Страница 37 из 45
Печально, да? Зачем жить в таком мире и не лучше ли не жить? Вы там, поди, легенды друг другу пересказываете, да, Ваня, о том, что с мёртвых снимают оковы и умереть, значит стать свободным. Однако, это только начало истории.
Представь, что оковы сняли с тебя, ещё живого зэка. Заставили встряхнуться, размять шею, посмотреть в южное окошко. Да что посмотреть! Солнечным летним днем отвели тебя на помост, поставили у перил, руки бледные с пальцами дрожащими протяни и коснешься спешащего мимо трёхмерного работяги, тусклое стёклышко дали, чтобы не ослеп с непривычки. Даже не говорили ничего, ты сам понял -- вот это и есть настоящее! Подставить лицо Солнцу, вдохнуть дым соляры полной грудью, услышать ясно и отчетливо запах перегара и "убери грабли, чувырло!", это ли не счастье? Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтешь ты блаженством перемену своего положения и разве не пожалеешь ты своих корешей, а, Ваня?
Не пожалеешь. Сам прикинь. Ты стоишь на помосте под открытым небом, головой вертишь в разные стороны, дышишь полной грудью, руками машешь, а тени, эту свою недавнюю реальность, различаешь разве что среди мусора под ногами, вопрос - вспомнишь ли ты о товарищах? Только как о кошмаре, галлюцинации, страшном сне. И пожалеешь, но не других сидельцев, а себя.
Когда притащат Ваню обратно и закуют в привычное, разве не станет он плакать, проклинать судьбу, презирать соседей? И разве не задаст он вслух вопрос -- кто виноват? Кто поместил его в заключение, кто издевательски освободил, а потом, коварный, вернул назад? Зачем и за что?
У Платона нет ответа. У нас есть. Никто, ни зачем и просто так.
Во-первых, никто его не выведет наружу под конвоем, свежим подышать, солнышком полюбоваться. Некому выводить, это раз, и нет дверей из барака наружу, конструкцией не предусмотрены, это два. А те урки, кто уже на помосте, Солнца не замечают, про барак не помнят, вообще ни на что не отвлекаются, ибо они находятся в настоящей действительности, а не в мире теней, а значит вкалывать надо, действовать, ведь на пулемётной вышке сидит некто, искренне и давно желающий тебе смерти. Арбайтен, зэчара! То есть, если зону строить и укреплять, с вышки не начнут стрельбу. Если не халтурить, не прятаться в бочку или под перевёрнутую тачку, получишь не пулю, а дневную пайку. Во-вторых, обратно в барак зэка никто с проклятиями не возвращает, тоже некому. Нет таких посредников-конвоиров между мирами. Почему? Потому что конвой - это работа для ответственных личностей. Для кого, для кого, спросим мы?
Всё дело в том, что ты не есть личность, как самоценная единица Бытия. И я. И он на портрете. И пацан за дверью. Ты -- винтик, член класса, следствие экономических отношений, герой, мля, труда. Относись к средству производства так, как хочешь, чтобы реальность относилась к тебе. Ты есть объект, такой же как остальные, тачка с песком, например, или прожектор на вышке, просто сложнее организованный. Ты есть претерпевание. Ты просто страдание. Это с тобой происходит, а не от тебя исходит. Единственный субъект во Вселенной это злой рок, он же -- второй закон термодинамики, гласящий, что всё плохо и будет только хуже. А никаких личностей в природе нет. И над природой, и до Вселенной нет, и в прошлом не было, и не родятся никогда! Ни тут, ни там. Нет никого, кто был бы в ответе за всё. Мы обречены рождаться в оковах, страдать просто так и умирать во тьме. Новый русский космизм Сергея Павловича Королёва всего лишь обман населения. Никому нет дела до истины, и потому, что истине на нас наплевать, и потому, что истины никакой нет. Это я тебе как специалист говорю. А королёвское "братство" всего лишь древняя тактика обороны слабо укреплённого населённого пункта от монголо-католического десанта.
Ты скажешь, наговариваете вы на нашу Сибирь, товарищ! Нет у нас таких зон, чтобы одни зэки всё время в цепях, а другие круглосуточно вкалывают. Отвечу. Нету, конечно. Этот миф Платон придумал, к нему претензии, мы просто расширили и углубили.
