Копье

Стедмен тоже понимал это. Он остановился на мгновенье и, пригнувшись, ухватился за спинку им же перевернутого стула, на котором его удерживали во время допроса. Услышав сзади себя звуки приближающихся шагов, Стедмен выпрямился, разворачиваясь всем корпусом, и направил стул в сторону противника. Удар пришелся в плечо, и Кюнер отступил назад, но тут же, отклонившись слегка в сторону, сделал отчаянную попытку вновь ударить Стедмена ножом. Детектив изо всех сил в очередной раз резко развернул стул, опуская его на подбородок Кюнера. Немец поднял руку, прикрывая лицо, и в этот момент Стедмен ухватил обеими руками руку с ножом и рванул ее вниз, опирая о свое колено в расчете сломать. К сожалению, он не добился полного успеха, но зато нож теперь был на полу.

Детектив тут же двинул вперед локоть и нанес противнику сильный удар по ребрам, продолжая держать его руку в вытянутом положении. Но Кюнер использовал этот выпад и захватил второй рукой шею Стедмена, который, как бы продолжая движение вперед, удвоив усилие, и оба рухнули на пол, несколько раз перевернувшись.

В следующее мгновенье оба противника были вновь на ногах, и Кюнер, двигаясь подобно кошке, повернулся лицом к детективу и не сводил с него глаз. Но гнев, который только усиливался и теперь был отчетливо виден в глазах его пленника, не предвещал шансов на успех. Детектив врезался в него, выставив вперед руки, сжатые в кулаки, нанося ими удар в лицо и отбрасывая его назад, спиной к камину. Ужас отразился в глазах немца, когда Стедмен бросился на него. Он понимал, что ярость, проснувшаяся внутри детектива, не позволит остановить его. Помочь ему может только оружие. Он огляделся, прикидывая возможность вырваться из капкана, и понял, что ее нет. Нож валялся где-то в темноте дальнего угла, а пистолет Крейвена был в противоположной стороне комнаты. Но он заметил, что Крейвен начал подавать признаки жизни, пытаясь подняться. Только бы ему удалось добраться до пистолета!

Кюнер уже собрался что-то крикнуть Крейвену, как новый удар заставил его забыть об этих намерениях и согнуться. Он узнал эту ненависть, отражавшуюся в глазах Стедмена, за которой последует только одно, единственно возможное в этой ситуации продолжение. Выставив вперед руки, немец пытался оттолкнуть от себя детектива, но тот без труда развел их в стороны. Он должен был вырваться отсюда, потому что уже ощущал жар, охватывающий спину! Огонь! Он стоял спиной к камину! Тогда Кюнер рванулся было в сторону, но Стедмен, схватив его за галстук, нанес новый удар, от которого у него из глаз посыпались искры. Он почувствовал, что падает, и инстинктивно пытался ухватиться руками за края камина. Но руки плохо слушались его, и он свалился в короткое пляшущее пламя, издавая дикий вопль. Как только огонь опалил его одежду и начал жечь тело, Кюнер начал умолять Стедмена вытащить его оттуда.

Стедмен же поднял ногу и резко опустил ее на уже охваченную слабым огнем грудь немца, заталкивая его внутрь, не обращая внимания на его вопли о пощаде. Кюнер продолжал вопить, переворачиваясь и делая отчаянные попытки освободиться. И только когда начали гореть его волосы, Стедмен рванулся вперед, схватил его за отвороты пиджака и вытащил его из камина. Крики, издаваемые Кюнером, глухим эхом отзывались по всей комнате, пока Стедмен сдирал с него обгоревшие куски одежды. Пока детектив сбивал с него мелкие очаги огня, немец стучал зубами, как будто провел изрядное время на морозе.

В этот момент раздался крик, который заставил Стедмена обернуться в сторону Крейвена, который уже был на ногах и направлялся в сторону все еще лежащего на полу пистолета. Крик этот принадлежал ему. Хотел ли он таким образом подтолкнуть к действиям Кюнера или просто старался подбодрить самого себя? Детектив бросился вперед, в сторону кричащего, но теперь уже от страха, человека. Этот миг, когда Крейвен проявил нерешительность, может быть, и определил все дальнейшее. Он замедлил свое движение и с ужасом почувствовал, как тяжелая рука опустилась на его незащищенную шею. Другая рука ухватила его сзади за брюки, и они обе потащили его вперед, в сторону лежащего пистолета, но теперь абсолютно бесполезного для него. Увлекаемый ими, он чувствовал себя беспомощным в этих железных объятиях, а все попытки зацепиться за что-нибудь ни к чему не приводили. Он уже летел, не касаясь пола, удаляясь все дальше и дальше от корчащегося на полу Кюнера, когда наконец вдруг врезался в гладкую поверхность стола и как пушечное ядро пронесся по ней.

