Ты все еще где-то рядом, Якоб. Смерть — это все-таки не выход».
— Ты безжалостен, — был вердикт человека с разноцветными глазами.
Его партнер по игре поднял на него тяжелый, темный взгляд, в котором застыло время. Тонкая прорезь рта приняла причудливую форму: он улыбался. Он умел, но делал это крайне редко.
— Хороший учитель не всегда должен гладить по голове своего талантливого ученика.
— И то верно. Всыпь ученику палок, чтобы он потом разогнуться не мог и твою школу за километр обходил.
— Ты знаешь, как я играю, Дэвид. Ты сам захотел принять участие.
Гетерохромные глаза Дэвида вспыхнули непонятным весельем.
— Я тебя переиграю, Танатос. Ты ничего не знаешь о жизни.
— А ты ничего не знаешь о смерти, хоть и умер.
Дэвид и Танатос смотрели друг на друга, словно упражняясь в силе взгляда, и затем снова перевели взоры на игральную доску. С начала их партии сдвинулась всего пара фигур.
— Поэтому я — доказательство того, что смерти нет, — пожал плечами Дэвид. — Извини, если обидел.
— Ну, какой твой ход? — добродушно ухмыльнулся Танатос.
Глаза Дэвида стрельнули искрами, и он триумфально улыбнулся ему, явно что-то предвкушая.
— Я думаю, нам нужна новая фигура в этой игре.
Доска вдруг стала больше. И на стороне Дэвида возникла еще одна фигура, отличающаяся от других цветом и формой, будучи белой и высокой. Она плавно переместилась к середине доски.
— Я отправляю своего лучшего гонца, видишь? — тихо спросил Дэвид.
— Ко мне приходят все: короли, гонцы, шуты, — размеренно отозвался Танатос.
Он никогда не убеждал, просто констатировал факт. Да с ним никто и не спорил. Кроме Дэвида.
Похоже, эта игра будет долгой.
We built this tomb together; I will fill it alone.
Мы построили эту гробницу вместе; я заполню ее в одиночестве.
Глава вторая
Дьявол всех сердец
Три года спустя
Они его любили.
О, как же эти девочки любили его.
Даже так: они его боготворили.
Собирали постеры с его изображением, раз за разом прокручивали его песни. До тех пор, пока у плеера не садилась батарейка, а сами они не теряли сознание. До последнего вздоха, до дрожи в коленках они любили его томное лицо с абсентовыми глазами, озаренными пламенем потусторонних чувств.
Они любили его длинные волосы, татуировки в стиле блэкворк[2] и торчащие косточки. Любили даже его алкоголизм. И миллионы девочек, девушек, женщин со всего земного шара с придыханием произносили это священное имя — Люк Янсен.
Чем же этот юнец, сверкающий по всем каналам своей белой безволосой грудью, так им полюбился?
Хотя это как раз объяснялось легко: он все-таки был красив. Но не как другие мужчины. Темная подводка и утонченность черт размывали его принадлежность к какому-либо полу. Болезненная эротичность привлекала миллионы юных сердец, так жаждущих любви.
В общем, Люка хотели женщины и геи любого возраста.
«Вот он, секс-символ, которого готика ждала после смерти Брэндона Ли![3]» — кричали о нем критики.
К своим двадцати восьми годам Люк Янсен воплотил в себе все пороки и добродетели, неподдельную боль, настоящую трагедию и даже истинную любовь.
Казалось, о нем уже было известно все.
Мать — американка, отец — швейцарец. Плод любви ипохондрички и интроверта, он не унаследовал от них ровным счетом ничего, а талант, видать, от бога упал.
Поздний ребенок, испорченный ребенок.
С детства писал трагичные мелодии и разбирался в печали лучше, чем в математике. Окончив школу, уехал в Берлин, чтобы покорить своим роковым баритоном весь мир.
Вообще-то Люк был с группой, которую экспромтом сколотил в тринадцать лет. Но остальных членов этого коллектива, играющего готический хэви-метал, воспринимали как спокойный фон, на котором можно бесконечно любоваться голым торсом фронтмена.
Известно, что первая и главная любовь его жизни трагически скончалась. Может, поэтому он пересидел на всевозможной наркоте, но нашел в себе силы, чтобы завязать. Считает, что истинная красота заключается в трагедии. Воспевает смерть, секс и вечную любовь.
Все мелодии были пронизаны печалью, а его голос периодически искренне срывался. Лирика изобиловала цитатами из Библии и какими-то мутными отсылками к Шарлю Бодлеру, мелькали и мотивы легкой некрофилии, но готов в этом не упрекают.
Говорят, Люк спал в гробу и любил гулять по кладбищам. Возможно, встречался с датской рок-певицей Азазель (папарацци ловили их пару раз на прогулках в темных очках). Не гнушался спать и с фанатками, но дозированно.
Поклонницы без устали караулили Люка у отелей, концертных залов и даже у забора его дома. Сублимировали и строчили о своем кумире эротические фанфики. На экранах и постерах он казался таким прекрасным, одиноким — и одновременно развратным и порочным… таким… таким… На этой ноте фанатки издавали писк и закатывали глаза в обрамлении черной подводки.
Его навязчивый зеленый взгляд преследовал с каждого билборда и призывал вас стать частью его летаргического культа.
Люк стал самопровозглашенной истиной, обещанием, данным на века, и самой пленительной загадкой.
Был ли он пастырем нового поколения или же очередной прихотью моды?
Фанатки об этом не задумывались — и правильно делали. Они просто восхищались им, свято веря, что в один прекрасный день они встретятся. И каждая из них надеялась, что именно она излечит его разбитое сердце и страдающую душу, станет для него ангелом любви, милосердия и преданности.
2
Блэкворк — стиль татуирования, в котором доминирующим является черный цвет.
3
Брэндон Ли — известный актер, погибший при съемках фильма «Ворон».