Страница 15 из 76
Мои веки слипались. Дома не было ещё и восьми часов. Я закрыла книгу и наклонилась вперед, положив руки на стол, намереваясь закрыть глаза лишь на минутку.
И уснула.
Священник стоит над могилой бабушки, говоря нам о том, «для всех под солнцем есть свое время». Бабушка стоит рядом с ним, и смотрит на меня с легкой улыбкой на лице.
Женщина в черном пальто исчезла, но все остальные были на месте, но все были как-то странно одеты и стояли перед разными надгробиями по всему кладбищу. Все они смотрели на меня. Бабушка сказала:
— Однажды ты тоже будешь здесь лежать.
Я попыталась сказать «Никогда», — но не смогла выговорить ни слова.
Я услышала возрастающее эхо голосов, звавших меня: «Сара, Сара…»
Глава 5
— Сара.
Я подскочила, эхо голосов всё ещё звучало в моей голове. Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что я сижу в бабушкиной кухне.
Джексон просунул голову в дверь.
— Прости, — улыбнулся он. — Ты всё-таки заснула. А мне показалось, что ты говорила, что сейчас по твоему времени только пол-девятого.
Я проклинала себя за свое легкомыслие.
— Должно быть, это всё из-за утренних упражнений, когда я бегала по вашим кишащим клещами лесам.
— Ну да, ты сидишь прямо в центре самой большой популяции клещей в стране, если не в мире. — Он закрыл за собой двери. — Чтобы избежать их, — сказал он, накинув капюшон толстовки для демонстрации, — тебе нужен бронежилет. — Он ухмыльнулся, сбросил капюшон и расстегнул куртку. — С чего мы начнем?
— Как насчет того, чтобы подняться по лестнице на третий этаж? Я там ещё не была. А ты?
— Нет. Идем туда.
Мы на цыпочках вышли из кухни и начали подниматься на третий этаж. Когда мы прошли площадку второго этажа, лестница сделала виток и стала очень практичной. Узенькие ступеньки закончились на третьем этаже небольшим коридорчиком с тремя дверьми. Я открыла первую справа.
Свет от неполной луны освещал комнату, в которой находилось всего четыре вещи: маленький стол со стулом, латунный торшер и небольшой стеклянный шкаф с книгами в одинаковых кожаных обложках. Кое-что, к чему следует, потом вернуться, подумала я.
За дверью слева скрывался старый и пыльный хаос: сломанный мольберт, повалившийся набок, всё ещё удерживающий разорванный холст, на котором когда-то был нарисован пейзаж, и коробка, полная тюбиков с красками, пролившимися на пол.
На другой стороне, за третьей дверью, лучи наших фонариков осветили длинную, узкую комнату с наклонным потолком и единственным окошком в дальнем конце. Посредине чердака висела древняя лампочка со свисающим шнурком. Джексон подошел, потянул за шнурок и каким-то чудом лампочка зажглась. Её слабый свет осветил кладбище забытых вещей, сложенных в тени у стен комнаты и в V-образной форме у основания наклонного потолка.
Я пробежалась пальцами по ручке старой, изношенной детской коляски и подумала обо всех младенцах, которых в ней укачивали, которые были моими предками и давным-давно умерли и были похоронены. Безголовый манекен хвастался затянутой в корсет талией. Лысая китайская кукла сидела в сломанном кресле, её пустые глаза пристально уставились на то, что было воспоминаниями о детской.
Я открыла сундук. Кружевная фата пожелтевшего свадебного платья рассыпалась в пыль от моего прикосновения. Под ней оказался смокинг жениха, который лежал на старомодной кружевной детской одежде, детский матросский костюмчик и кучка кожаной обуви.
— Отвратительно, — невольно прокомментировала я и, швырнув одежду обратно в сундук, вернула её в темноту.
— Никогда бы не подумал, что ты так чувствительна. — Джексон фыркнул.
Он обо мне думал? Я пожала плечами и сказала:
— Мерзко. Гадость.
— Ладно, — проговорил он. Я тебя понял. Это гадость. — И он улыбнулся, широко и расслабленно. Он казался… счастливым. Я поняла, что до этого он всегда казался мне слегка жестким, как будто он постоянно был настороже. Но сейчас, он, кажется, расслабился. — Это всё из-за теплого и влажного климата — у нас миллион насекомых. Некоторых из них ты больше нигде не увидишь: жучок, который живет только в скалах Чесапикского побережья, или паук, которой водится исключительно на берегах этой реки.
