Страница 26 из 64
Я кивнул, и философ вздохнул еще тяжелее.
-- Соискателю звания философа-кандидата необходимо предоставить на суд гильдии трактат, и еще один иметь уже опубликованным.
-- Не проблема. Есть в Обители Святого Солнца мой труд о ловле рыбы на удочку, где я привычки разного рода рыбы разбираю, и поясняю, как ее лучше ловить. Пойдет, как натурфилософский? -- в той жизни я рыбалку очень уважал, и простую, и спортивную, было что понаписать.
-- Полагаю, что это допустимо. -- осторожно отозвался философ.
-- Ну а на суд гильдии я представлю трактат о том, как малосъедобное сделать объедением. -- хмыкнул я. -- Сборник рецептов приготовления картофеля.
-- Свинское яблоко? -- живо заинтересовался Золотой Язык. -- Его можно запечь в костре и тем утолить голод, если посыпать солью это даже съедобно, но других способов я не знаю.
-- Вот и узнаешь заодно. Ну а раз уж царю не зазорно в гильдию вступить, то и тебе придется чиновничью должность принять. По совместительству, как наставнику царевичей. -- я поднялся. -- А теперь прошу извинить, меня ждут государственные дела.
Вернее, это я так думал. Но на выходе с террасы меня перехватил Папак из Артавы.
-- Ваше величество, готовы еще несколько платьев для вас. Не изволите ли примерить? -- спросил он.
Делать нечего -- пришлось пару часов убить на это дело, а то кроме парадно-коронационного костюма и пары ношеных сутан в гардеробе шаром покати.
Нет, после Кагена, разумеется, много чего осталось, но даже надумай я нажить себе прозвище наподобие «царь-нищеброд» и дотаскивать обноски Лисапетова братца, то все равно ничего не вышло бы. Каген, ростом хотя и был примерно со своего монашествующего родича, в плечах был изрядно пошире, а в брюхе, так и вовсе втрое мое нынешнее тело превосходил, так что реши я влезть в шервани прошлого монарха, тот гляделся бы на мне как мешок на вешалке. А я все ж таки царь, первое лицо в государстве, мне положено выглядеть богато -- иного не поймут-с.
Личный парсюк моего величества, равно как и его подмастерья, выглядел замученным, часто моргал слезящимися красными глазами и, как мне кажется, удерживался от зевоты в моем присутствии лишь неимоверным напряжением всех сил, однако обряжая меня в очередной костюмчик не мог скрыть довольства на лице: все сидело как влитое, при том что шилось по снятым меркам, без подгонки на заказчике. Я, соответственно, на похвалу не поскупился, и за работу повелел с ним немедленно рассчитаться. А то знаю я (по книжкам) как монархи, порой, десятилетиями пустяшные долги отдавали. Не пустяшные и того дольше.
Наконец, расплевавшись с делами гардеробными (и, заодно, переодевшись в одежду попроще), я добрался до своего кабинета. Выписал все необходимые бумажки для Дафадамина, познакомился с витязями, которых он выбрал себе в попутчики, потом с секретариатом своим познакомился...
Все же характеристика сих достойных мужей, кою дал Тумил, оказалась, скажем так, не вполне исчерпывающей. Впрочем, парню, по младости лет вполне простительно, что за личиной улыбчивых старичков с тихими голосами он не рассмотрел матерейших зубров закона и параграфа, всю свою жизнь проведших на чиновничьей службе, и взятых доживать век в царский секретариат лишь тогда, когда они, по откровенной дряхлости, уже не могли выполнять служебных обязанностей в своих ведомствах. Лучшие из лучших в своем деле, ветераны бюрократического аппарата, их Каген отбирал с особым тщанием, и со мной они держались сохраняя достоинство, уверенные в своей нужности и полезности любой власти.
Мило мы с ними травяных настоев погоняли, за жизнь поговорили по душам, рецептами лечения стариковских болячек поделились, опять же...
-- Ну что, судари мои, -- обратился я к ним, уже собираясь уходить, -- вы промеж себя уже порешали, кому из вас быть новым царским секретарем?
Дедки переглянулись без особого восторга.
