Страница 4 из 22
– Я даю вам слово при свидетелях, герр Йохансон, что так и будет, – поспешила заверить его Агнесс. Даже в устах нелепого коротышки эти слова звучали серьезной угрозой. – Кроме того, в парламенте пройдут выборы на должность премьер-министра. Вполне возможно, им станет кто-то из вашей партии.
Переглянувшись, поднялись на ноги еще двое из Комитета. Удивительно, но мнение Йохансона было важнее их претензий.
– Голосование окончено. Абсолютным большинством голосов решено – Кантабрией правит королева Агнесс, – резюмировал Баккер. – Слава королеве!
Все выпрямились, как на параде.
– Слава королеве! – повторили они.
– Все так, мой милый. Но я чувствую, что меня не любят. Да и о какой любви может идти речь?.. Народ будет носить на руках того, кто обеспечит им сытость. Военные – больше полномочий. А всем этим советникам только и нужно, чтобы я улыбалась и помалкивала. Нет, любить меня не будут. – Агнесс вновь коснулась прядей Антуана, тонких, как паутина. – Уже завтра моя ложь будет во всех газетах. Ее будут скармливать всем подряд. Но кто в это поверит? Разве что те, кто еще не родился.
– Все это слишком безрадостно, – продолжила она. – Слишком мало было радости в последнее время. Может, хочешь стихов вслух? Музыки? Нет?.. Я знаю, что ты не ответишь. Я ведь не безумная…
Поднимается и опускается резиновая помпа, шипит воздух.
Королева устало сгорбилась.
– Теперь мне придется говорить только с ними.
Антуан не мог ее поддержать. Ни сейчас, ни ранее, ни позже. Возможно, он даже не слышал ее. Возможно, он был в своем идеальном мире, который создал его воспаленный мозг. Ни один доктор не смог в точности определить, очнется ли он когда-нибудь от этого сна.
«Королева Кантабрии может все», – сказала Гуннива. Королева, возможно, да. Но Агнесс только предстояло ей стать. В этот вечер она чувствовала себя бесконечно слабой.
Как и в прошлые дни, когда тоска переполняла ее, она потянулась к музыкальной шкатулке, игравшей ее любимый вальс. Кроме крохотной балерины в пачке из проволочного кружева, шкатулка хранила главное средство, придававшее Агнесс силы.
Щелкнул бронзовый механизм, и снизу выдвинулся миниатюрный ящичек. В нем лежало письмо, написанное на тонкой папиросной бумаге. Листок, исписанный мелким изящным почерком с сильным наклоном, скручивался в трубочку, как осенний лист. Писали тупым грифельным карандашом. Агнесс до сих пор вспоминала, в какое недоумение ее поверг мятый конверт с криво, будто в спешке, наклеенными марками. И как поразило ее содержание загадочного письма.
«Моя дорогая Агнесс, моя названая сестра!
Больше никого не осталось в этом мире, кому я могла бы доверить эти строки. Одной только тебе.
Пришло время узнать, какой интригой тебя опутали и во что вовлекли. Я не хотела, чтобы гнусная правда коснулась тебя, но теперь у меня не осталось выбора.
Времени осталось немного, поэтому не стану облекать истину в мягкие формы.
Смерть короля Иоганна на совести моего отца. Моего и Антуана. Он устроил бунт, казнь и пожар. Ничто на свете не может оправдать его подлости.
Антуан болен душевно, и его эксперименты причиняют страдания людям. Он отравляет их и себя. Это нужно прекратить немедленно – или найдутся те, кто сделает это по-своему. Да, его хотят убить. И я ничем не могу ему помочь.
Как только ты выберешься из Виндхунда, тебя попытаются использовать в своих целях, как пытались использовать меня. Прошу тебя, не доверяй никому. Особенно герцогу. Не доверяй военным. Их купили тогда и купят снова. Не верь их словам о том, что ты глупа и ни на что не годишься. Это ложь, призванная заставить нас молчать и бояться.
Я не смогу написать тебе снова. Не знаю, останусь ли я в живых. Но я хочу, чтобы ты помнила обо мне и моих словах.
Прощай.
Твоя подруга, Луиза Спегельраф».