— Я ненавижу пауков. — Меня передернуло. — У меня есть теория, что они появились благодаря каким-то чужеродным штукам типа метеорита, который упал на Землю миллион лет назад.
— У тебя, что, легкая форма арахнофобии? — Он хмыкнул.
— Ха, — ответила я. — Я всего лишь немного боюсь пауков.
Он начал было мне объяснять, что такое «арахнофобия», но до него быстро дошло, что это была маленькая шутка.
— А, юмор, — улыбнувшись сказал он. — Сложная штука.
Пока мы работали, он поддерживал легкую беседу, отпуская шутки и забрасывая меня вопросами. Какую самую восхитительную вещь ты видела? Для меня — это северное сияние; для него — ураган, пронесшийся над Чесапиком. Если бы ты могла отправиться путешествовать куда-угодно, куда бы ты поехала? Я в Париж; он — в Нью-Йорк. Там встретились мои родители. Что лучше — собаки или кошки? Однозначно — собаки. Я не стала упоминать, что лично мне кошки всегда напоминали о моей маме. Каким-то образом я начала рассказывать ему о Джеси и о том, как однажды она затащила корову в школу по наружной лестнице и как потом пришлось искать кран, потому что спуститься вниз самостоятельно корова уже не могла. Он откинул голову назад и расхохотался.
— Видимо Джеси очень классная, — сказал он, как будто смог понять это всего лишь по одной истории. Мы проболтали около часа, пока вытаскивали коробки одну за другой и рассматривали их содержимое.
Я смогла б сказать достаточно быстро, что тут не было ничего, что могло бы приблизить нас к легендарным алмазам Капитана. Но все находки были интересными лично для меня — как например маленькая коробочка внутри ящика твоей матери с тремя детскими молочными зубами и локон мягких тонких волос — это было отрадно, давало какую-то связь, и в то же время было слегка отвратительно. В коробках были документы, старая одежда, разбитые сокровища, когда-то любимые игрушки, — вещи, которые даже для тех, кто не жил в Доме Эмбер казались достойными того, чтобы сохранить их. Каждая коробка открывалась со стоном и ощущением распада, которые оседали на моей коже и заполняли мои легкие. Через какое-то время это начало давить на меня. Всё казалось устоявшимся, молчаливым и неизбежным, казалось, что все кусочки моей жизни однажды тоже окажутся здесь — истлевшие, разложившиеся и печальные.
— Я больше здесь не выдержу, — проговорила я, борясь с удушьем. — Там ещё много осталось?
Внезапно я почувствовала, что легкость, которую я ощущала в Джексоне, исчезла. Расслабленные линии отступили, на смену им пришло спокойное, без эмоций выражение лица, которое я так часто у него наблюдала.
— Нет, — ответил он. — Я просмотрел всё отсюда и до окна. Старый китайский фарфор, белье и бумаги, а также прочий мусор.
— Тогда я бы хотела убраться отсюда поскорее. У меня осталась всего пара коробок. Нужно было принести с собой клейкую ленту. — Я кивнула на небольшую стопку бумаг, которые я отложила. — Мне бы хотелось получше спрятать это, чтобы сохранить от мышей и моли.
— Я могу сбегать вниз и принести рулон из кухни, — сказал он.
И оставить меня здесь одну? Грустно подумала я. Но вслух сказала:
— Ага, это было бы здорово. Спасибо.
— Без проблем, — ответил он и вышел через открытую дверь.
Я вытащила на свет оставшиеся коробки. Дважды, пока я работала, я была вынуждена оглянуться, какая-то часть меня заставляла меня осматривать комнату. Я думала, почему Джексон так долго возится. Даже если он шел очень осторожно, он должен был уже вернуться.
Когда я закончила с последней коробкой, то решила, что не хочу здесь больше задерживаться. Я могу вернуться и перевязать всё в другой раз.
Я заметила свитер Джексона, накинутый на спинку сломанного стула, и сунула его под мышку, чтобы освободить руки для коробки с фотографиями, которые я хотела забрать с собой. И тут я с опозданием поняла, что прежде, чем уйти, мне придется выключить верхний свет. При мысли о том, что я окажусь поглощенной тенями чердаке, мне стало плохо. Оглянувшись вокруг последний раз, для собственного успокоения, я включила свой фонарик и дернула за шнурок, чтобы выключить лампочку.