Страница 12 из 54
Душ был включен так долго, что мне показалось, будто она, наверняка, там вырубилась, но, в конце концов, я услышал, как вода перестала литься, и до меня донесся скрип пружин кровати, когда она залезала в нее.
‒ Себастиан? ‒ Я услышал ее сдавленный невнятный голос за дверью.
‒ Да.
‒ Мне нужно мусорное ведро. На случай, если меня стошнит.
‒ Понял.
Я принес ведро из другой ванной комнаты и затем постучался к ней.
‒ Ты укрыта?
‒ По большей части.
Я открыл дверь и подошел к кровати. Она лежала по диагонали, лицом к изножью кровати и «по большей части» она имела в виду, что была обернута в полотенце, которое прикрывало большую часть ее попки; она лежала на животе и положила голову набок.
‒ Полагаю, платье ‒ это все, что у тебя есть?
Она кивнула.
‒ Да. И пара туфель. И сумочка. И мое разбитое сердце. Одежды нет.
‒ Тогда принесу тебе рубашку для сна.
Я взял одну из своих старых выцветших рубашек «Бэддз Бар энд Грилл» еще тех времен, когда это заведение было достаточно привлекательным туристическим местом, а не захудалой забегаловкой с одним посетителем. Она была мягкой на ощупь и настолько выцвела, что логотип был едва читаем. Я легонько коснулся плеча Дрю и присел у ее головы.
‒ Можешь сесть?
Она тряхнула головой.
‒ Не-а. Не могу, мистер Себастиан, сэр. Я все еще пьяна. Все. Пока-пока.
‒ Отлично. Ну, хоть помоги мне. Я хочу надеть на тебя рубашку, ладно?
‒ Хорошо.
Я придержал ее за плечи и помог перекатиться на спину, а затем сесть, умудрившись сохранить в процессе обернутое вокруг ее груди полотенце. Натянув рубашку ей на шею, я попытался продеть ее руки в рукава, но она то ли не поняла, что от нее требовалось, то ли смутилась, и ни она, ни я никак не могли понять, куда какую руку просунуть. Она вся запуталась, наполовину продев голову через ворот рубашки, с одной рукой в неверном рукаве и другой, шарящей где-то позади нее.
‒ Погоди-погоди. ‒ Она шлепнула меня обеими руками. ‒ Прекрати, тупой ты великолепный громила. Я сама.
Я убрал руки, пытаясь не рассмеяться, но это мне удалось с трудом.
‒ Прекрати смеяться надо мной!
‒ Прости, просто это забавно. Ты забавная, но это так мило.
Наконец, она справилась с рубашкой и окинула меня печальным, полным тоски взглядом.
‒ Я не должна быть забавной. Я должна быть сексуальной, ‒ скорбно пожаловалась она. ‒ Предполагается, что я должна быть замужем. Я сейчас уже должна быть замужем! Предполагалось, что это Майкл разденет меня. И именно его член должен был быть во мне прямо сейчас, но вместо этого я здесь бухая, с разбитым сердцем, и хотела бы, чтобы это ты был во мне, и мне все равно, потому что Майкл ‒ МУДАК!
Она выкрикнула последнее слово так громко, что я вздрогнул.
Я заставил себя проигнорировать одну фразу из ее монолога, ту конкретную, которая действительно что-то значила... угадайте какую. Я осторожно погладил ее по щеке.
‒ Ты сексуальная, Дрю. Мне жаль, что твой тупоголовый жених разбил тебе сердце. Он просто последняя сволочь, и тебе без него лучше.
Она вновь захихикала.
‒ Хочешь, расскажу, почему Майкл ‒ мудак?
‒ Он продинамил тебя?
Она мотнула головой из стороны в сторону широким, подчеркнуто небрежным жестом.
‒ Нееееет. Он трахал мою подружку-свидетельницу прямо перед чертовой свадьбой. И ее зовут Тани! Кто, черт возьми, называет своего ребенка Тани? Ее родители хотели, чтобы она была шлюхой? Ну так вот, получите шлюху. И она шлюха. Ну, я уверена, есть хорошие, нормальные, нешлюховатые девушки, которых так назвали, уж извините ‒ я имею в виду... Тани ‒ дерьмо. В общем, я имею в виду, что очень жаль всех приличных девушек в мире по имени Тани, ведь считается, что все они шлюхи. Но она ‒ шлюха. Она трахала моего жениха в день моей свадьбы! Кто так делает? Тани так делает, потому что она шлюха! Пошла ты, Тани, чертова шлюха.
Она уставилась на меня, ее зрачки не могли сфокусироваться, а потом Дрю ухмыльнулась, будто я пропустил какую-то шутку.