Агнесс бережно свернула письмо и спрятала его в потайной ящичек шкатулки. Так кусок папиросной бумаги может стать могущественным талисманом, придающим сил.
Затем, чтобы заполнить тишину, она откинула ажурную крышку, и заиграла мелодия. Барабан механизма спотыкался на каждой ноте и побрякивал. Разумеется, это не живая музыка. Но и не гнетущее молчание комнаты, где спал ее очарованный принц.
Мелодия текла, запинаясь о подводные камни. Впредь Агнесс будет окружена людьми, а оттого – еще более одинока. Если бы только Луиза была здесь. Хрупкая, но храбрая, не сломленная годами в бедности и безвестности, она вновь исчезла.
Луиза, где же ты теперь?..
#2. Между дьяволом и морем
«Откровенно говоря, я не имею ни малейшего представления о том, как следует вести дневник морского путешествия. Или его называют судовым журналом? Забавно, что я задалась этим вопросом только сейчас.
Итак, если мои подсчеты верны, то сегодня – пятнадцатый день в Межбрежном море. Мы уже должны были достичь Иберии, но по вине штормов отклонились от курса и задержались.
В трюме грузового судна не всегда доподлинно известно, какое сейчас время суток. Особенно теперь, когда мы проходим близко от берега и нам не позволяют подниматься на палубу. Сам вид неба уже стал роскошью».
Луиза оторвалась от своих записей. Обычный серо-синий полумрак трюма, наполовину заложенного тюками с неизвестным грузом, был несколько разрежен светом из люка. Она с дневником примостилась рядом с люком: колени – на одной ступеньке лестницы, а дневник – тремя ступенями выше, чтобы видеть написанное.
Когда волны начинали перебрасываться судном, словно мячом, через щели в трюм заливалась ядовито-соленая морская вода.
Братья Линкс и Рехт подарили Луизе один из собственных блокнотов: стопку желтоватых листов, прошитых шпагатом. Блокнот был наполовину исписан формулами и изрисован чертежами. Среди многочисленных дирижаблей, изображенных во всех ракурсах, была и зарисовка обнаженной механической женщины с шарнирами суставов и ключом для завода, выглядывающим из-за клепаного плеча. Луиза не стала задавать вопросов, чтобы не смущать их.
Помимо блокнота, ей также был вручен химический карандаш синего цвета. Вот только если на строки попадала хоть одна капля воды, чернила превращались в малиновые. Поэтому весь дневник морского путешествия переливался сине-лиловым спектром.
Луиза обернулась на своих попутчиков: каждый из них переносил тяготы плавания по-своему. Сложнее всего оно далось Чайке. Первую неделю она не могла есть – ее выворачивало наизнанку, стоило выпить хоть глоток воды. Фабиан был с ней почти все время, что приводило ее в еще большее смущение, вплоть до румянца на зеленоватых щеках, когда юноша держал ее за плечи, не давая свалиться за борт. Теперь девушка могла только лежать в углу, время от времени слабо икая.
Братья Фабиан и Павел держались вместе. Видимо, для того чтобы не сойти с ума от безделья и однообразия. Но карты быстро им наскучили, поэтому они говорили обо всем на свете, пока не засыпали там же, где и сидели.
Якоба держали подальше от всех, потому что находиться рядом с ним было почти невыносимо. Когда заложнику не затыкали рот кляпом, он то осыпал всех проклятьями, то жалобно скулил. Даже Нильса это забавляло совсем недолго.
Сам Нильс обладал завидной способностью спать почти все время. Едва взойдя на борт «Росинанта», он тут же соорудил некое подобие гнезда в самом темном углу и вдобавок отгородился от друзей двумя ярусами ящиков.
Только одного человека не хватало. Без него было так тихо. Так пусто и бессмысленно. Олле.
Олле так и не попал на корабль.
«Знаю, что уже не раз упоминала об этом – не один лист уже исписан кружащими, повторяющимися мыслями. Но сам образ не выходит из головы.
В тот день у Судейской коллегии палили пушки. Семь залпов, не меньше. Я даже успела испугаться, что за нами, узнав о наших намерениях сбежать за границу с деньгами игорного дома и герром Краузе, вот-вот явится целый взвод солдат, Но мы так и не узнали об истинной причине выстрелов.