-- Ну што вы, ваше велишештво. -- прошамкал один из них, Хвач из Зеленых Ёлок, бывший некогда одним из высших чинов по ведомству мытарей, -- И в мышлях не было на такую шебутную долшношть претендовать. Штароваты мы, гошударь, твою першону от толп штрашдущих охранять. Помолоше кто-то нушен, пошдоровее. Вот как штермянной твой, Тумил иш Штарой Башни, только ущидщивый. А мы уш ему пошпошобштвуем.
Старый хитрец кивнул в сторону нескольких стопок документов, принятых сегодня у челобитчиков и рассортированных секретарями по принципу единообразия вопросов в них изложенных.
-- Наличие острого ума приветствуется? -- усмехнулся я.
-- Это не обяшательно, повелитель. -- ответил Хвач. -- Мы будем его умом. Главное штоб мог твердо штоять на швоем в шпоре ш любым пошетителем приемной.
-- Ну тогда есть у меня один кандидат на примете...
Вернувшись в кабинет я еще немного поразмыслил, пришел к выводу что пришедшая мне в голову идея весьма недурна и, обмакнув тростниковое перо в чернильницу я вывел на расстеленном листе пергамента:
Дорогой отец Тхритрава, привет!
Скажи, насколько сильно привязан ты к брату Люкаве?
***
Остаток дня я провел в своих апартаментах, на стоящем у окна диванчике и с Князем Мышкиным на коленях. Накормленный Рунькой кот (князь Папак приставил пацана приглядывать за зверенышем, мотивировав это, со слов мальчика, так: «кот -- не тарелка, его ты разбить умудришься вряд ли») умильно сопел, завернувшись сам в себя -- врубил спящий режим, после того как ему драйвера на рыбу установили, -- а я разбирал документы и мысленно прикидывал, где так успел в той жизни нагрешить, что меня в цари запихали.
Чего мне только не понаписали... Нет, были и вполне полезные документы, наподобие отчетов наместников провинций и отдельных царских владений скопившиеся за последний месяц безвластия, но большая часть цидулек оказалась разнообразными жалобами, кляузами и обидами, причем обильно приправленных цитатами из священных текстов, что для делопроизводства в Ашшории, вообще-то, нехарактерно. Видать решили, что раз царь у них -- служитель культа, этак ему будет понятнее и веса их словам заодно придаст. Ну-ну, блажен кто верует.
Письма с доносами я отложил в отдельную стопку, на проверить (а вдруг не треп?), на большинство прочих писулек с просьбами рассудить по справедливости, но в пользу челобитчика, наложил резолюции «решается через суд». Были и такие, конечно, что с кондачка не разрешишь, их я тоже отложил -- посоветуюсь со знающими людьми, а уж там и вердикт буду выносить. Аккурат к последней бумажке и Тумил нарисовался. Вернее к пергаменту -- царю все же челом бьют, на дешевке как-то прям даже и не хорошо.
-- А вы, как погляжу, неплохо провели время. -- отметил я, оглядев всклокоченного, растрепанного, раскрасневшегося парня.
-- Ага. -- кивнул мой стремянной и совершенно непочтительно плюхнулся в кресло. -- Правда этого бугая фиг завалишь. С виду худенький-худенький, а ка-ак даст! Это я, величество, про Нварда.
-- Надеюсь вы не сильно его вымотали. -- кот, заслышав голос парня поднял голову, зевнул, а потом шкодливо прянул ушами и подобрался. -- А то ему сегодня еще экзамен в Блистательные сдавать.
-- Вымотаешь его, как же... -- пробурчал Тумил. -- Так, поваляли слегка. Вечером пойдем за него болеть. Да, я чего пришел-то! Отчитаться за твое, величество, поручение.
-- Это за которое?
-- Ну как же?! -- возмутился мальчик. -- Ты же указ судье свой посылал, по поводу златокузнеца Курфина Жука.
Князь Мышкин приподнял пятую точку с вытянутым трубой хвостом, поводил ею вправо-влево и сиганул в сторону царского стремянного, в несколько прыжков преодолел разделявшее нас с Тумилом расстояние, взбежал, словно по пандусу, по вытянутым ногам паренька, распластался у него на животе «звездочкой», крепко вцепившись когтями в суконную куртку, задрал голову и озорным взглядом уставился в лицо парню.
-- Привет, маленький. -- рассмеялся Тумил и погладил котенка.
Мышкин вертел головой и пытался цапнуть моего стремянного за ладонь зубами.