Что там, на помосте за окном? Солнце, воздух, нет цепей! Рай? Нет! Суровая действительность. Враги кругом. Ад.
Кто эти люди с тачками и арматурой? Почему они, кажется, свободны? Почему они, а не мы на свежем воздухе? Они ли -- лучшая часть человечества? Платон темнит, а мы расскажем. На помосте такие же точно заключённые. Точнее, те же самые. Вот такой парадокс. Там в бараке -- страдание, оно же претерпевание, на помосте активность, действие, оно же действительность. Две стороны одного и того же тупого, бесцельного бытия. Когда заключённый в цепях, измучившись, засыпает, он обнаруживает себя в мире грез, под бездонным небом, бегущим по доскам навстречу ветру с мешком цемента на плечах. Когда вольный работяга устаёт в этом аду, он просыпается в другом аду, где только и может отдохнуть от бессмысленных движений своего тела в мире якобы свободном от оков.
Не мы такие, жизнь такая, как говорят уголовники. Хе-хе! От жаркой работы тает твой срок! Ещё ха-ха. А вообще-то правда. Дело в географии, как считает сын поэта Анны Ахматовой. Я тут вспомнил историю, на Россию до времён Ивана Грозного и после чужие не нападали только с двух из восьми сторон света -- с севера и северо-востока. А так, по часовой стрелке -- монголы, персы, горцы, крымчаки и турки, поляки и литва, шведы и прочие немцы, каждый год и по нескольку раз в год. Вся жизнь русского перед лицом насильственной смерти проходит. Принимай форму, Россия, формируйся, дух нации! Трусы первыми гибнут в бою, так как спину подставляют. Сильные выживают и дают потомство. Вот мы и появились, стали пассионарными, как обзывает нас сын другого поэта, Николая Гумилева. Короче, бытиё определяет сознание, задает сознанию, так сказать, рамсы, которые в нашей культурной традиции принимают образ платоновской зоны.
В Сибирь мы ещё вернемся, пока нам придется вспомнить о западной части нашей зоны. Да-да, ты правильно понял, у зоны нет периметра, она занимает весь наш шарик. И каждая культура и цивилизация в нашей зоне представлена своим помещением без дверей и с одним окном. У них это опять чёрный барак, только не из брёвен, а из фанеры и крыша плоская. Также с востока на запад ориентирован, тоже длинный, но не такой узкий, как наш, расположен где-нибудь в пространстве от Турции до Калифорнии, окно на южной стороне, Стена на севере, цепи никелированные и пахнет пустыней. Солнце поярче, тени контрастнее, холода нет, но с водой перебои. И закованы сидельцы не так, как в Сибири, на Западе свои цивилизационные особенности. Или это у нас свои? Не важно.
Далее, как говаривал Аристотель.
Что у них с чужими? Очень всё хорошо у них. За полторы тысячи лет послеримской истории на Запад нападали по-серьёзному два раза, арабы в восьмом веке и турки в семнадцатом. До и в промежутках между этими нападениями западная братва очень успешно резала, грабила и насиловала себя сама. И с переменным успехом они делали то же самое с дальними и ближними соседями. У себя же внутри Запад проводил как бы непрерывный чемпионат по стрельбе с фехтованием, но без судейства и потому до последней крови. Тысяча-полторы лет спортивно-криминального естественного отбора распределили всех западных участников по местам -- от чемпионов в законе, через серебро и бронзу блатных, до неудачников у параши.
Чуешь, куда я клоню? Там точно такие же блатные и пассажиры, как и мы, с теми же обманутыми чувствами, просто у них другие лагерные традиции. И эти традиции распределили их в бараке совершенно иначе, нежели нас. В их пещере скорее не Платон, а смесь Гоббса с Шикльгрубером. Выглядит же их тюрьма изнутри так.
Все сидельцы закованы, как и у нас, спиной к свету, лицом к Стене, но стоят, а не сидят, и не в одну линию, а толпой во много-много шеренг всё меньшей и меньшей ширины, то есть клином, или готовой к атаке боевой свиньёй, это такой способ построения немецких рыцарей на апрельском льду Чудского озера. Короче, треугольником - вершина у цементной Стены, а основание, большая часть зэков - у окна.