Следующим его ощущением было разлетающееся вокруг него на сотни кусков стекло, но сам звук удара остался где-то за границей его ощущений. Земля рванулась ему навстречу, и, к счастью, он не почувствовал больше ничего, когда его голова врезалась в нее.

Стедмен стоял, опираясь руками о поверхность стола, глубоко вдыхая холодный ночной воздух, ворвавшийся через разбитое окно. Злость все еще кипела в нем, медленно выходя через жестокость, которую он только что проявил в отношении Крейвена. Но теперь эта ярость становилась холодной и уже не мешала хладнокровно и отчетливо воспринимать окружающее. Он знал, что отвращение к самому себе придет позже, когда он вновь начнет убеждать себя, что человек, с которым он разделался подобным образом, был не намного хуже его самого. Эти ощущения будут преследовать его некоторое время, но сейчас он был готов даже к этому.

Оттолкнувшись от стола, он пересек комнату, не обращая внимания на Кюнера, лежащего на полу и прижимающего грудь к его холодной поверхности. Часть его одежды все еще дымилась. Стедмен спустился на колени около Ханны, стараясь скрыть те чувства, которые вызывало в нем ее состояние. Пол вокруг нее был залит кровью. Но Стедмен предпочитал смотреть на него, нежели на ее рану, нанесенную обоюдоострым ножом. Сначала ему показалось, что она уже умерла, но когда он начал развязывать ее, то заметил, что веки слегка подрагивают, а в следующий момент она открыла глаза. Ее губы пришли в едва различимое движение, но он не слышал звуков.

– Не надо, лучше помолчи, – сказал он. – Я сейчас попытаюсь отправить тебя в госпиталь. Он понимал, что все сказанное им уже не имеет никакого значения, поскольку знал, что у нее больше нет шансов на жизнь.

Ханна и сама знала это.

– Стедмен, – с трудом произнесла она наконец, и ее голос слабел с каждой минутой, будто в такт с покидающей ее жизнью. Он наклонился ближе к ней, приближая ухо к ее губам. Очень трудно было разобрать слова, но она несколько раз повторяла их, будто желая убедиться в том, что он понял их. – Это... Копье... для Израиля, Стедмен... ты должен... для Израиля... отыскать его...

Наконец смерть подступила к ней, и голос медленно стих. Стедмен закрыл ее глаза, прикрыл ее тело остатками одежды и поднялся на ноги. Он взглянул в сторону Кюнера, и в его глазах застыл ледяной холод.

Обгоревший немец стоял уже на коленях, и опираясь руками на пол, пытался двигаться к двери.

Он повернул голову на звуки шагов приближающегося Стедмена, и его глаза округлились от ужаса, который охватил его, когда он увидел выражение лица детектива.

Стедмен поднял его на ноги и толкнул к столу. Кюнер закричал, почувствовав как его обгоревшая спина прижимается к жесткой гладкой поверхности.

– Сейчас ты захочешь кое-что рассказать мне, Кюнер, – сказал Стедмен. – Ты расскажешь мне о том, что должно произойти завтра. – Он приблизил свое лицо к немцу и продолжил: – Ты скажешь мне, где находится Холли Майлс и Барух Канаан.

Кюнер попытался вырваться, но все было напрасно.

– Я не могу ничего рассказать тебе, Стедмен. Пожалуйста, отправь меня в госпиталь.

– Только после того, как ты расскажешь мне все, что я хочу знать, Кюнер.

– Но я не могу этого сделать, ведь они убьют меня!

– Тогда тебя убью я.

– Но послушай, ведь нет ничего...

– Куда отправился Гант?

– Я не могу сказать это! – Стедмен прижал его к столу, подставил свой локоть под его подбородок, вздергивая его вверх, и схватив его правую руку, он выбрал на ней один из пальцев. Мизинец. Он аккуратно отвернул его в сторону и сломал.