‒ Ты слышал, что еще я сказала? Я сказала, что хочу, чтобы твой член был во мне, твой, а не Майкла. Готова поспорить, у тебя о-о-ооочень большой член, самый большой, самый крупный, самый красивый член из всех, правда? Так и есть, точно. И если бы я не была полностью раздавлена и не должна была быть замужем ПРЯМО СЕЙЧАС, я бы трахнула тебя так, что ты даже и представить себе не можешь. Ты. Даже. Не. Представляешь!
Она ткнула указательным пальцем мне в грудь.
‒ Ты все понял?
Я вздохнул, пытаясь справиться с собой.
‒ Да, Дрю, я все понял.
‒ И?
Я нахмурился.
‒ «И», что?
‒ Я права?
‒ На счет чего?
Она указала на мой пах.
‒ У тебя самый огромный член из всех, что я когда-либо видела?
Мне чертовски сильно хотелось продемонстрировать ей, какой у меня на самом деле член, ведь несмотря на всю ситуацию, я так возбудился, что это даже причиняло боль.
‒ Никто не жаловался. Но пока, думаю, тебе стоит поспать.
‒ Одной.
Я кивнул.
‒ Да, одной.
‒ Ладно.
Она плюхнулась на подушки, я вытащил из-под нее одеяло и укрыл ее. Я подходил к двери, когда ее сладкий сонный голос остановил меня.
‒ Знаешь, что хреново, Себастиан?
‒ Что же?
‒ Ты все это будешь помнить завтра, а я нет.
Она попыталась указать пальцем на меня, но промахнулась и, вместо этого ударилась им о кровать.
‒ Или, по меньшей мере, я надеюсь, что ничего не запомню. Надеюсь, и ты тоже, потому что я просто в хлам. Надеюсь, я проснусь с амнезией. У тебя нет лишней амнезии для меня?
‒ Нет. А если бы была, я бы не поделился.
‒ Почему? Я не хочу ничего помнить. Ничего из этого.
‒ Потому что «забвение» ‒ это просто отговорка, а ты, ангелочек, куда сильнее таких вещей.
‒ Откуда ты знаешь?
Я щелкнул выключателем, услышав, как она засыпает.
‒ Сразу видно. А теперь спать. Здесь тебе ничего не грозит.
‒ Это потому что ты громила, а с громилами никто не трахается. Правда, ты сексуальный громила. Чертовски сексуальный громилище.
Становилось все интереснее.
Я оставил ее посапывать с мусорным ведром под рукой и пошел в свою спальню.
Запер за собой дверь. Закрылся в ванной, разделся, включил душ и приказал себе перестать думать о ней.
Но это было бесполезно.
Я встал под душ и боролся с этим, пока мыл голову. Боролся, пока смывал с себя мыльную пену.
Она была всем, что я мог видеть. Что мог вдыхать. Всем, что я мог чувствовать. Я мог нарисовать каждый дюйм ее обнаженного мокрого тела; я почти ощущал ее влажную тугую киску, принимающую мой член, в то время как я входил в нее. Я практически слышал ее сексапильный, игривый смешок, в то время как я бы дразнил ее. Черт, черт... она была бы так возбуждена, я бы ощущал ее как... Господи, как никого до этого. Я просто знал: трахнуть ее было бы незабываемо. То, как бы она двигалась подо мной, на мне, то, как бы она хныкала и стонала, и умоляла меня трахать ее еще жестче...
Мой член пульсировал у меня в кулаке, пока я ласкал себя, думая о Дрю, воображая ее влажную кожу, ее мокрую киску, вбирающую каждый дюйм моего члена. Я знал, что мой детородный орган на самом деле был бы самым длинным, крупным и жестким из всех, что были в ней. Я бы трахал ее, пока мы оба не сошли бы от этого с ума.
Я так возбудился, что думал, ослепну, пока кончаю, до тех пор пока я не обмяк и мне не пришлось прижаться к стенке, чтобы оставаться в вертикальном положении.
Я был чертовым ублюдком.
Потому что знал: я снова буду дрочить на Дрю, и буду делать это часто.
Я просто не мог ее тронуть.
Вы не трахаете разбитые сердца: они прикипают к вам, а я не связывался с таким типом девушек.
Ни за что, особенно с семью братьями, которые собирались обрушиться на меня.
Что, кстати, породило один очень насущный вопрос. Нас будет восемь, и где все мы будем спать? По факту, мы вчетвером не влезали в комнату еще будучи детьми. Сейчас мы все большие дядьки, которым нужно много места, а эти комнаты хоть и не самые маленькие, точно не подходили для восьми здоровых мужчин. Даже если я пожертвую своей собственной комнатой, отчего я был вовсе не в восторге. Черт, да никто из нас не был бы.